Мелодия молчания

I

На главной странице платформы она появилась тихо, почти скромно. Без броских баннеров, без агрессивной рекламы. Просто — «Новая визуальная новелла», тонко обрисованная акварельным постером: две фигуры на фоне закатного неба, одна сидит на краю деревянного пирса, другая — рядом, склонив голову. Название было простым, даже немного наивным. И всё же в нём было что-то трепетное, будто записка, оставленная на подоконнике: «Когда молчат слова».

Описание игры не кричало, а будто шептало. История о случайной встрече, о жарком лете, о тишине и честности. О двух людях, не умеющих говорить вслух о самом важном — но всё же пытающихся. Каждый кадр был залит мягким светом. Пыль в воздухе. Тени от листвы. Неспешные диалоги, где выборы были не между добром и злом, а между страхом и доверием.

Игра стоила недорого — как чашка кофе в незнакомом городе. Она не обещала многого. Не мнила себя откровением. Но в ней было что-то... настоящее. То, что узнаётся сразу. Как если бы кто-то аккуратно положил в игру чужую летнюю тоску и немного надежды.

Первые отзывы приходили медленно. Но почти каждый был личным, будто оставленный не в комментариях, а в письме другу: «Я узнал себя в этом герое...» или «Эта сцена на причале — я будто снова почувствовал июль».

Первые несколько дней игра незаметно росла. Её находили случайно, делились ссылкой в личных переписках, иногда выкладывали скриншоты на форумах визуальных новелл. Комментарии были тёплыми, но простыми — как будто каждый, кто играл, не хотел разрушать атмосферу громкими словами.

«Очень уютно. Прям как лето, которого не хватает»,

«Залип на два вечера. Простая, но задевает»,

«Девушка в шляпе — вообще, будто с меня срисовали».

Писали об анимациях, цвете, персонажах. Особенно отмечали сценарий: «Без клише, живо. Такие диалоги редко встретишь». Вспоминали сцены у воды, ночные диалоги, те моменты, когда герой просто сидел в тишине — и это, как ни странно, трогало.

Музыку упоминали нечасто. Но когда писали — то почти всегда кратко и точно.

«А саундтрек... Боже. Он не давит, он дышит».

«Та последняя мелодия... Хотел выключить игру, но остался, слушал до конца».

«Не знаю, кто это писал, но он чувствует, реально чувствует».

Именно через музыку игроки, казалось, задерживались в игре чуть дольше, чем планировали. Кто-то включал последний трек повторно. Кто-то писал, что впервые за долгое время плакал не от слов, а от звука.

И хотя таких отзывов было всего несколько, они как будто звучали громче остальных.

В это время, сентябрь плавно входил в город, постепенно меняя атмосферу. Летние лучи всё ещё пробивались сквозь облака, но утренний воздух уже не был таким тёплым, как раньше. Листья на деревьях начинали окрашиваться в золотистые и красные оттенки, и в каждом шаге ощущалась легкая прохлада, что-то мягкое и туманное. Улицы уже не были так переполнены людьми, как в разгар лета, но все ещё оставалась эта лёгкая, но напряжённая тишина, когда кажется, что природа готовится к чему-то новому.

По утрам воздух был свеж, а вечером приходил холодок, что заставлял невольно потянуться за свитером или кофточкой. Дома становились уютнее, а окна всё чаще наполнялись запахом чая и свежего хлеба. Не было явного перехода от тепла к холоду — всё происходило постепенно, как если бы лето мягко отпускало своё место осени, не спеша, но неизбежно.

Сентябрь — это был месяц, когда лето ещё напоминало о себе, но уже начинало уходить, оставляя за собой оттенки времени, которое сейчас казалось всё более реальным.

С каждым днем осень становилась всё более ощутимой. Вечера становились длиннее, а утренние туманы медленно рассеивались под первыми лучами солнца, создавая странное ощущение, будто мир за окном и вовсе не был готов к изменениям. Природа, как бы предупреждая о переменах, ещё держалась за последние оттенки тепла, но в воздухе уже витала неуловимая прохлада. Листья шуршали под ногтями, а в небе, где ещё недавно были яркие облака, теперь простирались легкие перистые полосы, словно сама атмосфера пыталась сгладить переход от яркости лета к спокойному и тихому холоду осени.

