Часть 3
Отношения продолжают развиваться в русле «тебя нет, но я займу тебе место рядом с собой». Дженни всё ещё опаздывает на занятия, приходя чуть ли не в середине пары и тихо присаживаясь за парту в последнем ряду, возле Лисы, которая сидит у окна и высматривает свою девушку, совершенно не слушая преподавателя. Для неё это совсем не свойственно: раньше она сидела гораздо ближе и вела конспекты с усердием и внимательностью, но теперь занимается этим почти что в самую последнюю очередь, чем удивляет Чеён, которая с подозрением оглядывается, сидя впереди подруги, и искренне не понимает, что пошло не так.
Постепенно общение с Пак сходит на нет. У Чеён свои интересы: экскурсии по музеям, походы на выставки, очередной список книг, которые необходимо прочесть, сотни снимков для инстаграма и украшения комнаты, вклеенные в блокнот билеты с концертов, куча безделушек, купленных на распродаже, и тонкое ощущение жизни. Она впитывает её до последней капли, боясь не успеть, боясь остаться где-то за бортом, внутри своих мыслей о прошлом, куда совершенно не желает возвращаться.
А у Лисы всё несколько иначе: она по уши влюблёна в Дженни и уже, кроме неё, ничего не видит. Обычные радости жизни отходят для неё на второй план. Она забрасывает свои привычные занятия, реже общается с людьми из близкого окружения, оставляет много закладок в книгах, слушает один и тот же плей-лист по кругу (тот, которым поделилась Ким) и чувствует себя поистине счастливой.
Только это не может продолжаться вечно, и Манобан осознаёт то, что происходит, поэтому в первый попавшийся выходной посещает дом Чеён, с которой, как ей кажется, не говорила уже лет сто. И это так волнительно. Она мнётся на пороге, заламывает пальцы, кусает губы и хмурит лоб, выдавая себя с потрохами, когда Пак открывает перед ней дверь и молча смотрит на гостью, ожидая, что та первая подаст голос.
– Привет, – тихо произносит Лиса. Она аккуратно посматривает на Чеён, ища в её взгляде ответы на все свои вопросы, которые не дают ей покоя, когда Манобан остаётся одна.
Чеён сначала косо на неё поглядывает, сложа руки на груди и облокотившись о дверную раму, потом, изогнув бровь, обращается к девушке:
– Чего тебе? – это то, что значительно отличает Пак от всех остальных. Её прямолинейность всегда вгоняет Лису в тупик, заставляя испытывать то угрызение совести, то обиду, то злость. И с этим так сложно бороться.
– Так и будешь на пороге держать?
Чеён глубоко вздыхает. Лиса продолжает стоять на лестничной клетке, ёжась от сквозняка из-за открытого нараспашку окна на этаже, пока Пак не велит ей зайти внутрь и не выводить её из себя ещё больше.
– Заходи.
Они проходят в комнату Чеён. Хозяйка дома идёт вперёд, подняв голову, а Манобан следует за ней, останавливаясь всего на мгновение напротив входа в кухню, чтобы поприветствовать миссис Сон, мать Чеён, которая, улыбнувшись, кивает девушке и спрашивает, всё ли у неё в порядке. Лиса собирается ответить подробно и детально, но Пак бросает на неё негодующий взгляд, как бы говоря, что у них ещё есть дела, а они, как известно, не требуют отлагательств. Она тянет гостью за собой, зацепившись за рукав её растянутого шерстяного свитера, в котором та напоминает мягкого пушистого зверька.
– Я не знаю, как так вышло, – начинает Лиса, присаживаясь на мягкий ковёр в позу лотоса. Чеён проделывает то же самое и принимается внимательно слушать подругу. – И не замечала ведь её раньше, но меня просто переклинило. Я обо всём забыла и мне так стыдно, что я тебя бросила. Прости меня. Я так по тебе соскучилась.
Чеён поджимает губы и нахмуривает лоб, тот лёд в её глазах постепенно оттаивает, стоит ей взглянуть на Лису, которая нервно теребит края своего свитера и пропускает вдохи. Внутри чувство сожаления проедает в ней плешь, становится так не по себе, что хочется просто заткнуть это ощущение хоть чем-нибудь. В голове целый рой мыслей, ладони потеют, в груди неприятными уколами отдаётся волнение. И молчание Пак становится чрезвычайно невыносимым.
