проваливай

вода здесь слишком глубока, я живу в самом омуте. отче, пожалуйста, эти простыни все в крови. дьявол в зеркале - он уставился прямо на меня.

саар стряхивает пепел, два раза коснувшись фильтра. в ее тонких руках сигарета смотрится неестественно, будто заставили взять насильно. ее длинные ногти покрашены на два раза фиолетовым лаком смотрятся красиво, если не знать, что они настолько ломкие, что стоит надавить посильнее и тут же на половины разойдутся.

лу тушит свою сигарету, кладет голову на колени и смотрит.

она курит настолько редко, что все разы по пальцам сосчитать можно. когда это все-таки происходит, то лу хочется спрятать ее от этого мира. но, к сожалению, не может.

лу наблюдал за ней, его глаза были полуприкрыты, а губы сжаты в тонкую линию. он знал, что она не любит курить. знал, что она делает это только потому, что больше не может терпеть. но он ничего не говорит. что он может сказать? они оба давно перестали искать слова утешения. слова больше ничего не значили.

они сидели на подоконнике у саар в комнате, свесив ноги в бездну. подоконник был узким, и им приходилось сидеть близко друг к другу, их бока почти сливались. ноги роджерс болтались в воздухе, тонкие и бледные. ее фиолетовые ногти контрастировали с серым бетоном подоконника, а её пальцы нервно барабанили по краю, будто отбивая какой-то невидимый ритм.

лу сидел рядом, его ноги, длинные и худые, свисали вниз, почти касаясь стены. он опирался на одну руку, а другой держал сигарету, которую время от времени подносил к губам. дым смешивался с холодным ночным воздухом, создавая призрачные узоры, которые тут же растворялись в темноте. его взгляд был устремлён куда-то вдаль, туда, где городские огни сливались с горизонтом, но в его глазах не было интереса — только пустота.

саар наклонила голову, её волосы, тонкие и слегка растрёпанные, падали ей на лицо, но она не стала их убирать. она смотрела вниз, на тротуар, где редкие прохожие спешили по своим делам, не поднимая головы. она задумалась, как это — быть одним из них. иметь куда-то идти. иметь цель. но эти мысли казались ей чужими, как будто они принадлежали кому-то другому.

— когда-нибудь мы просто отпустим всё это, — прошептала она, её голос был едва слышен над шумом дождя, который начал накрапывать. — просто отпустим и упадём.

сигарета догорала, оставляя после себя горький привкус на губах.

— я так устала, — ее слова подхватывает холодный ветер, уносит их далеко, туда, куда добраться нельзя.

лу молчит, дает ей нужную необходимую возможность выговориться, разложить все прямо перед ним, показывая черную смолу, которую копит в себе. не свою.

она взглянула на лу, и в её глазах мелькнуло что-то, что он не смог прочитать. может, это была усталость или отчаяние. или просто пустота, которая давно поселилась в них обоих.

— иногда мне кажется, что мы просто призраки, — сказала она, её голос звучал так, будто она говорила не с ним, а с кем-то далёким, кого уже нет, — мы просто ходим, дышим, но... нас уже нет. понимаешь?

лу понимал. он понимал слишком хорошо. он чувствовал это каждый раз, когда смотрел в зеркало и видел там лишь тень того, кем он когда-то был. но он не сказал этого вслух. вместо этого он взял её руку в свою, осторожно, как будто боялся, что она рассыплется от одного прикосновения. ее пальцы были холодными, а кожа — почти прозрачной, как будто она и правда превращалась в призрака.

— мы все еще здесь, а к сожалению или счастью — решать не нам, — прошептал он, но даже ему самому эти слова показались пустыми, они звучали как ложь, которую они оба повторяли себе слишком часто.

— мать мне однажды сказала, что я не смогу выбраться отсюда. останусь здесь, найду себе мужа, который потом бросит меня с детьми, а я так и буду врастать в землю, пуская корни. я так ненавижу ее, лу. столько проблем из-за одной единственной женщины, которая до сих пор позволяет называть себя моей матерью.

саар закрывает глаза, полностью отдаваясь в руки ветру, чувствуя, как приятная свежесть пронизывает ее тело. она дрожит, лу, честно, не понимает от нервов это или от холода, но молча снимает с себя ветровку и накидывает на ее плечи.