Парки и улицы наполнялись новой энергией — вонзавшиеся в землю стебли трав, сирень, которую утренний туман обвивал своим туманным кольцом, и всё-таки даже из этого состояния между сезонами казалось, что мир открыл для себя что-то важное и неуловимое. Прощание с летом, постепенный уход этих ярких, вечно улыбающихся дней не было трагичным. Это было естественное движение времени — осень, тихо и со вкусом, укрывала всё вокруг своим мягким покрывалом.

Глеб сидел у окна, сквозь которое всё ещё пробивались последние лучи сентября. Осень начинала раскрашивать его мир в приглушённые оттенки, и даже свет, что падал на его лицо, казался немного холодным. Небрежная щетина на его подбородке, забытая заботой о себе, едва скрывала усталость, а синяки под глазами говорили о том, что последние несколько дней он слишком часто засиживался за компьютером. Время как будто ускользало от него, а он, несмотря на внутренний шум и тревогу, не мог заставить себя встать и выйти на улицу, как когда-то.

Его взгляд был рассеянным, но взгляд этот не был пустым. Он думал о чём-то, но мысли путались, не давая ясного ответа. И осень, которая только начала вступать в свои права, казалась таким же мягким, но неизбежным процессом, как и всё, что происходило в его жизни. Не сказать, чтобы ему это нравилось, но он чувствовал, как он поддаётся. С каждым днём осень занимала всё больше места в его мире — и не только в природе, но и в его собственных чувствах. Всё будто исчезло на какое-то время, оставив лишь лёгкую печаль, которую трудно было понять.

Глеб встал с места, не торопясь, словно всё вокруг было слишком туманным и тяжёлым, чтобы двигаться с привычной легкостью. Он отвёл взгляд от окна и, немного помедлив, направился к столу. Шаги его были спокойные, почти ленивые, как будто не хотелось

вырывать себя из этого состояния, где всё было в полумраке и неопределённости. Он подошёл к своему компьютеру, слабо подсвеченному экрану, и провёл пальцем по столу, чувствуя, как на ощупь пальцы встречаются с легким слоем пыли. Он не помнил, когда в последний раз убирался здесь, и как будто это стало нормой — пренебрегать мелочами, которые раньше были важны.

Он присел на кресло и включил экран. Легкий свет от монитора осветил его лицо, и Глеб взглянул на страницу игры, в создании которой он принимал участие. Это было не просто дело, а кусочек его труда, его времени, его эмоций. Хоть это и был чужой мир — мир героев и сцен, отдалённых от реальной жизни, — в нём было что-то родное. Он почувствовал, как лёгкая тревога подступила, но быстро её прогнал. Это не было важным. Важно было то, что он смог найти своё место, пусть и маленькое, в чём-то, что, возможно, тронет других.

Глеб задумался на мгновение, прежде чем потянуться за мышкой. Он всегда старался избегать подобных вещей — отзывов, мнений других людей. Но сегодня что-то заставляло его почувствовать, что, возможно, пришло время узнать, что думают те, кто играет в эту игру, в которой он оставил свой след.

Он кликнул на вкладку с отзывами и увидел перед собой длинную ленту комментариев. Он начал читать, вникая в каждое слово, в каждое чувство, переданное этими анонимными строками. Некоторые отзывались кратко: "Очень понравилось!" или "Ностальгия по летним дням". Но среди них попадались и более развернутые, эмоциональные отзывы.

"Музыка просто идеальная, она так хорошо дополняет атмосферу игры, каждый момент будто оживает под эти звуки."

"Не думал, что игра с таким простым сюжетом может так затянуть. И музыка здесь — просто нечто. Очень тронула."

Глеб почувствовал лёгкую горечь и удивление. Это было странно — думать, что кто-то обратил внимание на его работу, на ту музыку, которую он сочинял, находясь в своём мире, почти не связываясь с реальностью. Он не мог удержаться от легкой улыбки, но в ней всё равно была какая-то неуверенность.

Пальцы замерли на клавишах, и Глеб снова вернулся к списку комментариев, пытаясь найти что-то, что могло бы сказать ему больше. Но внутри него была какая-то растерянность — от того, что всё это уже было не просто работой, а частью чего-то большего, чем он когда-либо думал.

Глеб продолжал читать комментарии, стараясь не зацикливаться на их содержимом. Большинство отзывов были позитивными, в них восхищались историей, персонажами и, конечно, музыкой. Это приносило ему лёгкое удовлетворение, но где-то в глубине ощущалась пустота, не дающая покоя.