– И я тоже, – Чеён громко сглатывает. А Лиса подхватывает вздохом облегчения. Обе по-дурацки улыбаются, всё ещё не решаясь упасть друг к другу в объятия, но понимают, что та стена, возникшая между ними, грандиозно рушится со скоростью света. Они не могут злиться друг на друга слишком долго. – Ким Дженни… Но как тебя угораздило? Она же девчонка-оторва, на парах почти не бывает, но всегда тусуется на форумах в компании, словно ей за это платят. Уж явно не за «спасибо» она так активничает. Это странно… Ты же сама знаешь, что там скука смертная.
– Я и сама не знаю. Она как-то подошла ко мне в курилке, заговорила, потом мы пошли гулять, а дальше я уже потеряла голову. Рядом с ней меня трясёт, это так непривычно, волнительно, но приятно. И мне хочется больше и больше, боже, я схожу с ума. Эти чувства к ней с каждым днём становятся всё сильнее, – Лиса прижимает ладони к пылающим щекам и хватает ртом побольше воздуха, потому что в одночасье ей становится нечем дышать.
Чеён смотрит на неё с долей удивления, но позже узнает в ней себя в прошлом, такую счастливую и такую влюблённую. И ей кажется, что прошла целая вечность, потому что внутри теперь только пустота, впустить кого-то в своё сердце невыносимо сложно, да никто и не цепляет настолько, чтобы нырять в этот омут заново. Она вспоминает всё, нужна лишь только секунда, пускай воспоминания и тусклые, потёртые временем и сменяющимся калейдоскопом событий и ощущений, но они всё ещё прячутся в недрах её памяти.
В то время она слушала «The Smiths» по кругу, путала дни недели, день и ночь, коллекционировала автобусные билетики и фотографии Джису на последних страницах дневника и верила в благосклонность судьбы. Верила так наивно и по-детски, что сейчас вспоминать крайне стыдно. В первую очередь, перед самой собой. В то время она была по уши влюблена.
Пак искренне рада за подругу, но опыт не даёт ей успокоиться, потому что Дженни не вселяет доверия, а Лиса такая доверчивая и открытая. Но сейчас она улыбается, искренне и заразно, что ни о чём другом Чеён и думать не может.
Даже её дыхание пропитано любовью.
– Ну и лисица же ты, Манобан! Это круто! Держись за неё, но, если она тебя обидит, твой личный телохранитель готов прийти на помощь, мазафака, – Чеён слегка ударяет подругу в плечо, а потом показывает пальцем на принт на своей футболке, где изображён эпичный кадр с Райаном Рейнольдсом и Сэмюэлом Джексоном из фильма «Телохранитель киллера». Они так смеялись, когда смотрели его, просто до потери пульса.
Лиса хохочет в голос.
– Не переживай ты так.
– Ух, я какой-то представитель сообщества «Без баб». Ну серьёзно, они очень коварные.
– Всё будет в порядке, – обнимая Пак, говорит Манобан.
Старшая, соглашаясь, выдыхает прямо в шею младшей, из-за чего та негромко смеётся и принимается щекотать подругу, лишая возможности сказать хоть что-нибудь внятное. Они дурачатся с таким усилием, что им ничего бы не стоило разгромить всю комнату, но в нужный момент заходит миссис Сон, которая предлагает девушкам пройти за стол и отведать её фирменные оладьи, а не превращать помещение в поле сражения, словно тут прошла целая рота солдат.
*
Дженни и Лиса встречаются уже чуть больше двух месяцев. Они ходят в кино, садясь на места для поцелуев, и вместо того, чтобы смотреть фильм, мило воркуют, приводя окружающих в состояние шока и непонимания; рука Ким стабильно скользит по коленке Манобан, из-за чего та буквально вжимается в кресло и забывает дышать (воздухом с ней делится старшая); Лиса поёт для своей девушки перед сном, прижимая телефон к уху и слыша, как та засыпает по ту сторону провода, напоследок буркнув, что её прокуренный голос, к сожалению, не годится для песен, зато у Лисы с этим всё отлично.
