проваливай

пробудись ото сна, пускай слезы высыхают. сегодня мы сбежим.

в конце мая воздух стал тяжелым от предвкушения выпускного, но для лу и мариуса это не имело никакого значения. серые облака висели над городом, словно предвестники грозы, а улицы, когда-то полные жизни, теперь казались пустыми и безжизненными. каждый день они проводили в тени своих страхов, пытаясь справиться с давлением, которое нарастало, как надвигающаяся буря.

лу чувствовал, как его душа сжимается от тревоги. мысли о будущем терзали его, заставляя сомневаться в каждом решении. мариус, казалось, тоже был поглощен мрачными размышлениями. его взгляд стал более угрюмым, а слова — резкими и колкими. они часто молчали друг с другом, лишь изредка обмениваясь взглядами, полными невысказанных слов.

саар же находилась в состоянии постоянного стресса. она металась между надеждой и отчаянием, не зная, как справиться с давлением, которое нависло над ней. ее смех, когда-то искренний и заразительный, теперь звучал как эхо из прошлого, а на её лице все чаще появлялись тени усталости и беспокойства.

в этом мрачном месяце все казалось жестким и непреклонным. выпускной, который должен был стать кульминацией их юности, теперь воспринимался как последний аккорд в симфонии — полное разочарование и страх перед неизвестностью. каждый день приближался к этому моменту, но радости не было — только гнетущая тишина и ощущение неминуемого конца.

время шло, и дни сливались в однообразную серую массу. лу часто сидел на краю своей кровати, уставившись в окно, наблюдая за облаками, которые медленно плыли по небу. он думал о том, как быстро пролетело время, о том, что еще совсем недавно он даже не задумывался о будущем, а теперь это будущее казалось таким близким и недостижимым.

он снова начал искать утешение в страницах, но даже самые захватывающие сюжеты не могли отвлечь его от мыслей о том, что ждет их впереди. он чувствовал, как его мечты рассыпаются на мелкие кусочки, и это было ужасно.

саар, несмотря на свою хрупкость, пыталась поддерживать его. она организовывала встречи, предлагала гулять по парку или просто сидеть в кафе, но даже её старания не могли развеять атмосферу подавленности. лу и мариус иногда улыбались ей в ответ, но улыбки эти были натянутыми, словно маски, скрывающие настоящие чувства.

в один из таких вечеров, когда дождь стучал по стеклам, саар решила, что пора поговорить. она собрала их у себя дома, когда мать в очередной раз, не сказав ни слова, уехала. она знала, что это будет сложно, но чувствовала, что им необходимо открыть свои сердца друг другу.

так начался долгий разговор, который растянулся на несколько часов.

но ничего важного они друг другу так и не сказали. будто им всем было плевать. будто ничего на самом деле не менялось и после злосчастного выпускного все будет точно так же. 

только вот лу знал, что нет. внутри все горело от осознания, что человек, которому он доверял последние годы совсем скоро скажет ему «пока, еще увидимся», а после сядет на поезд и уедет к своим мечтам и нормальной жизни. но они не увидятся точно, потому что лу сгниет здесь. он даже не уверен, что умрет своевременной смертью, зная, что больше никто его останавливать не будет.

мысли о мариусе он, конечно, старательно игнорировал.

но они все равно лезли в голову, как назойливые мухи, жужжа где-то на задворках сознания. 

а сам мариус? что будет с ним? лу будет счастлив узнать, что брюнет тоже съебет из этой дыры, поступит куда-нибудь или же... да не важно. главное — не здесь. не в этом проклятом городе, где даже воздух пропитан отчаянием. 

лу не боится остаться один. он уже давно привык к одиночеству, сроднился с ним, как с хронической болезнью. но он боится, что все то, что копилось внутри, все эти невысказанные слова, непролитые слезы, невыпущенная злость — сожрут его заживо. превратят в пустую оболочку, в еще одного потерянного жителя моленбека, который день за днем топчется по одним и тем же улицам, пока не сгинет в небытии. 

а в вечер выпускного где-то в школе играет плохая музыка, смешавшаяся с визгливыми голосами одноклассников. где-то саар, наверное, кружится в том самом синтетическом платье, притворяясь, что ей весело. 