— она снова начала говорить, что я жру, как свинья, не останавливаясь. снова говорит, что я набрала, блять. что скоро заплыву жиром и от меня ничего не останется. а я посмотрела на свои кости и увидела их. понимаешь? я знаю, блять, что то, что она говорит — не правда. только побороть не могу. опять вода на завтрак, обед и ужин. я не могу так больше.

— ты лучшее, что произошло со мной после смерти мамы. мне больно слышать эти слова. я хочу спрятать тебя от всех проблем в этом мире, потому что ты этого заслуживаешь. судьба такая мразь, раз ты оказалась здесь. моя главная мечта — чтобы ты уехала отсюда.

саар смотрит на него с грустной улыбкой, делает последнюю затяжку и кидает окурок в вниз. она слабо верит в то, что когда-нибудь выберется отсюда, но стремится к этому. старается сделать все, чтобы небольшой шанс обрести настоящую свободу был не таким призрачным, как она видела его сейчас.

лу не так много знал о ее матери. точнее знал он достаточно, но все это складывалось в одно единственное слово — мерзость.

саар была желанным ребенком — миссис роджерс долго не могла забеременеть, но желание родить свое чадо вместе с мужем оказалось сильнее всего на свете. только вот потом что-то пошло не так. мистер роджерс ушел из семьи через год после появления на свет дочери. сказал лишь «я полюбил другую женщину, вы не нужны мне», собрал свои вещи и уехал в неизвестном направлении. натали, так зовут мать саар, звонила ему, писала, пыталась достучаться, что так делать нельзя, ведь они были так счастливы, так радовались доченьке, но все было тщетно. он не ответил ни на один звонок. сменил номер, а может просто заблокировал женщину?

и ее было бы жаль. она осталась одна с годовалым ребенком на руках, работала без выходных, чтобы прокормить и себя и саар, но все изменилось в какой-то момент. дочь стала не важной, будто ее совсем не существует.

саар росла там, где любовь и родительская забота были дефицитом. когда саар пошла в школу, она сталкивалась с насмешками со стороны одноклассников. ее одежда была изношенной, а обстановка дома не располагала к тому, чтобы быть уверенной в себе. она часто приходила домой с заплаканными глазами, но никто не замечал её страданий. мать была погружена в свои проблемы и не могла уделить ей внимания.

с каждым годом саар становилась все более замкнутой. она искала утешение в книгах и мечтах о лучшей жизни, но реальность всегда возвращала её на землю, разбивала головой о собственные мечтания.

год, когда ей исполнилось тринадцать, стал для нее решающим. одноклассники перешли со словесных оскорблений на физические. ее били за школой, тушили сигареты о нежную кожу, резали волосы.

а дома мать твердила о том, что она много ест, что стала совсем уже огромной, хотя это было не так. она все еще оставалась маленькой и хрупкой, стеклянной. эти слова отразились на ней так сильно, что до сих пор избавиться невозможно.

эти слова оставили не заживающие шрамы в ее сознании. каждый раз, когда она смотрела в зеркало, ей казалось, что отражение не соответствует действительности. взгляд матери, полный критики и недовольства, стал для неё мерилом самооценки. она пыталась игнорировать эти слова, но они все равно звучали в её голове, как непрекращающаяся мелодия.

саар помнила, как после очередной порции упреков, она пряталась в своей комнате, пытаясь заглушить внутренний голос, который говорил ей, что она недостаточно хороша. она искала утешение в еде, но это лишь усугубляло ситуацию. каждый укус был наполнен горечью и чувством вины. она чувствовала себя запертой в ловушке своих страхов и ожиданий. она часто сравнивала себя с другими женщинами, искала одобрение и боялась критики.

каждый день становился испытанием: она старалась соответствовать стандартам, установленным её матерью, и в то же время искала своё место среди друзей.

саар часто сталкивалась с насмешками из-за своей внешности и увлечений. она была не такой, как остальные — предпочитала проводить время с книгами и красками, а не следовать модным трендам. это делало ее уязвимой, и она все больше замыкалась в себе. ее самооценка падала, и она начала избегать общения, стараясь не привлекать к себе внимание.