Эта близость сводит их с ума. Несколько раз они зажимаются в кабинке туалета – и дело чуть было не доходит до секса, но потом обе начинают хохотать до колик в животе, понимая, что выглядят так нелепо, но так по-настоящему, да и уборщица вечно стучит шваброй в дверь с криками о том, что это им не место для развлечений, а затем ошарашено на них пялится, когда они выходят, растормошённые и покрасневшие от смеха и возбуждения.
Когда Лиса, как ребёнок, останавливается возле ларька со сладостями и влюблённым взглядом смотрит на сахарную вату, Дженни сначала обижается, что этот взгляд предназначен не ей, а потом покупает то, что хочет младшая, и поглаживает по голове, когда та уплетает вкуснятину за обе щеки.
– У тебя что, кто-то отнимает еду? Глупая, ты же подавишься, – подмечает Дженни.
– Я просто всегда быстро ем, – бормочет Манобан, не замечая, что на её губах остались частицы сладкого продукта. Она выглядит слишком забавно и маняще, что Ким не удерживается и съедает остатки сахарной ваты прямо с её губ.
Дженни готовится к тому, что Лиса снова засмущается, начнёт бить себя кулачком по груди или и вовсе ударит её саму из-за такой неожиданности, но вместо этого она крепко её обнимает, выпуская пустую палочку прямо в мусорный бак, и шепчет на ухо:
– Слева ещё немного осталось. Я уже не съем, давай ты.
Ким улыбается, притягивая девушку ближе к себе, и нежно целует её, слизывая остатки сладости и оставляя приятное послевкусие после поцелуя. Сахарная вата, ментоловые сигареты и арбузная жвачка.
В супермаркете Лиса катает Дженни на тележке, а та хватает продукты с прилавка и говорит о том, что они сегодня будут смотреть у неё дома. Черничный чай с кремовыми пирожными – под мелодраму, чипсы и колу – под триллер или ужасы, банано-клубничный смузи – под арт-хаус или чёрно-белое кино. Так просто. Им делают замечания сотрудники магазина, но девушкам всё равно. Лиса ускоряет шаг и мчится со всех ног, заставляя Дженни почти что пищать от восторга. И тогда её голос кажется детским, а не тем взрослым, каким обычно он и бывает.
По дороге к дому Дженни, они слышат песню Ed’a Sheeran’a «Shape of you», доносящуюся из колонок какого-то небольшого сувенирного магазинчика, расположенного на углу одной из улиц Мёндона, и принимаются подпевать за певцом, игнорируя взгляды прохожих и не стесняясь казаться совершенно глупыми и сумасшедшими. Девушки закрывают лица руками, хохочут, но всё равно продолжают петь, стараясь как можно изящнее протянуть припев. Обе делают это впервые, и это где-то глубоко внутри до жути смущает, но они предпочитают не обращать внимание на странные чувства, зарождающиеся под слоем приятно-усталого наслаждения.
Дженни использует сэлфи-палку, чтобы сделать как можно больше фотографий на свой Iphone, они дурачатся, строят рожицы, примеряют различные образы на камеру и хохочут до колик в животе. Лиса выглядит чрезвычайно смешно, особенно с ушками и подкрученными усами кота-детектива; Ким говорит, что теперь у неё есть компромат и убегает, но Манобан нагоняет её в мгновение ока и принимается щекотать, в шутку угрожая, что живой та от неё точно не уйдёт.
Так они даже не замечают, как оказываются в доме старшей. Она шумно разувается и бросает кроссовки в углу в прихожей и велит младшей идти за ней, а не стоять столбом и ожидать, что будет дальше. Но Лиса впервые в квартире своей девушки, поэтому с непривычки топчется на пороге и пытается разглядеть, что скрывается за длинным тёмным коридором, вмещающим в себя несколько дверей в разные комнаты. Дженни ускользает из её поля зрения, скрываясь в самой дальней, поэтому Манобан ничего не остаётся, кроме как быстро снять обувь и последовать за ней.