а они — здесь. 

на трубах за старым заводом, где ржавый металл все еще хранит тепло прошедшего дня. лу сидит, свесив ноги в пустоту, и смотрит на город, раскинувшийся внизу. огни фонарей, редкие огоньки окон, темные пятна пустырей — все это кажется таким маленьким, таким ничтожным отсюда. 

мариус рядом. он курит, выпуская дым колечками, которые тут же разрывает ветер. на нем черная рубашка, которую он, видимо, все-таки собирался надеть на этот дурацкий выпускной, но передумал. 

— все равно никто бы не заметил, что мы не пришли, — говорит лу, хотя мариус и не спрашивает. 

брюнет фыркает, сбрасывает пепел вниз, наблюдая, как тот исчезает в темноте. 

— кто-то заметил бы.

— саар?

— возможно.

лу вздыхает, достает из кармана бутылку дешевого вина, которую стащил из дома. пробка уже вынута — видимо, позаботился об этом заранее. 

они пьют прямо из горла, по очереди. вино отвратительное, кислое, но оно греет изнутри, разливаясь по телу тупой, тяжелой волной. 

где-то вдали грохочет поезд — звук, знакомый до боли. кто-то уезжает. кто-то приезжает. кто-то остается. 

лу смотрит на мариуса, на его профиль, освещенный тусклым светом луны. он хочет сказать что-то. что угодно. но слова застревают в горле, как всегда. 

мариус поворачивается к нему, и в его глазах читается то же самое — понимание, что слов не нужно. что они уже давно говорят беззвучно. 

они допивают вино. 

выпускной продолжается без них. 

а они остаются здесь — на краю города, на краю своей старой жизни, на краю чего-то, что, возможно, когда-нибудь станет началом. 

или концом. 

но сегодня это не имеет значения. 

потому что сегодня — только они, это мерзкое вино и бесконечное небо над головой, усыпанное звездами, которых никто в моленбеке не видит.

саар появляется неожиданно — как призрак, вынырнувший из темноты. ее платье, то самое, дешевое и нелепое, теперь помятое и испачканное по подолу. в одной руке она держит туфли на каблуках, в другой — полупустую бутылку чего-то дешевого и крепкого. босая, она осторожно ступает по ржавому металлу, морщась от холода и острых краев.

— еле вас нашла, — говорит она, и ее голос звучит хрипло, будто она долго кричала или плакала, — не помешаю?

лу смотрит на нее — на смазаную тушь под глазами, на растрепанные волосы, на босые ноги, уже испачканные в пыли и грязи. она не похожа на ту саар, что кружилась в зале на выпускном. она похожа на настоящую.

мариус молча отодвигается, освобождая место. саар плюхается между ними, с грохотом ставя бутылку на металл. запах дешевого алкоголя смешивается с ее духами — сладкими, но уже выдыхающимися, как и все в этом городе.

— как выпускной? — спрашивает лу, хотя по ее виду все и так ясно. 

саар хрипло смеется, откидывает голову назад, обнажая шею, на которой краснеет царапина.

— полный пиздец.

мариус протягивает ей свою сигарету. саар берет, затягивается, выпускает дым в ночное небо. 

— а вы чего не пришли?

— не хотелось, — пожимает плечами лу. 

— правильно, — саар возвращает сигарету мариусу, их пальцы на секунду соприкасаются, — там все фальшивое. даже торт из пенопласта.

где-то внизу, в городе, воет сирена. потом снова тишина.  саар снимает с шеи ленточку «выпускница» и швыряет ее в темноту. ленточка кружится на ветру, как мертвая птица, и исчезает в черноте. девушка вертит в руках туфлю, рассматривая оторванный каблук. 

— и шарики сдулись через час, — добавляет она и бросает обувь вслед ленте. слышен глухой удар о металл где-то внизу. 

— а директор реально плакал у микрофона?

— да. сопли пузырями, — саар фыркает, вытирая ладонью размазаную тушь под глазами, — говорил, что мы «лучший выпуск за последние годы».