а потом внезапно появился лу. грозный и побитый в свои четырнадцать, но такой нужный и близкий.

саар улыбнулась своим мыслям, вспоминая моменты прошлых лет.

— а помнишь, как мы познакомились? — девушка улыбнулась еще шире.

— лучше бы не помнил, — хмуро ответил он, не понимая ее улыбку, ведь обстоятельства при которых это случилось точно не располагали к этому.

— ты не хотел со мной общаться.

— мне было четырнадцать и ко мне липла девчонка. красивая, конечно, девчонка, но ты сама понимаешь, — лу выпрямил затекшие ноги, морщась от неприятных ощущений, — но я рад, что ты не отстала от меня. не знаю где бы я был сейчас, если бы не ты.

— и я рада этому.

девушка пододвигается к нему ближе и обнимает, а он, конечно, отвечает ей взаимностью. она всегда такая тактильная, тянется, как к свету, только к лу. лу точно не был светом. он был тьмой, густой и непроглядной, и всё же он отвечал ей взаимностью, обнимая её так, будто боялся, что она исчезнет, если отпустить. ее дыхание было неровным, а его ладони — холодными, но они держались друг за друга, как за последнюю нить, связывающую их с этим миром.

он помнил. конечно, помнил. но это было давно, и воспоминания казались чужими, как будто это произошло не с ними, а с кем-то другим. с теми, кто ещё верил, что жизнь может быть другой.

— все уже не важно, — наконец произнёс он, и его голос звучал глухо, как эхо в пустом помещении.

саар прижалась к нему сильнее, её пальцы вцепились в его рубашку. она знала, что он прав. их жизнь давно превратилась в череду серых дней, где каждый новый рассвет приносил лишь новые разочарования. но она всё равно тянулась к нему, как к последнему источнику тепла в холодном мире. и теплом лу тоже не был, но так или иначе, во всем этом была какая-то странная, извращённая гармония.

они сидели так, не говоря ни слова, пока за окном медленная ночь сгущалась еще больше, поглощая последние остатки вечера. в этой тишине, в этой тьме, они находили что-то, что хоть как-то напоминало покой.

хрупкий, но покой.

я всегда думал, что это легко - выкинуть тебя из головы. думаю, я нашел новую зависимость. и она ощущается такой правильной.

переулок был узким и тёмным, зажатым между высокими кирпичными стенами, которые, казалось, нависали над ним, как гигантские безмолвные стражи. фонари, редкие и старые, мигали жёлтым светом, отбрасывая длинные, дрожащие тени на асфальт. где-то вдалеке слышался шум машин, но здесь, в этом закоулке, царила почти гнетущая тишина, нарушаемая только редкими шорохами, гонимыми ветром. воздух был сырым и холодным, пропитанным запахом дождя, который вот-вот прошел. лу шел быстро, его шаги гулко отдавались от стен, а руки были глубоко засунуты в карманы куртки. он не любил это место. оно всегда казалось ему каким-то неживым.

внутри бушевала непонятная тревога.

она поднималась в нём волнами, каждая сильнее предыдущей. его сердце билось так громко, что он почти слышал его стук в ушах. каждый вдох давался с трудом, как будто воздух вокруг стал густым и тяжёлым. он чувствовал, как холод окутывал его, запирая в коконе.

лу ускорил шаг, который совсем скоро превратился в бег. мысли о том, что ему, как можно скорее нужно преодолеть этот темный переулок наступали сзади и преследовали его. выбежав за угол и попадая на свою улицу, он остановился. в легких горело, а дыхание сбилось. еще немного пройти и вот он — его дом.

лу почувствовал слабый прилив облегчения, когда он увидел обшарпанную знакомую стену, покрытую потертой краской, окна с потускневшими шторами, дверь, которая скрипела на петлях... все это было далеким от совершенства, но в этот момент это казалось спасением. он сделал шаг вперед, чувствуя, как напряжение в его теле начинает понемногу отпускать. еще немного, и он окажется внутри, где сможет закрыть дверь и оставить весь этот кошмар снаружи.

главное, чтобы кошмар внутри крепко спал.