Комната Дженни напоминает целый склад: на нескольких полках, прибитых к стене, лежат пара бархатных кепок в пастельной расцветке, три-четыре выпуска VOGUE, десятки произведений художественной литературы и различные сувениры, привезённые или подаренные из заграницы. На рабочем столе настоящий хаос – ноутбук, гора тетрадей с планами чуть ли не на месяц вперёд, наборы стикеров, почти пустой флакон с духами, полуоткрытая пачка сигарет, сломанная зажигалка и смятые купоны на скидку в ближайшем торговом центре. Только кровать, расположенная позади двух массивных платяных шкафов, идеально заправлена, поэтому Дженни громко присаживается на неё и начинает трясти ногами вперёд-назад, наблюдая за тем, как внимательно Лиса осматривает её жилище, останавливаясь на мельчайших деталях. Например, на том, что за карамельными шторами на подоконнике прячется семейство кактусов, а рядом с ними – искусственные розы в бутылках из-под пива и сидра (вместо ваз). И это так завораживает, потому что это мир Ким Дженни и Лиса в нём не прохожий, а гость с претензией на постоянность.
– Иди ко мне, – зовёт Дженни.
Манобан молча присаживается рядом, но вскоре кладёт голову на колени девушки и блаженно закрывает глаза, когда та начинает нежно гладить её, путаясь пальцами в рыжих волосах, пахнущих арбузным шампунем и кокосовым маслом.
– У тебя здесь уютно. Лично мне очень нравится, – тихо произносит Лиса.
– Спасибо, я тоже так думаю. Знаешь, это как отражение внутреннего мира. Мне нравится, но порой всё невозможно разложить по местам. Только отец считает иначе.
– А когда он вернётся?
– Он в командировке, часто разъезжает по разным странам, поэтому мы редко видимся. Я живу одна.
– Ты не скучаешь по нему? – с долей удивления спрашивает Манобан, вспоминая о том, что своего отца никогда в жизни не видела, но временами непременно ощущает то, что скучает по нему. Однако, разве можно скучать по тому, кого никогда не видел?
– Нет. У нас с ним напряжённые отношения. Всё должно быть только так, как он хочет. Если что-то не устраивает – ссылает меня куда подальше. Больше всего я ненавижу интернат. Это ужасное место, – тихо, но со злостью сквозь зубы рассказывает хозяйка квартиры, ощущая то, как её гостья напряглась и попыталась приподняться, но была сразу же возвращена в исходную позицию. Она совсем не хочет сейчас видеть её глаза, которые наверняка будут наполнены болью до краёв, потому что та чувствует за них двоих, чувствует больше положенного.
– Разве ты не можешь просто сбежать? Ты ведь ничего ему не должна, – подмечает Лиса, считая, что это вполне оптимальный вариант. Ей бы хотелось завернуть Дженни в одеяло, закинуть на плечо и увезти куда-нибудь подальше от всех, туда, где будут только они вдвоём. Одинокие от всего мира, но единые друг с другом.
– Если бы это было так просто, ох. Я завишу от него, поэтому мне приходится мириться с его правилами. Пока это так.
Дженни громко вздыхает. И в этом вздохе Лиса чувствует боль, улавливает её каждой клеточкой своего тела, старается наполниться ею до самых краёв, чтобы Ким не хватило, но всё усилия оборачиваются провалом, потому что каждый остаётся со своим. Лисе хочется забрать всю боль Дженни, но это едва ли возможно, потому что другая ею не делится, да оно и не нужно ей, в принципе, поэтому младшая просто ждёт, ждёт наступления того момента, когда сможет стать для своей любимой убежищем, а не просто временным укрытием.
– Я буду рядом с тобой, всегда буду, Дженни.
В этот момент Дженни наклоняется и целует Лису, которая сначала задерживает дыхание, а потом, ёжась от приятных мурашек по всему телу, обхватывает девушку руками, прижимая к себе как можно ближе. У младшей в голове взрываются фейерверки, она рвано дышит, тихо стонет, когда руки Ким заползают к ней под кофту, предварительно справившись с несколькими пуговицами, и исследуют область тела от груди до рёбер.
Не отрываясь друг от друга, они меняют положение на лежачее так, что Дженни нависает над Лисой и шепчет на ухо, опаляя кожу горячим дыханием.
– Ты не против?
Младшая просто отрицательно качает головой, потому что сил говорить совсем нет, да и вряд ли они будут. А если она и скажет что-нибудь, то это будет слишком тихо и слишком непонятно.