Однако среди тёплых слов попадались и те, которые несли в себе лёгкую критику. Он замечал их мельком, стараясь не задерживаться на негативе.

"Очень приятная игра, но концовка как-то слишком банальная, не хватило чего-то неожиданного."

"Музыка хорошая, но местами кажется не совсем подходящей. Я ожидал чего-то более глубокого."

"Не могу сказать, что игра захватила, но для любителей таких визуальных новелл вполне нормально."

Эти несколько отзывов всё равно оставили небольшой осадок, но Глеб не стал слишком долго на них останавливаться. Главное, что проект нашёл свою аудиторию, и большинство людей были довольны. Он заставил себя отпустить это чувство, хотя в глубине всё ещё чувствовал лёгкую горечь.

Глеб снова погрузился в экран, прокручивая комментарии, когда вдруг его телефон тихо затрещал. Он оторвался от монитора и взглянул на уведомление. На экране высветился перевод — 30 000 рублей.

Он на мгновение застыл, не сразу осознавая, что это его доля. 10% от прибыли, как ему и обещали. Эта сумма была далеко не огромной, но для него сейчас она значила больше, чем просто деньги.

Он почувствовал пустоту в груди — что-то холодное и отстранённое. Деньги были приятны, но они не заполняли того пустого пространства, которое так долго не давало ему покоя. Он бы хотел чувствовать радость или хотя бы облегчение, но ничего не приходило.

Глеб отвёл взгляд от экрана, положив телефон на стол. 30 тысяч — для кого-то это было бы большим успехом. Но сейчас это казалось чем-то слишком далёким, почти чужим.

Он открыл переписку с командой, и его взгляд сразу упал на последние сообщения. Игра уже давно вышла, и теперь все обсуждали, что делать дальше. Как ни странно, разговор был не о следующем проекте, а о том, как каждый из них будет строить свою жизнь. Казалось, что несмотря на то, что проект с игрой завершился, их пути только начинались.

Макс: "Ну, что, ребят, я тут получил предложение от одной студии. Нужно будет переехать в Москву, думаю, стоит попробовать."

Лера: "Ого, Макс! Я вообще-то собиралась поступать туда в вуз. Надо будет подать документы на осень, у меня уже есть пару идей, чем заниматься."

Тимофей: "А я в IT компанию пойду."

Глеб, прочитав эти сообщения, задержал взгляд на экране. Он почти не чувствовал ничего. От того, что команда двигалась дальше, у него лишь появилось лёгкое ощущение отстраненности. Он чувствовал, как мир вокруг изменяется, а он всё стоит на одном месте.

Макс: "А ты как, Глеб? Чем планируешь заняться?"

Глеб начал набирать ответ, но снова застопорился. Он не знал, что ответить. Его мысли расползались, он не знал, какой путь выбрать.

Он ответил просто: "Не знаю пока. Надо подумать."

Лера: "Ты не один. Всё будет хорошо, мы все это сделали!"

Тимофей: "Главное не теряйся. Ты ведь теперь в любой момент можешь что-то начать. Вдруг вдохновение снова вернется?"

Глеб улыбнулся, но не ответил. Он снова перевёл взгляд на экран, и его мысли вернулись к музыке, которая когда-то стала смыслом. Теперь всё казалось туманным, но, может быть, что-то ещё могло изменить его путь.

II

Лена — темноволосая, с тонкими прядями, падающими на скулы. Её волосы были густыми, но не уложенными, будто бы с самого утра она забыла расчесаться или просто не посчитала нужным. Её глаза — серо-карие, с лёгкой дымкой усталости, словно последние месяцы она смотрела на жизнь чуть медленнее, чем остальные. В них было что-то остановившееся, как в окне, через которое давно никто не смотрел.

Ей был двадцать-один год. Возраст, когда многое ещё впереди, но за плечами уже есть тихая боль от первых разочарований. Она носила тёплую кофту, немного вытянутую на рукавах, и джинсы, потёртые на коленях. Наушники болтались из кармана — не как аксессуар, а как будто спасательный круг, забытый рядом.

Она шла по улице одна, с лёгким уклоном вперёд, как будто немного торопилась, но сама не знала куда. И несмотря на всё это — в ней было что-то притягательное. Честность. Как будто в её молчании было больше смысла, чем в чьих-то длинных монологах.

