Чужеродный

Несуразная, советская, выложенная из белого кирпича, - школа. Узкие коридорчики разбредались на три этажа, а в кабинетах бунтовали знания и школьники. В учительской, в середине которой стоял круглый стол, по стенам простаивали не комфортные диванчики, закрытые жалюзи, и парочка учителей, бродившие ручками и карандашами, между уроками, в надежде чем-то себя занять. Хотя скучать в провинциальной школе приходилось мало, но приходилось. По второму этажу гоготали и плясали языками младшеклассники, а на первом и третьем, стояли старшеклассники, ожидая пока им разрешат в кабинет. Умиротворенная, и в то же время, беспокойная атмосфера, полная забав, двоек и похоти стояла в кирпиче.
В одном из классов на втором этаже, малышня забавлялась на перемене. Прыгала, бегала, испуская тонны энергии, что успела скопиться в ногах и теле заурядных школяров за последние сорок минут, под куплеты скучной моложавой училки. Она, правда, пыталась накормить их знаниями, и всем сердцем желала преподавать, но то, о чем говорили ей в университете, сильно отлично от природы. Тысячи бессонных ночей, пять нервных лет, пять уставших от конспектов и лекций пальцев, и одна громоздкая, набитая бесполезными знаниями, методиками, методами, методичками, методологиями педагогического мастерства голова.
Низкие стульчики и столы, покрытые уже стертым местами лаком, заняли собой большее кабинетное пространство. Темно-зеленоватая доска, сторонняя дверца которой, справа, была разрисована в клеточку, а на дверце слева красовались полосы, верно, для правописания. Хотя, как правило, этим никто не пользовался, и учителя с учениками писали на срединной части. В уголках красовались магниты, с нарисованными на них зайчиками, лисичками, кошечками и собачками. Где-то сверху красовался герб единого государства, а где-то позади, за малышней наблюдал, светящий лысиной, Большой Брат. Слева от доски, - азбука, справа - таблица умножения. Совсем сбоку от парт, почти что рядом с дверью, - "Доска почета", на которой, как правило, красовался школьный устав, расписание дежурств, или табели успеваемости. Свет сквозь немытые стекла проникал, и пожирал весь кабинет, поедая за собой черно-белых деятелей наук и искусств, удобно устроившихся в рамках с китайского рынка.. Ломоносов, Пушкин, Менделеев, Есенин, Достоевский, Ленин, - ни с кем из этих живых мертвецов школьник еще не был знаком, но очень скоро он начнет постигать азы их философии и мировоззрения, постепенно формируя свое собственное видение мира. Или не начнет?
За второй партой, в третьем ряду, сидел пухлый мальчонка. Одет он был неряшливо, из-под великоватого, серого пиджака, купленного мамой "на вырост", выглядывали румяные щеки. Руки смиренно лежали на столе, а глаза опущенные в стол, испускали много страха и неудобства. Мальчонка ходил в школу уже не первый день, и даже не первую неделю, но каждую перемену, сидел вот так неподвижно, и ждал пока закончатся уроки. Неуклюжие, неуютные патлы падали иногда на глаза, и он, полный неловкости поправлял их. На уроках с ним обычно сидела девочка. Она наизусть знала таблицу умножения, а потому, казалась мальчику очень умной, а помимо того, еще и красивой. Всегда помогала мальчонке, а на контрольных не раз выручала, сама подвигая свой листочек с ответами поближе. Так, мальчонка приносил хорошие оценки в тетради. Дневника у того не было, и мама разлиновала обычную тетрадь, будто под дневник. Ни у кого больше так не было, и мальчонке вечно чувствовал неудобство. Ему казалось, что в тот момент, когда он протягивает дневник-тетрадку к учительнице, все на него глазеют и тыкают пальцем.
Как-то раз, на перемене, мальчишки уже собрали свой прайд. В ней был главарь, и были послушные гиены, поддакивающие и кивающие каждому слову вожака. В эту группу входили, конечно не все мальчики с класса, но довольно много видело в вожаке вожака. Места мальчонке в этой забавнейшей игре не нашлось.

- Не общайтесь с ним, - указывая на мальчишку пальцем, приговаривал вожак своей стае гиен, а они глазели и поддакивали, кивали и посмеивались. Мальчика закрылся в себе еще больше, и больше вообще не желал делать лишние движения, отвечать на уроках, подавать дневник-тетрадь, куда-то ходить, кроме как, домой.

- В школе все хорошо? - ласково спросила любящая мать.

- Да, - без настроения, абсолютно разбитый, думающий что же с ним не так, снимал с себя брюки мальчишка. Он не был зол, не был обижен, - он не понимал что он сделал. Почему же с ним так обошлись, ведь он не сделал ничего плохого этим мальчикам, и даже едва был знаком с ними. Плотно отобедав маминого горохового супа и сделав все домашние задания на завтра, он залип в видеоигре на старом, но новом компьютере, до самого вечера, пока мама не настояла на чтении. В кирпич идти не хотелось, но мальчик слушаясь мать, шел. Без прогулов, уткнувши свой взгляд на влажную землю, пожираемый страхом, но честно шел. Спустя два месяца психологической деспотии, со стороны сверстников мужского пола, произошел чудный момент.
Улица усеялась серостью, из-за закрывших желтого карлика черных облаков. Дождь намеревался охватить землю, крыши домов, зонты жителей брызгами капель, но никак не осмеливался. Учителя волновались, ведь не взяли с собой зонтов. Некоторые, особенно практичные, зонты все же взяли, хоть это и не имело особого смысла - мужья, на своих алюминиевых конях спешили помочь супруге после работы. И так было, не только среди учителей, но и разного рода других профессий и работ. Только беззаботные школьники и рады были пройтись под осенним ливнем, и намокнуть с ног до головы. "А вдруг заболею? Ну, и хорошо, в школу не пойду", - думал, наверное каждый малолетний житель кирпича, да и мальчишка не был исключением. К большому сожалению, погода лишь описывала его чувства. Он смирно сидел за партой, иногда поглядывая на буйствующих в радости одноклассников. И было грустно. Так грустно, что хотелось поскорее вернутся в четыре стены своей комнаты, и заняться чем угодно, лишь бы больше сюда не приходить. Мальчишка просидел так до третьего урока, но на перемене произошел, как уже говорилось ранее, чудный момент.

- Привет, - худощавый, высокий для своих лет мальчик, с глазами налитыми энтузиазмом подошел к парте одиночки, - давай дружить?
С ним был ещё один парнишка, который не так радостно приветствовал одиночку, но это не так важно. Высокий протянул руку:
- Меня Женя зовут, - он улыбался. Так искренне и так правдиво, будто хотел дружить с этим одиночкой всю свою жизнь.
- Давай, - ответил мальчонка. Так началась крепкая, многолетняя дружба.