лу выпускает дым через ноздри: 

— ну, технически он не соврал.

— да?

— остальные выпуски почти сгорели в том пожаре в 2019-м. помнишь?

саар закатывает глаза, но уголки губ дрожат. 

— бля, ну и сравнение.

лу подбирает камень, плоский, запускает его в сторону водонапорной башни. камень со звоном отскакивает от ржавого корпуса. 

— какой-то чувак блевал за спортзалом, когда я уходила, — саар ковыряет лак на ногте. 

— герой, — мариус тушит окурок о подошву. 

саар тянется за бутылкой, но лу перехватывает ее, отпивает, морщится. 

— это что за дерьмо?

— не знаю, что успела схватить со стола, — саар пожимает плечами, — на вкус как жидкость для розжига с сахаром.

мариус берет бутылку, нюхает, залпом выпивает остатки. 

— нет, просто жидкость для розжига.

саар смеется — настоящим, хриплым смехом. лу прислоняется спиной к холодному металлу, и снова смотрит на редкие звезды над моленбеком. они говорят. о дурацких случаях. о мертвых крысах в школьных шкафчиках. обо всем, чтобы не поднимать те самые темы, которые сейчас не хочется.

ничего важного. ничего серьезного. 

просто слова, заполняющие тишину между тремя людьми, которые завтра, может быть, разбегутся в разные стороны. 

но сегодня — только они, ржавые трубы под задницей и бутылка с открученной крышкой, в которую никто больше не нальет эту блевотную жижу. 

и почему-то этого достаточно. но только сейчас.

собирай вещи, одевайся, пока твой отец не услышал нас. пока не разверзся ад. дыши, продолжай дышать.

саар шатается между ними, её босые ноги шаркают по асфальту, уже стёртому до щебня. она то и дело наступает на осколки бутылок, но, кажется, даже не чувствует боли — алкоголь разлился по венам густым, тёплым ядом, и теперь её смех звенит слишком громко для этих пустынных улиц. 

— вы, блять, как няньки, — бубнит она, спотыкаясь о невидимую неровность. мариус хватает её за локоть, не давая грохнуться лицом в грязь. 

лу идёт с другой стороны, чувствуя, как её вес перекатывается то на него, то на мариуса.

фонари горят через один, оставляя между ними островки кромешной тьмы. где-то во дворе воет собака, прикованная цепью. лу замечает, как саар сжимает кулаки при этом звуке, но ничего не говорит. 

они доводят её до обшарпанной пятиэтажки, где она живет. саар копается в карманах, роняет ключи, и мариус молча поднимает их. 

— спать — иди, — бросает он, сувая ключи ей в руку. 

саар закатывает глаза, но вдруг обнимает их обоих, цепко, по-пьяному, и шепчет мариусу на ухо: 

— не дай ему сдохнуть тут, ладно?

потом вырывается и скрывается в подъезде, оставив за собой только запах алкоголя и звук захлопнувшейся двери. 

они стоят молча. лу смотрит на окно третьего этажа — через минуту там загорается свет, потом резко гаснет. 

— пошли, — говорит мариус, и они идут дальше. 

улицы пустеют ещё больше. где-то впереди разбитая витрина магазина, стекло хрустит под ногами. лу закуривает, не предлагая мариусу, и дым стелется за ними, как шлейф. 

— и что, блять, ты делать собираешься? —внезапно раздаётся вопрос. 

лу замедляет шаг. он знал, что этот разговор рано или поздно случится, но всё равно не готов. 

— не знаю.

мариус резко останавливается, разворачивается к нему. его глаза в темноте кажутся почти чёрными. 

— что значит «не знаю»?

— значит, не знаю, блять.

мариус плюёт под ноги, сжав зубы. 

— ты же не идиот. должен был хоть о чём-то думать.

лу чувствует, как злость подкатывает к горлу. 

— а о чём, блять, думать? — он разводит руками, указывая вокруг, — работать на заводе, как все? сдохнуть в подъезде от передоза? или может, пойти в армию, чтобы тебя там нахуй разобрали?

мариус молчит. потом вдруг хватает его за грудки куртки, прижимает к стене. 