мысли о том, что сегодня он снова получит от родного отца, затмевали все другие. ему не хотелось даже думать об этом. синяки перестали заживать быстро, только цвет менять почти каждый день, а раны на руках и лице лишь покрываются багровой корочкой, которую так и хочется содрать.

два дня у саар были чем-то сладким, спокойным, тем, что хотелось чувствовать постоянно. ее мать задержалась на работе еще дольше, поэтому они пропустили школу и просто провели время вместе, как когда-то давно. когда ее мать работала на нескольких работах. хотелось, как можно дольше продлить эти дни.

но реальность приходит незаметно, резко, так, что зрачки расширяются от страха, а руки трястись начинают от осознания, что все это заканчивается.

лу так сильно ненавидит свою жизнь в такие моменты, что этой ненавистью можно убить физически. себя или кого-то по-близости — не важно, главное ведь результат.

лу отвлекается и хмурится, вновь ускоряет шаг, когда его внимание привлекает знакомый силуэт, стоящий прямо возле его окна.

гнев потоком струится по его венам лишь от одного взгляда на этого человека. закрадывается мысль о том, что мариус отвратительный сталкер, которому плевать на какую-либо маскировку и осторожность, ведь делает он это так, что слепой увидеть сможет. и это раздражало адски.

— сука, — прошептал лу, сжимая губы и кулаки.

мариус, оперевшись о стену спиной и одной согнутой ногой, спокойно стоял там, как предмет декора, идеально подходивший. как обычно безмятежный, отстраненный от мира. раздражающий до побеления костяшек.

и покраснения в будущем.

— что ты здесь делаешь? — грубо спрашивает гуссенс, приближаясь.

мариус даже не вздрагивает, поворачивает голову и нагло улыбается, показывая верхний ровный ряд зубов. сколько он его ждет? час? десять минут? минуту?

но самый главный вопрос: зачем?

снова завести разговор, надавливая на потаенные страхи и проблемы, делая это так, что у лу складывается впечатления будто он сам себя не знает, а вот мариус — еще как?

сука.

— лу, какая встреча! не ожидал тебя здесь увидеть, — де загер убирает телефон в карман и выпрямляется, но шаг вперед не делает.

— ты стоишь, блять, возле моего окна. что тебе нахуй нужно?

— ладно, ты угадал, я ждал тебя, — брюнет пожимает плечами, а лу злится еще сильнее.

— зачем?

де загер молчит пару секунд, обдумывая ответ, но гуссенс уверен — ответ уже давно придуман, а мариус лишь издевается.

— подумал, что наш прошлый разговор был не очень хорошим. ты так не думаешь?

лу закатывает глаза, делая шаг в сторону и намереваясь уйти, но ему не дает этого сделать рука, упершаяся прямо в грудь. он почувствовал, как его дыхание перехватило, а сердце замерло на мгновение. мариус стоял перед ним, его глаза горели тем странным, почти маниакальным блеском, который лу знал слишком хорошо.

— делать мне больше нечего, как думать о тебе.

лу хотел ответить что-то резкое, хотел оттолкнуть его и уйти, но слова застряли у него в горле. потому что, как ни странно, в этот раз он почти не лгал. ключевое слово «почти», конечно. но правда была в том, что мариус занимал его мысли больше, чем он хотел бы признать.

он вспоминал их прошлый разговор, тот, что произошёл несколько дней назад. мариус тогда сказал то, что засело у лу глубоко внутри, как заноза, которую невозможно вытащить.

лу вспоминал и их прошлые разговоры, каждый из которых оставлял после себя странное послевкусие. мариус всегда знал, что сказать, чтобы задеть его за живое. он умел находить слабые места, те самые, которые лу так тщательно скрывал от всех. и что самое раздражающее — он делал это с такой лёгкостью, как будто это было для него игрой.

как будто мариус видел его насквозь, как будто знал все его тайны, все страхи, все сомнения. он мог одним словом, одним взглядом заставить лу почувствовать себя голым, беззащитным. и лу ненавидел это. ненавидел, как мариус всегда оказывался прав, как он всегда знал, куда нажать, чтобы вызвать боль, гнев, страх.

