II
На балу действительно был Александр Ветринский — сын Сергея Дмитриевича. Апраксины не могли его видеть, так как он находился в другой зале. На нём был его самый любимый наряд: кроваво-красный костюм с жёлтой повязкой на сердце. Он был в компании своих друзей и невесты: Жадова, Верещагина и Ефимовой. Первый, будучи на балу, обойдёт и осмотрит каждую мелочь и раскритикует хозяина за излишнюю роскошь. Но Ветринские были очень склонны к излишним затратам, и Жадов это знал, потому в нынешний вечер обошёлся без колких высказываний о «чрезмерной дороговизне бала» — при друге как-то и неприлично такое говорить. Во всё время торжества выдерживал он серьёзный, непоколебимый вид, хотя по глазам его было видно, что вот-вот ещё чуть-чуть и его разорвёт от всех замечаний, что он углядел в большом доме. Но в сущности своей человек он был спокойный и никогда не жаждал никаких потех. Это его отличало от Ветринского и Верещагина, которые, в свою очередь, всегда искали способы развлечься, и чаще всего искали эти развлечения в дамском окружении. Их разговор нередко выглядел подобным образом: —«Александр Сергеевич, вы только взгляните на эту прелесть!» — здесь Верещагин указывал на компанию из нескольких девиц, — «вы посмотрите, посмотрите. И в самом же деле красавицы!» — Александр осматривал в лорнет барышень, после чего отвечал: — «Вы совершенно правы. Та, что справа, особенно не дурна». — «Справа? А мне больше та, что слева. В жёлтеньком таком платьице-то-с!» — «В голубом всё же краше». — «Уж не знаю за вас, а за себя уверяю, что непременно сегодня буду танцевать с ней! С той, что в жёлтом-с!» — И спустя полчаса оба уже отплясывали вальс или мазурку, один — с дамой в голубом, другой — с дамой в жёлтом. Но после танца эти девицы уже не пользовались их вниманием, стоило только Ветринскому и Верещагину вдоволь потешить себя и своё самолюбие. Но не только дамы составляли весь их интерес, но и игры, кутежи, гулянья. Но в последние полгода Александр остепенился. Одна мысль побудила его на это: мысль о том, что будущей супруге его не будет с ним никакого счастья, если он не прекратит свою разгульную жизнь. Александр жил идеей о свадьбе. Невестой его должна была стать Елизавета Аркадьевна — дочь князя Верховцева. Но от этой идеи он отказался, Верховцевой оставил лишь записку, в которой изъяснил причину своего поступка. Причина же состояла в том, что любви к Верховцевой в нём не осталось и их отношения, как он считал, принимают не любовный, а пошлый развлекательный характер. В таком случае брак не упрочнил бы их союз, а опозорил их в глазах общественности, наложил новые обязательства, ограничил волю и повлёк за собою большие несчастья для обоих. Александр наверно понимал, что уже не любит Верховцеву и не любит потому, что сердце его принадлежит другой женщине — Варваре Ефимовой. Идеей о свадьбе он загорелся вновь, ещё более прежнего.
Верещагин не замолкал на протяжении всего вечера. Он разговаривал обо всём, о чём только можно было, но больше всего разводил сплетни. Эта черта была в нём с самого ещё его юношества, и, хоть Александр привык к ней, Верещагин смог утомить своей болтовнёй и его. Когда он понял, что Ветринскому не то чтобы скучно, а даже противно его слушать, он подметил трёх дам: одну постарше и двух помоложе, и тотчас подлетел к ним, отрекомендовался и заговорил. Жадов насмешливо смотрел на выходку Верещагина и бубнил себе что-то под нос. Варвара переводила свой кроткий взгляд то на Жадова, то на Александра и тихо посмеивалась тем смехом душевного счастья, что пуще всего любит тишину и от которого человек испытывает высшее наслаждение, только когда этот самый смех никому не заметен. Ветринский был особенно задумчив; никогда на балах не был он так уныл, как сегодня. Молниеносно что-то кольнуло его в сердце, и в голове его пронеслась мысль: «Боже, да что я делаю!» Он встал из-за стола, предупредив, что скоро вернётся.
Он вышел в сад, облокотился на перила и поник. — «Да ведь я же хотел всё это бросить, бросить! Что же я в самом деле?.. неужели не под силу мне это? А впрочем, и зачем?.. Что же в этом дурного. Здесь все танцуют, все без умолку голосят, и ничего! Да я ведь всю жизнь прожил так и ничего не стыжусь, и упрекнуть меня не в чем! Нужно вернуться». Но он не спешил никуда уходить. — «Да и что я был бы без такой жизни? чем бы жил?» И ему вспомнилось, чем он жил. Ему вспомнилась вся ложь, всё кокетство, пустые мечты и обещания, его нынешнее и прежнее чувство любви. И самому ему стало противно. — «Но разве ж виноват я в этом? Виноват ли, что не люблю?..»