— значит, просто сдохнешь здесь?

их дыхание смешивается — лу чувствует запах табака и чего-то металлического. 

— а тебе не похуй?

— мне никогда не было похуй.

тишина повисает между ними, густая, как смог над моленбеком. мариус отходит на шаг, но не уходит — стоит, сжав кулаки, его дыхание все еще неровное от вспышки гнева. лу прислоняется к стене, чувствуя, как кирпич холодит спину даже через тонкую ткань футболки. 

— мне никогда не было похуй, — повторяет мариус, и теперь его голос звучит тише, но жестче, будто каждое слово вырезано ножом. 

лу смотрит на него — на сведенные брови, на капли пота на висках. он хочет ответить что-то колкое, но вдруг осознает: мариус боится. не за себя — за него. 

— ну и чего ты хочешь? — лу разводит руками, и его голос звучит хрипло, — чтобы я собрал манатки и свалил в рай? да тут везде дерьмо, просто разной консистенции.

мариус резко подходит ближе, но не хватает его, а просто упирается ладонями в стену по бокам от головы лу, загораживая собой весь мир. 

— я хочу, чтобы ты не сдох в этой дыре.

лу вдруг понимает: мариус не просто злится.

— я...

слова застревают в горле. лу поднимает руку, сжимает майку мариуса на груди — не чтобы оттолкнуть, а чтобы почувствовать, что он здесь. мариус не отстраняется. его дыхание теперь горячее на лице лу, глаза горят в темноте. 

— я не позволю тебе сдаться, — он говорит это тихо, но так, будто вырезает клятву на собственных костях. 

здесь, в этом узком пространстве между стеной и мариусом, лу чувствует только одно: 

ему не все равно.

и это страшнее любой злости. 

— ладно, — выдыхает лу. 

мариус не двигается еще секунду, потом резко отталкивается от стены, проводит рукой по лицу. 

— думай, блять.

но теперь в его голосе нет ярости — только усталость. и что-то, что лу не решается назвать надеждой. они идут дальше, плечи почти соприкасаясь. моленбек вокруг них не изменился — все те же разбитые дороги, тот же запах гари. 

но что-то сдвинулось.

и лу понимает: 

мариус не отпустит его так просто. а он, оказывается, не отпустит мариуса.

они идут по темным улицам, и мысли в голове лу крутятся, как осенние листья в грязной луже. каждый шаг отдается в висках тупой болью, будто внутри черепа кто-то методично долбит молотком. слова мариуса — я хочу, чтобы ты не сдох в этой дыре — застряли где-то между ребер, острым осколком, который поворачивается при каждом вдохе. 

а что, если он прав?

а что, если нет?

лу смотрит под ноги — на трещины в асфальте, на окурки, на битое стекло, которое блестит, как чьи-то слезы. он всегда знал, что моленбек — тупик. что рано или поздно город сожрет его, как сожрал маму, как сожрал отца, как сожрал джула, как перемалывает всех, кто слишком слаб, чтобы сопротивляться. но знать это — одно, а услышать вслух от мариуса — совсем другое. 

мариус идет рядом. его плечо иногда касается лу, и от этого прикосновения по коже бегут мурашки. он не смотрит на лу, но каждый его шаг, каждый жест, каждая затяжка сигареты — все кричит о том, что он здесь. что он не уйдет. 

«почему?»

«зачем я ему нужен?»

лу не понимает. он — никто. пустое место. человек без планов, без будущего, без чего-то, за что можно было бы зацепиться. а мариус... мариус сильный. мариус выжил там, где другие сломались. и если даже он цепляется за лу, значит, в этом есть какой-то смысл? 

или это просто еще одна иллюзия?

они проходят мимо развалин старого завода — того самого, где они впервые по-настоящему заговорили. лу вспоминает, как мариус тогда смотрел на него — будто видел насквозь, будто знал все его страхи еще до того, как лу сам их осознал. 

«а что, если он видит во мне что-то, чего я не вижу? или просто боится остаться один?»

