~ Белая комната ~
Я очнулась, покрыта испариной, и села. Еще не успев ничего осознать, прежде чем информация об окружающем мире прошла по проводам нервной системы в соответствующую зону мозга, я поняла: все изменилось, и все не так. У меня снова все отняли.
Я лежал на полу комнаты: стены, потолок — все вокруг белого цвета; пол пружинит, плотный, гладкий, и в то же время не причиняет неудобств; стены обиты подушками, через каждые четыре фута шляпки гвоздей; свет идет от прямоугольника в потолке — слишком высоко, не достать; пахнет чистотой: нашатырем и мылом. Даже одежда на мне : футболка, хэбэшные штаны и носки — не имела цвета.
Единственной темной вещью в этой комнате был стол. Коричневый стол примерно в дюжине футов от меня, в центре помещения, старый, потрепанный и поцарапанный, а рядом с ним — деревянный стул. За столом — такая же, как и стены, обитая подушками дверь.
Я ощущала странное спокойствие. Казалось бы, надо вскочить и с криками о помощи броситься на дверь, но я знала: не откроется, и никто меня не услышит.
Вновь в Ящике. Ничему меня жизнь не научила... Рано, дура, радовалась.
«Паники от меня не дождетесь», — сказал себе я. Наступил очередной этап испытаний.
Встав, я подошла к столу, однако в двух шагах от меня наткнулся на невидимую стену. Прямо как в бараках.
Я не позволил панике овладеть мной, не дала страху набрать силу, а лишь отошла в угол, села там и, закрыв глаза, расслабилась.
[...]
Сводить с ума начал запах.
Не одиночество, длившееся неделями, не белые стены вокруг, не отсутствие окон и постоянно горящие лампы. Ничто из этого больше не волновало. У меня забрали часы и кормили каждый раз одним и тем же блюдом: ломтик ветчины, картофельное пюре, свежая морковь и кусок хлеба. Со мной не разговаривали, в комнату никто не входил.Мне не оставили ни книг, ни телевизора, ни видеоигр.
Изоляция длилась уже недели три - если, конечно, я правильно рассчитала время. Полагаться приходилось исключительно на инстинкт, чтобы верно определять, когда наступает ночь, и высыпаться по-человечески. Я ориентировалась по часам кормежки, хотя мне казалось, что паек приносят нерегулярно. Словно меня намеренно стараются сбить с ритма.
В комнате с мягкими стенами, полностью лишенной красок, единственным исключением был почти неприметный унитаз из нержавейки (в углу) да старинный деревянный стол. На кой он мне? Непонятно. Сиди одна в невыносимой тишине, времени - вагон, размышляй, как развивается у тебя в организме зараза. Вспышка, вирус, постепенно уничтожающий все человеческое.
И ничто из этого не изводило меня так, как вонь от собственного немытого тела. Из-за нее нервы звенели перетянутыми струнами, крошились кирпичики здравомыслия. С момента, как я очнулась, мне не позволяли мыться, не давали смены белья, вообще ничего для соблюдения гигиены. Хватило бы тряпки - обмакнуть в стакан с водой и обтереть хотя бы лицо. Но у меня была только пижама. Даже спальное место не обустроили: я дремала, пристроив зад в углу и спрятав руки под мышки, пытаясь сохранить хоть немного тепла - что удавалось лишь изредка.
Я и сама не могла понять, отчего меня так пугает вонь собственного тела. Возможно, запах - первый признак того, что тело он уже начал терять? Вопреки рассудку разум подкидывал картины - одна ужасней другой - о том, как гниют внутренние органы превращаются в тухлое месиво.
Глупо, и тем не менее я боялась. Меня досыта кормили, но я не испытывала жажды, спала вволю и частенько упражнялся до изнурения, часами бегала на месте. Логика подсказывала, что если я и гниет заживо, то дело вовсе не в вялом сердце и легких, однако я почти убедила себя: в организме поселилась смерть, и вскоре она поглотит меня целиком.
И еще мучил страх за друзей. Что с ними? Где они?
Что с их разумом творит сейчас Вспышка? Неужели после всего пройденного им уготован такой вот бесславный конец?
В сердце закрался гнев. Как крыса, трясущаяся на холоде, в поисках тепла и крохи хлеба. С каждым днем это чувство крепло и постепенно набрало такую мощь, что я порой дрожала от ярости. Лишь усилием воли получалось загнать ее обратно, в глубь себя, успокоиться. Я не хотела совсем избавляться от гнева, отнюдь - я его пестовала и берегла, чтобы в нужный момент, в нужном месте отпустить на волю. ПОРОК - они во всем виноваты, они забрали у меня жизнь и друзей. Теперь используют бедных подростков ради якобы благих целей и плюют на последствия.
Они за все заплатят. Я клялась в этом себе по тысяче раз на дню.
В свой двадцать шестой - наверное - день, проведенный в плену, ближе к обеду, я сидела, привалившись спиной к стене и глядя на дверь, на убогий стол. Я каждый раз принимала эту позу, позавтракав и поупражнявшись. Глядела и невольно надеялась, что вот сейчас дверь откроется - полностью, а не только щель в ней, через которую просовывают тарелку с едой.
Я бесчисленное количество раз пыталась отпереть дверь и постоянно обыскивала ящики стола. Неизменно пустые, они пахли кедром и плесенью, но я раз за разом - по утрам - проверяла их. Оставить какой-нибудь сюрприз спящему - вполне в духе ПОРОКа.
Так и сидела я, глядя перед собой. Наедине с белыми стенами, тишиной, запахом немытого тела и мыслями о друзьях: Минхо, Ньюте, Фрайпане, прочих глэйдерах.
Но чаще всего я вспоминала о Томасе. От мыслей о нём я не могла отделаться никак, пусть даже с каждым проведенным взаперти моментом ненавидела его все сильнее. Напоследок я попросила о помощи.Но он не помог мне,как и остальные. Я представляла все самое дурное из произошедшего за последнее время. Внутри меня закипал гнев.
Но на них всех у меня был гнев... обида... месть... Возможно последствия ПОРОКа?
Если бы не злость, не ярость, я свихнулась бы от бесконечного ожидания.
И Тереза, она предала их, она предала нас, она на стороне ПОРОКа.
Я ела, спала, упражнялась, лелеяла мечту об отмщении. Так прошло еще три дня в одиночестве. А на двадцать шестой день дверь открылась.