но больше всего лу ненавидел то, что мариус, казалось, получал от этого удовольствие. это была игра для него, и лу был всего лишь пешкой на доске. и самое ужасное было то, что лу не мог просто взять и выйти из этой игры. потому что, как ни старался, он не мог перестать думать о мариусе. не мог перестать вспоминать его слова, его взгляды, его улыбку, которая всегда была чуть-чуть недоброй.

и каждый раз, когда лу пытался убедить себя, что мариус — это просто ещё одна проблема, которую можно игнорировать, он понимал, что это не так. мариус был чем-то большим. чем-то, что проникало глубоко внутрь, что цеплялось за самые тёмные уголки его сознания. и лу не знал, как с этим справиться.

— мне не жаль тебя. я вижу, какая у тебя жизнь, но жалости ты не вызываешь, — вдруг выдает мариус после молчания.

его рука все еще покоится на груди лу, и гуссенс резким движением убирает ее, боясь, что брюнет почувствует его колотившееся сердце.

— и что с того? — лу честно не понимает к чему клонит де загер, но маленькая искра интереса зарождается где-то внутри.

— ничего, лу. просто меня это восхищает. странно звучит, но...

— ты в принципе описание слова «странность», — светловолосый перебивает его, но мариус спокойно продолжает.

— ...ты будто всегда на грани. между «да» и «нет», «можно» и «нельзя», «останься» и «уйди»...

— по-моему я тебе только «уйди» говорил, — вновь перебивает гуссенс, но теперь получает в ответ грозный взгляд.

— ты сам не знаешь, чего хочешь, и это... это интересно. никто и никогда не вызывал у меня такого идиотского и сильного интереса. ты бросаешь вызов всему, что кажется понятным и предсказуемым. и я не могу не восхищаться этим. даже если ты ненавидишь меня за это...

— ненавижу — это точно, — кивает лу.

— ты пиздак свой закроешь сегодня или нет? заебал пиздеть уже.

— это мои фразы, идиот.

мариус смотрит на него, нахмурив брови, снова молчит, а потом закатывает глаза и отмахивается, будто от назойливых насекомых, планирующих высосать всю его кровь.

— короче пошел ты нахуй.

мариус движется внезапно, как будто его терпение лопнуло. его рука тянется к лу, пальцы впиваются в его запястья с такой силой, что лу на мгновение теряет дар речи. он даже не успевает понять, что происходит, как мариус уже близко, слишком близко. его горячее дыхание опаляет кожу на щеке, а потом лу чувствует сомкнувшиеся зубы на ней же.

— что ты делаешь? ты вообще ебанутый? — орет гуссенс, остервенело отталкивая брюнета, но ничего не получается, потому что у мариуса хватка крепкая.

— ты даже не представляешь насколько, — серьезно отвечает де загер, отстраняясь от его лица, но только от него.

он все еще стоит рядом, удерживая гуссенса, и кажется даже не собирается отпускать.

а в следующий момент, брюнет подается вперед и сталкивается с губами лу.

это не нежный поцелуй, не что-то романтичное. это что-то неожиданное, хаотичное, как будто мариус пытается доказать что-то, что-то вырвать, что-то заставить понять. это — столкновение. грубое, неистовое, полное какого-то дикого отчаяния.

лу хочет сопротивляться, хочет оттолкнуть его, но его тело будто парализовано. он чувствует, как его сердце бьётся так сильно, что кажется, вот-вот вырвется из груди. его мысли путаются, смешиваясь с ощущениями — тепло мариуса, его запах, его руки, которые держат его так крепко, как будто бояться отпустить.

мариус сминает его губы. шершавые, разбитые — своими почти идеальными, и лу чувствует, как внутри него все замирает, он только и успевает сжать зубы крепче.

его поцелуй становится ещё более настойчивым, почти требовательным, как будто он пытается вырвать ответ, который лу не хочет давать. его язык касается губ лу, и тот чувствует, как всё внутри него сжимается. он хочет оттолкнуть его, хочет закричать, но вместо этого он просто стоит, парализованный, позволяя мариусу брать то, что он хочет.