в голове всплывают картинки — возможное будущее, которые он никогда не осмеливался рассмотреть всерьез. даже попытка уехать куда-то дальше, туда, где воздух не пахнет гарью. но каждая из этих картинок рассыпается, как песок сквозь пальцы, потому что лу не верит, что где-то может быть лучше. 

но мариус верит.

или хотя бы делает вид.

и в этом — вся разница. 

они подходят к дому лу. окна темные, подъезд пропах мочой и плесенью. лу останавливается, но мариус не уходит — стоит рядом, будто ждет, что лу что-то скажет. 

но что можно сказать?

«я не хочу умирать»

«я не знаю, как жить»

«помоги мне»

вместо этого лу просто открывает дверь. мариус следует за ним, и в темноте коридора его пальцы на секунду цепляются за рукав лу — коротко, почти случайно, но достаточно, чтобы лу понял: он не один. пока не один. и, возможно, этого пока достаточно. 

но завтра?

послезавтра?

через год?

лу отгоняет эти мысли. сегодня — только эта темная квартира, мариус за его спиной и тихий звук захлопнувшейся двери, которая ненадолго отрезает их от всего мира. может, завтра он придумает план. может, нет.

но сегодня — просто выжить.

просто не сдаться.

просто помнить, что кому-то не все равно. и, возможно, этого хватит, чтобы увидеть еще один рассвет.

лу стоит у окна, смотрит на темные улицы моленбека, и даже не слышит, как мариус подходит сзади. но чувствует — тепло, медленно приближающееся, как первый лучь солнца сквозь вечные тучи. 

потом — руки. крепкие, на этот раз нежные. они обвивают лу, притягивая спиной к груди мариуса. лу замирает. мариус не говорит ни слова. просто прижимается губами к его шее — не страстно, не требовательно, а так, будто хочет убедиться, что лу все еще может делать это. чувствовать лу.

и гуссенс расслабляется. его затылок касается плеча мариуса, веки закрываются. он чувствует: дыхание мариуса на своей коже — ровное, чуть прерывистое. сердцебиение за спиной — сильное, гулкое, как далекий раскат грома. руки, которые держат его так, будто боятся, что он рассыплется, если ослабить хватку хоть на секунду. 

они стоят так, не двигаясь. за окном — ночь, грязь, весь этот пиздец, из которого нет выхода. но здесь, в этом объятии, есть что-то чистое. что-то, что не принадлежит моленбеку. лу поворачивает голову, находит губы мариуса. мариус не отпускает его. не торопит. просто позволяет лу чувствовать — что он не один. что где-то в этом ебучем мире есть кусочек тепла, который принадлежит только им. 

в тишине комнаты мариус вдруг произносит его имя — тихо, почти неслышно, как будто боится спугнуть момент.

— лу.

это не вопрос, не приказ. просто констатация факта: ты здесь. я здесь. мы существуем. лу медленно поворачивается к нему, еще не понимая, что происходит. а мариус уже достает из кармана смятый листок — билет. один. в один конец. до города, название которого лу даже не сразу различает. он кладет его в ладонь лу, аккуратно загибает пальцы вокруг бумаги. 

— молчи. я купил их два месяца назад. и я буду ждать тебя завтра к одиннадцати на вокзале. прости, что не дал времени подумать нормально.

пауза. мариус смотрит ему в глаза, и в его взгляде нет обычной жесткой решимости — только что-то хрупкое, почти неуверенное. 

— если не придешь... — он делает небольшую паузу, — я все равно останусь. но надеюсь, что придешь.

лу молчит. его пальцы сжимают билет так сильно, что бумага мнется. в голове — пустота. только белый шум и осознание того, что мариус купил ему билет. что он предлагает выход. что он верит, даже когда лу сам давно перестал. 

мариус не ждет ответа. он просто притягивает лу к себе, прижимает лоб к его плечу — жест, который у них заменяет тысячу слов. 

лу чувствует, как дрожат его собственные руки. как слезы подступают к глазам. как что-то внутри — то, что он давно похоронил, — шевелится, пытается вырваться наружу. 

надежда.

она обжигает больнее, чем любая боль. 

мариус отстраняется, проводит пальцем по его щеке, стирая еще не упавшую слезу. 