Вскоре, Лена сидела уже у окна с чашкой чуть остывшего чая, наблюдая, как медленно опадают первые жёлтые листья. В комнате стояла тишина, в которой иногда всё ещё звучали отголоски той самой мелодии. Она включала её нечасто — боялась, что привычка сотрёт то чувство, которое поймала при первом прослушивании.

Прошло уже больше двух недель с того момента, как Глеб прислал ей те треки. Без слов, без пояснений — просто файлы. Она тогда переслушала каждый несколько раз, с замиранием. Особенно тот, последний. Он был другим. Будто недосказанным. Там была грусть, но не от отчаяния — от чего-то тонкого, что трудно разложить на мысли.

Они не переписывались с тех пор. Ни намёка, ни строчки. Она не знала, почему — возможно, он решил, что их разговор окончен. А может, просто не смог продолжить. И всё же в какой-то момент она поймала себя на том, что ждёт — не конкретного сообщения, нет. Просто... чего-то. Знака, может быть.

Лена сделала глоток чая и закрыла глаза. Эта музыка осталась с ней. Тихо, глубоко внутри. И как бы странно это ни звучало, но именно она не позволяла ей забыть о нём.

Лена откинулась на спинку кресла и посмотрела в потолок. Тепло от кружки в ладонях едва ощущалось — мысли уводили её куда-то в вечер, когда они с Глебом сидели в том маленьком кафе.

Он почти не говорил. Смотрел в сторону, будто не мог смотреть на неё, или просто боялся. Но в том молчании не было неловкости — скорее, хрупкая тишина, наполненная чем-то невидимым. Лена вспоминала, как они потом шли по парку. Деревья тогда уже начинали желтеть, и их шаги отдавались по мокрым дорожкам. Он был закрыт, но всё же рядом. Как будто старался — изо всех сил быть хотя бы немного настоящим.

И всё равно он оставался для неё тайной. Почти чужим, но таким, кого не хочется отпускать.

Она вспоминала, как спросила его номер. Как он растерялся, но всё же написал. А потом — снова тишина. Ни встреч, ни звонков. Только музыка. И эта музыка казалась ей честнее слов.

Лена коснулась пальцами подоконника. Ей хотелось верить, что для него это тоже было важно. Хоть немного.

Лена перевела взгляд с окна на экран ноутбука. Несколько дней назад она заметила знакомое название в списке новых релизов — визуальная новелла, о которой мельком рассказывал Глеб. Тогда она не стала покупать, не потому что не хотела — просто... ждала. Не знала чего.

Теперь, вспомнив ту прогулку, его голос, срывающийся где-то между словами, и музыку — особенно музыку, — она открыла страницу игры. Обложка была простой, тёплой, словно вытканной из позднего лета. Отзывы — живые, искренние. Много слов о сюжете, немного — о графике, и лишь отдельные — про музыку. Но те, что были, отзывались особенно тепло.

Лена провела пальцем по тачпаду и нажала «Купить». Цена была символической — не дороже чашки кофе, той самой, из кафе, где он сидел напротив, молчаливый и ранимый.

Загрузка завершилась. Она надела наушники. Нажала «Начать».

Хотелось услышать не просто звуки — хотелось снова почувствовать Глеба. Или хотя бы понять, что он пытался сказать. Без слов.

Чашка чая сменялась другой — почти незаметно, машинально. Время расползалось между строками диалогов, между тёплыми, солнечными фонами. Лена играла, не отрываясь, будто отматывая назад ту неуловимую нить, которая когда-то соединяла их.

Но больше всего она вслушивалась. Внимательно, осторожно — как будто каждое музыкальное вступление было его письмом. Там, где герои молчали, музыка говорила. Где не хватало слов — аккорды добирали смысл. И чем дальше, тем сильнее Лена чувствовала — это не просто сопровождение. Это он. Его тревоги. Его тишина. Его искренность, прячущаяся в каждом переходе мелодии.

Когда наступили титры, Лена невольно задержала дыхание. Финальный трек был другим — хрупким, как утренний иней. Немного грустным, но цельным. В нём не было вопроса. Только тихое принятие.

Раньше она уже слышала финальный трек — переслушивала его не раз, ещё с того самого дня, когда Глеб отправил ей подборку. Тогда он показался ей красивым, но отстранённым. Как отражение в воде — почти настоящим, но недосягаемым.

