...
Лето стояло зрелое, как спелая груша в тишине полуденного сада. Воздух был густой и тёплый, дышал мёдом лип, щедро разлитым солнцем и запахом пыли, что поднималась с просёлочной дороги, каждый раз когда по ней пробегали босые детские ноги. Птицы пели лениво, будто и они томились в знойной благодати, и даже ветерок, сбившийся с тропы, едва шелестел листвой, осторожно, почти извиняясь.
На крыльце дома, под навесом, в кресле-качалке сидела старуха. Ей было под восемьдесят, но лицо её хранило выражение удивительного покоя. Кожа, тонкая и светлая, как пергамент, натянутая на скуластом лице, была вся в морщинах, как карта прожитой жизни, где каждая линия - дорога, событие, человек. Волосы, собранные в узел, были серебряными - не просто седыми, а именно серебряными, будто вымытые лунным светом. Взгляд её, усталый и светлый, блуждал по двору, где внуки играли в мяч, срывали яблоки и смеялись так, как смеются только дети, ещё не умеющие бояться завтрашнего дня.
Она слегка покачивалась, не торопясь, будто каждая дуга кресла отмеряла не минуты, а воспоминания.
«Как же быстро летит время», - подумала она, прикрыв глаза. - «Вроде бы только вчера я сама бегала по этим тропинкам, с голыми коленками, в простом платье, ловила стрекоз и верила, что лето никогда не кончится. А потом - раз! - и сама стала матерью. Потом - бабушкой. А теперь... теперь вот просто сижу и смотрю, как всё продолжается без меня. И в этом, наверно, есть какой-то покой».
Она улыбнулась краешками губ, не открывая глаз.
«Всю жизнь спешишь: закончить школу, влюбиться, выйти замуж, родить, вырастить, построить, удержать. Всё бежишь, как по лестнице вверх, пока не поймёшь - лестницы-то нет, есть только круг. Всё возвращается: детский смех, яблоки, лето. Только теперь я уже не в центре, а на обочине. Но, может, в этом и смысл - чтобы в конце не быть в гуще жизни, а стать её наблюдателем, свидетелем. Чтобы успеть подумать, переосмыслить. Простить».
Она приоткрыла глаза - дети уже ушли в сад, только мяч остался в траве, забытый, как ненужная мысль.
«Мне больше нечего ждать. Всё, что было важным, уже случилось. А всё, что не сбылось - значит, и не должно было. Я - не сумма моих достижений, не число лет, не перечень ошибок. Я - тот, кто всё это прожил и всё ещё здесь. Значит, не зря».
Старуха вздохнула, и ветер в этот момент чуть сильнее качнул кресло. Скрип дерева был мягким и тёплым, как голос давно ушедшего мужа. Она почувствовала, как прошлое подступает к ней - не воспоминания, а именно само прошлое, как вода, обволакивает щиколотки, увлекает за собой, зовёт.
Сквозь полуоткрытые веки проскользнул солнечный луч, и она уже не видела двор, не слышала смеха. Всё исчезло, кроме тех дней, когда она была молода. Качание кресла стало мерным биением сердца, и она погрузилась в тишину, в день далёкого года, когда всё только начиналось.