— подумай.

потом разворачивается и уходит, оставляя лу одного с билетом в руках и мыслями, которые кружатся, как листья в урагане. 

лу подходит к окну. на улице — все тот же моленбек. грязный, сломанный, безнадежный. но в его руке теперь лежит шанс.

и завтра, в одиннадцать, ему предстоит сделать выбор. 

остаться.

или уехать.

умереть.

или попробовать жить.

а пока — только тишина, билет, сжатый в кулаке, и слабый запах мариуса, оставшийся на его коже.

спой нам песню, песню, которая согреет нас. потому что тут так холодно, так холодно.

лу не сомкнул глаз всю ночь. билет лежал перед ним на столе, поблескивая в свете уличного фонаря, как обвинение и спасение одновременно. он курил одну сигарету за другой, пока комната не наполнилась едким дымом, а в горле не поселился привкус пепла. 

мысли кружились, как пьяные мухи.

уехать?

остаться?

бросить все?

а что, если...

он ворочался, вставал, подходил к окну, смотрел на спящий моленбек — грязный, нищий, по-своему родной. к утру его веки стали тяжелыми, а в груди поселилась странная легкость, будто кто-то вынул оттуда камень, который он таскал годами. 

когда первые лучи солнца пробились сквозь грязные стекла, лу уже знал ответ.

он вскочил, скинул в рюкзак все, что казалось важным:  документы, пару вещей, фотографию мамы. остальное не стоило брать. моленбек мог оставить себе эти обломки прошлого. 

он выбежал на улицу. воздух был свежим, непривычно чистым для этого часа. лу почти бежал, спотыкаясь о разбитый асфальт, чувствуя, как рюкзак бьет по спине в такт шагам. опоздает ли мариус? а если это все ошибка?

но когда вокзал показался вдали, он увидел знакомую фигуру у входа. мариус. в той же черной куртке. парень прислонился к стене, прикрыв глаза.

лу замедлил шаг. мариус поднял голову, их взгляды встретились. 

— ты пришел?

— пришел.

мариус отчаянно схватился за плечи лу и прижал того к груди, рвано выдыхая тревожный воздух. сердца обоих колотились так сильно, что становилось страшно.

— тогда давай подождем саар?

— саар тоже едет? — глаза лу загорелись ярким светом, будто он услышал самую счастливую вещь в своей жизни.

— ну куда мы без нее?

лу кивнул, скорее автоматически. у него было слишком, слишком много мыслей и чувств прямо сейчас. гуссенс вскинул голову и посмотрел мариусу прямо в глаза.

— мариус, я, кажется... я тебя... — лу замолчал на секунду, вдыхая больше воздуха, — я...

— я тоже, лу.

и мир взрывается позади. они стоят, прижавшись друг к другу, понимая, что это конец. не им, а тому, что находится за их спинами. им хватит.

хватит боли, которая резала сердца и оставляла шрамы на душе. хватит слез, которые катились по щекам в безмолвные ночи, когда тишина казалась невыносимой. хватит страха, который сковывал их, заставляя сомневаться в завтрашнем дне. за их спинами рушится всё: мечты, надежды, воспоминания, которые когда-то казались вечными.

но для них это начало. они чувствуют, как внутри разгорается огонь — тихий, но настойчивый. это тепло, которое согревает и обнимает, словно обещание того, что впереди есть свет. они смотрят друг на друга и видят в глазах отражение того, что уже не страшно.

вместо разрушения — возможность. вместо конца — новый путь. им не нужно больше искать ответов в тени прошлого. они нашли друг друга и теперь могут идти дальше. каждый шаг вперед — это шаг к жизни, полной чувств: радости, смеха, любви.

все страхи остаются позади, а впереди лишь бескрайние горизонты, где можно заново научиться мечтать и верить. это их время. это их шанс.

а моленбек тихим, скрипящим голос лишь шепчет «проваливай».

ты можешь смеяться едва заметной улыбкой. надеемся, ты подавишься своими правилами и мудростью.мне показалось, что здесь лу и мариус обращаются к моленбеку...

а мы теперь — одно целое. в вечном мире.