— Вот он! вы посмотрите на него! — раздался знакомый Александру голос. Он поднял голову и увидел перед собой Лизу.
— Что же, и не стыдно видеть меня? убежал, как самый последний трус! И от кого убежал! От меня, от несчастной девушки.
Но Александр не слышал её отчётливо. Было нелегко поверить, что вот только он вспомнил о Лизаньке, как она уже сама стоит перед ним.
— Я видела её! Видела! Что, она лучше? Намного ли? Ты счастлив с ней? — напирала Верховцева. С самого дня, как Александр оставил её, в ней копилась злоба, которую она была готова излить сразу же, как встретит его.
— Я и сам не рад, что так вышло, — вполголоса отвечал Ветринский.
— Да что ты говоришь! Ты говорил, что любишь меня! Ты обещал жениться на мне!
— Я не врал тебе: я действительно любил тебя…
— А от чего же сбежал?
— Лишь хотел как лучше.
Лиза ощутила в себе холодное спокойствие. Недоумевающим взглядом она посмотрела на него, и он всё понял в этих хорошо знакомых ему глазах: она жаждала объяснений.
— Прошу, пойми меня, — начал он, — я всегда был искренен с тобой и любил тебя искренне. Ты и сама знаешь: любит человек не головой, а сердцем. Ты наверно это знаешь: я ведь вижу, что ты меня ещё любишь, иначе не была бы сегодня здесь…
Лиза зарделась: Ветринский говорил настоящую правду.
— …ты ведь только нашей встречи ждала, я это знаю…. И её я люблю не меньше, чем любил тебя! И пойми же, что я не виноват ни в чём! — неожиданно вскрикнул он. — Да, я очень влюбчив, и я признаю это! Но разве же это плохо? Разве же это проклятие какое-нибудь? Да нет же! это дар! Думай обо мне что хочешь, а я ни в чём не раскаиваюсь и совесть моя чиста! Да и рассуди сама: коли Бог подарил мне эту особенную, эту страстную, но мимолётную любовь, то грешно этим даром не пользоваться.
— Ах, вот оно как! — вспыхнула Лиза. — Да кто же ты как не подлец? Ты обманул, сбежал… И теперь говоришь, что по совести ни в чём не провинился, потому что чувства твои искренны? Да какая же это искренность! Это подлость!
Верховцеву переполняла ненависть к этому низкому человеку. Но она больше не хотела и минуты видеться с ним. Она ушла, не проронив больше ни слова. Пройдя несколько шагов, она достала платок: слёзы катились из её глаз. Если бы Александр видел это, сердце бы его дрогнуло. Но он не видел. Он смотрел в землю и размышлял о том, правильно ли всё это. И действительно, чувства его были всегда самыми искренними. Он любил Лизу настоящей любовью, желал свадьбы. Свадьбы не по расчёту, а по любви. Но теперь Александр страстно любит другую женщину. И совесть его вовсе не испытывала: едва в голове его промелькнёт мысль, что поступок его был несправедлив и жесток, он тотчас опровергал её тем, что любит по-настоящему, а стало быть ни в чём не виноват. Неожиданно Александр почувствовал чью-то тяжёлую руку на своём плече. —«Так вот он где пропадает!» — раздалось за его спиной. Александр обернулся и увидел Григория Апраксина.
— Григорий Тимофеевич, доброго вечера! Я вас даже никак и не ожидал…
— Знаю, что не ожидали… Говорят, вы из Петербурга к нам приехали?
— Точно так-с.
— Слыхал, вы на свадьбу уезжаете.
— Да.
— Что же в этом может быть интересного?
— Что вы в самом деле, Григорий Тимофеевич? Вы ведь и сами должны прекрасно знать, сколько развлечений можно найти в Петербурге! — говорил восторженно Александр. Его уже не волновали мысли о том, что все его кутежи и разгулы это дурно. Подобные мысли растворялись в его голове так же неожиданно, как и появлялись.
— В конце концов я всё-таки приглашён, и отказываться было бы и неприлично как-то… невежливо…
— У меня тоже есть к вам приглашение.
Александр стал слушать внимательнее.
— У моей жены именины, мы устраиваем званый ужин. Зная её, я могу смело заключить, что она была бы рада видеть вас у себя.
— Хорошо это, Григорий Тимофеевич, да только завтра утром я уже буду в дороге.
Предложение Апраксина его немного даже разочаровало.
— Это ваше дело, Александр Сергеевич.
— Я вернусь в дом, вы со мной?
— Избавьте… Я останусь снаружи.
Александр вошёл в залу, пригласил Варвару и пустился в пляс. Приглашение Апраксина не вызвало у него никакого восторга . «И какой мне может быть интерес там, когда в Петербурге столько всего…»