и лу должно быть противно, наверное? все-таки его целует другой человек, который до этого только и вызывал чувства, такие как «злость» и «раздражение», но... почему-то даже проблеваться не тянет.

в прошлые же разы, когда кто-то пытался его поцеловать, это и происходило. в самом прямом смысле.

лу не отвечает. он стоит, напряжённый, как струна, его руки сжаты в кулаки, но он не отталкивает мариуса. он просто позволяет этому происходить, чувствуя, как его разум разрывается между желанием сопротивляться и странным, почти болезненным любопытством.

и лу, наплевав на все свои принципы и предрассудки, чуть приоткрывает губы, надеется, что мариус этого не заметит, но его язык молниеносно проникает внутрь, и гуссенс, честно ахуевает от того, что, совершенно случайно, разжал еще и зубы.

поцелуй становится глубже, ещё более настойчивым, ещё более властным. язык мариуса движется с уверенностью, которая заставляет лу почувствовать себя одновременно потерянным и пойманным. он не знает, что делать, как реагировать. его тело отвечает само по себе, и это пугает его ещё больше.

запоздало понимает, что мариус давно не держит его руки, наоборот ладонями гладит по спине. прямо, как в том сне, только там было темно, и казалось, что ощущения острые именно из-за этого.

сейчас нихуя не так.

эти ощущения острее в тысячу раз только из-за того, что это происходит в реальности, а температура не подкидывает странные бредовые образы, сводя, и так больной разум, с ума.

все прекращается так же резко, как и началось. мариус отстраняется, делает шаг назад и дышит так тяжело, что лу не до конца понимает в какой реальности сейчас находится.

лу стоит, чувствуя, как его губы всё ещё горят, а дыхание сбито. он не смотрит на мариуса, его взгляд устремлён куда-то в сторону, как будто он пытается найти опору в этом внезапно ставшем слишком тесном мире. его руки всё ещё сжаты в кулаки, но теперь они дрожат, и он не может понять от чего, от злости, от стыда или от чего-то ещё, чего он не хочет признавать.

тишина, гнетущая и почти осязаемая, ощущается сейчас почти спасением. только вот... есть ли смысл от этого спасения? чем она, блять, сможет ему помочь в этой ситуации? не отмотает же время назад, чтобы лу выбрал другой путь до дома.

а зная то, что мариус за окном стоит, смог ли спокойно уснуть, забыв об этом?

да даже зная о том, что произошло бы, если бы он выбрал именно этот путь?

блять сколько вопросов и, как обычно, ни одного ответа. лишь бесполезные домыслы, не имеющие ебучего стержня.

— теперь ты понимаешь? что бы ты мне не сказал, как бы не назвал, как бы не ударил — я не смогу оставить тебя. это выше моих сил. я даже стараться не хочу. разбей ты хоть десять раз мне нос — я останусь, — мариус наклоняет голову, его глаза блестят в свете фонаря.

лу слушал его, понимал смысл слов, как ни странно, но отвечать ничего не хотелось. язык, которого касался совсем недавно язык де загера, не хотел шевелиться вообще. ему в принципе захотелось прямо здесь развалиться на мелкие осколки от непонимания и остаться лежать на земле разбитым стеклом.

— ответишь что-нибудь? — брюнет облизнул губы, осматривая непроницаемое лицо гуссенса.

— теперь я понимаю, что то, что я о тебе думал — неправда, — начинает он, поднимая голову, — ты в разы хуже. ты самый невыносимый человек, которого я когда-либо встречал. ты ебанутый.

— поэтому ты ответил мне? потому что я ебанутый? — насмешливо спрашивает брюнет, — видишь? ты даже не можешь признать то, что хочешь этого. но это не важно. теперь не важно. потому что я знаю правду.

лу не стал ничего отвечать. он просто повернулся и пошёл прочь, чувствуя, как его ноги едва держат его. тревога, гнев, страх — всё смешалось в нём в один клубок, который душил его изнутри. он знал, что это не конец. мариус не отстанет.

он, кажется, никогда теперь не отстанет.

особенно после того, когда лу ответил.

беги, детка, беги, чтобы спасти свою жизнь. я вырву твое сердце, оно навсегда будет моим.

скажи, что всегда будешь рядом, потому что я буду.