Они медленно раздевают друг друга, растягивая удовольствие на более длительный период, исследуют каждый участок кожи друг друга, оставляют буро-красные отметины на шее и влажные тропинки от груди до низа живота, пальцами играют на позвоночнике, как на флейте, смеются друг над другом, оказываясь в неловких ситуациях, и чувствуют себя поистине счастливыми.
Лисе кажется, что это чертовски правильно – быть рядом с Дженни, ощущать её каждой клеточкой своего тела, приравнивать её к вирусу, безвозвратно распространившемуся по венам, и понимать, что в мире нет никого иного, кого она бы любила с таким страхом и с таким риском, сопровождающимися трепетной нежностью и теплом, что согревают её день ото дня.
*
Времяпровождение с Дженни не проходит для Лисы даром: она начинает хуже учиться, зато получает кайф от нахождения в стенах университета, потому что её ничего не волнует. Ни приближающиеся экзамены, ни промежуточные тесты, ни неодобрения со стороны преподавателей. Ничего. Она по-прежнему чувствует себя не на своём месте, но теперь просто плывёт по течению, не забивая голову тем, как остаться на плаву. Все её мысли только о Дженни, которая теперь является целым миром, миром, наполненным смыслом.
Именно поэтому однажды утром Манобан находит своё имя в числе первых в списке тех, кому угрожает скорейшая потеря стипендии, а после неё – отчисление из учебного заведения. Матери, разумеется, она ничего не говорит, всё утаивает и отнекивается, но правда всё равно вылезает наружу, так что та мгновенно приходит в ярость, ведь это совсем не в духе её дочери, которая раньше беспрекословно ей подчинялась.
Что насчёт Дженни, то это её не касается. В буквальном смысле. Она продолжает пропускать занятия, проводя время или в тёплой постели вместе с Лисой, или в походах в разные развлекательные места города. Порой, конечно, Ким занимается волонтёрской деятельностью, участвуя почти в каждом университетском проекте, направленном на помощь нуждающимся, но это уже проходит без Манобан, которая в эти периоды просто отсиживается на парах в компании Чеён.
С таким-то послужным списком Ким не грозит отчисление, даже несмотря на её низкие оценки, ведь она, во-первых, платник, а их, как известно, всегда тянут, чтобы поддерживать бюджет ВУЗа, во-вторых, активный волонтёр, рекомендующий учебное заведение как одно из самых отзывчивых и социально значимых.
У Лисы же нет ничего из этого. То, что она всё ещё здесь учится, исключительно её собственная заслуга: бессонные ночи за домашними заданиями, отработки, сданные работы, неплохие баллы по тестам, хорошая посещаемость, просмотр лекций по кругу и дополнительные занятия в интернет-сообществе студентов по обмену.
Так что мисс Манобан приходит в ужас, когда узнаёт, что у дочери глобальные проблемы.
– Как ты можешь так со мной поступать? Я для тебя всё делаю, а ты это не ценишь. Никакого уважения к матери! У других нормальные дети, а тебе лишь бы носиться. Вон, я кое-как отодрала тебя от той шайки прошмындяев в Бангкоке, которых ты умудрялась называть друзьями, а теперь что? Мне снова нужно вправить тебе мозги, чтобы ты перестала бегать с девчонками? У них-то нет проблем, а у тебя целый вагон! – мать Лисы расхаживает по гостиной, собрав руки в кулак; морщины на её лице становятся более видимыми, зубы стиснуты, глаза налиты чёрной злобой и негодованием, из-за чего хочется просто спрятаться где-нибудь и не натыкаться на их пронизывающий взгляд, напоминающий то, как острое лезвие пронзает тонкую кожу.
Раньше Лиса ощущала только это, но теперь и в ней немыслимое количество злобы и обиды, она захлёбывается этими чувствами и при первой же возможности выплёскивает их наружу, не думая о последствиях.
– Это моя жизнь, не лезь в неё! Я сама решу свои проблемы, понятно? Прекрати мне указывать! И хватит сравнивать меня с другими, потому что я – не они, когда ты это уже поймёшь? Я не нуждаюсь в твоих советах, мама! Особенно в тех, где ты говоришь мне, с кем общаться, а с кем – нет. Ты во всём ищешь выгоду, и я не хочу быть такой, как ты!
Мисс Манобан, услышав эти слова, хватается за сердце и медленно садится в кресло, откидываясь назад и запрокидывая голову. Её пробирает насквозь. Слова-лезвия отпечатываются внутри болезненной раной, на которую надавишь – получишь новое кровотечение, когда подумал, что уже зажило. Ей кажется, что это не её дочь, какая-то чужая и холодная, не её Лиса. Её словно подменили, поэтому смотреть на эту девушку перед собой так мерзко.
– Как ты смеешь разговаривать в таком тоне со мной?! Вырастила же на свою голову. Ты просто неблагодарная эгоистка. Надо было пороть тебя. Может, тогда было бы иначе. В любом случае будешь сидеть дома, пока не закроешь все свои долги. Никаких тебе гулянок, телефона и карманных денег, Пранприя!
Ненавистное имя. В ненавистной интонации. Лиса ненавидит его всей душой. И это становится последней каплей, потому что мать знает об этом и использует подобный трюк, чтобы причинить ей как можно больше боли. В этой боли можно утонуть – опустить руки в горячую кровь и ею же умыться.
Отвратительно.
Не дослушав мать, Лиса быстрым шагом направляется в прихожую, где быстро натягивает на себя чёрное драповое пальто и надевает кроссовки, игнорируя слова, доносящиеся из гостиной. Она уже точно и не помнит, что там было, но не желает восстанавливать это в памяти, потому что оно для неё не имеет никакого значения.
Выбежав из квартиры, девушка спускается по ступенькам и набирает номер Дженни, но та не отвечает. Женщина-робот вновь и вновь просит оставить голосовое сообщение после сигнала, но Лиса нажимает на кнопку отмены и небрежно забрасывает телефон в глубокий карман. Она беспечно бредёт по улице, чувствуя, как горячие слёзы обжигают кожу на щеках и тут же застывают, превращаясь в тонкий слой льда, и даже не понимает, как оказывается у светофора. Её трясёт от злости, она не знает, куда себя деть, чтобы не чувствовать то разрывающее ощущение внутри, скоблящееся по чувствительным окончаниям и оставляющее там новые уродливые шрамы. Целое кладбище.
Дженни всё-таки поднимает трубку, но Лиса не сразу объясняет, что с ней, потому что её голос дрожит, да и говорит она с заиканиями, поэтому какое-то время молчит, пока старшая сама не спрашивает, что произошло.
– Лиса?..
Её голос – спасение.
– За…бери мен-ня, по…жалуйс-ста. Ты м-мне очень нуж-жна, про…шу т-тебя.
Дженни просит Лису успокоиться и объяснить, в чём обстоит дело, а не плакать в трубку, и девушка прислушивается к её словам, начиная говорить о том, что произошло. Она заостряет внимание на деталях, объясняет, что больше не может так жить, это очень больно, ей сложно и невыносимо, а Ким молчит, внимательно слушает и только время от времени вздыхает.
– Просто сделай это. Сдай всё, освободись от этого, а потом мы встретимся. Я сейчас не могу, мне нужно помочь в организации и проведении экономического форума. Ты же знаешь, что это очень утомительно. Лиса, я бы приехала за тобой, но не могу, правда. Потерпи немного.
Лиса только собирается ответить, как слышит на фоне у Дженни клубную музыку и незнакомые голоса, которые зовут её поскорее присоединиться, чтобы не пропустить начало тусовки, ведь оно обещает быть самым интересным в этом шоу. Манобан снова трясёт, но уже не так, не отрывками и не вспышками, а безостановочно. Она замертво падает на землю, разбивая колени в кровь, и смотрит стеклянными глазами на мигающие цвета светофора, что едко маячат перед ней, а потом из-за пелены слёз уже ничего не разобрать. Всё становится блеклым и туманным.
Ей чертовски холодно. И дело явно не в погоде.
Этот разговор становится первой трещиной, но трещиной самой глубокой и самой болезненной.
– Лиса? Алло? Лиса?..
– Отлично тебе повеселиться, – сухо проговаривает девушка, а сама всеми силами старается сделать так, чтобы не закричать во весь голос и не зарыдать из-за того, что слова Дженни рвут её изнутри, задевают грани остриём, лишают рассудка, крошат на части, превращают в пепел и уничтожают.
Лиса бросает трубку.