А теперь... теперь всё было иначе.

В контексте всей истории, вплетённый в последние сцены игры, он зазвучал по-новому. Каждая нота будто знала, где ей быть. Музыка обнимала сюжет, как тёплый плед — не столько украшение, сколько необходимость. Трек стал живым. Полным смысла, которого раньше Лена просто не могла услышать.

И с этим ощущением — лёгкой дрожью в груди — она запустила его снова. И ещё раз.

Она отложила кружку и глубоко вдохнула, будто стараясь унять что-то слишком большое внутри. Но дыхание лишь усилило тревогу. Музыка всё ещё играла — тихо, где-то на грани слышимости, — и с каждой секундой становилась невыносимей.

Лена поднялась из-за стола. Экран оставался включённым, как открытая дверь в чьё-то сердце. Она больше не могла сидеть на месте.

Все эти дни она старалась отгонять мысли о нём, оправдывала тишину, объясняла себе паузу. Но теперь... теперь молчание резало. Ей нужно было снова увидеть его. Не переписка. Не сообщение. Настоящая встреча. Глаза в глаза. Чтобы понять, был ли тот вечер случайностью. Чтобы спросить: что он чувствовал тогда — и что чувствует сейчас.

Лена быстро надела куртку, даже не заметив, как пальцы дрожат на молнии. Это не было порывом сердца — скорее, зовом разума. Её терзало слишком много вопросов, и только он мог дать на них ответы. Её не интересовали романтические глупости — она просто чувствовала, что где-то в этих треках спрятан человек, которого ей хочется понять

Ей не давала покоя та лёгкость, с которой он тогда говорил, и в то же время — та боль, что звучала в его музыке. Всё это не складывалось. Лена не умела бросать недосказанное. Особенно, когда перед ней — не выдуманный персонаж, а живой человек. Настоящий, пусть и ускользающий.

Она вышла на улицу, не зная, куда именно пойдёт — но зная точно, что больше не сможет отмахнуться от этого желания: узнать, кто он такой — по-настоящему.

Она вспомнила, как стояла у того подъезда. На улице было тогда тепло, хотя и не по-летнему, воздух слегка хранил весеннюю сырость, и всё вокруг казалось затянутым какой-то лёгкой тоской. Тот подъезд, который стал для неё точкой отсчёта. Там всё начиналось, несмотря на то, что она сама едва ли могла тогда понять, что произошло. Теперь, спустя какое-то время, она шла в том же направлении, будто интуитивно возвращалась в ту самую точку.

Каждый шаг приближал её к месту, где всё вдруг стало настолько ясным, хотя и странным. Шаги её становились всё увереннее. Всё это время, пока она шла, она ощущала странную тишину в голове, которая, казалось, вела её именно сюда.

Глеб сидел на том же месте, где и раньше, всё у того же подъезда, ощущая привычную тишину. Он даже не заметил, как время прошло — вечер сменялся на ночь, но он всё сидел, не двигаясь. В голове мелькали мысли, но никакой чёткости. Он думал о чём угодно, только не о том, что происходит вокруг.

И вдруг он поднял глаза, словно почувствовал чей-то взгляд. И увидел Лену. Она приближалась к нему уверенно, как будто не было ни сомнений, ни колебаний. Глеб застыл. Было что-то странное в том, как она шла, и в том, что он не ожидал её увидеть так быстро.

Она шла прямо к нему, и этот момент, казалось, всё замедлил вокруг. Шок, удивление — он не знал, что думать. Почему она снова здесь? Почему именно сейчас? Не успев осознать, он поднялся с лавочки, словно не зная, как реагировать.

Лена продолжала идти, но что-то в её взгляде уже заставляло его чувствовать, что этот момент будет другим.

Он сидел на той же лавочке. Почти не изменился — та же сутулая спина, руки в карманах, чуть взъерошенные волосы. Но теперь, когда Лена подошла ближе, она заметила больше. Под глазами — тени усталости, небрежная щетина на щеках, будто он давно не смотрел в зеркало. Взгляд, уставший, но всё ещё тёплый... и немного растерянный.

«Он и правда был настоящим», — промелькнуло у неё в голове, как будто всё до этого было только в игре, в треках, в экране. Он не прятался за словами, за ником, за музыкой. Он просто сидел здесь, прямо перед ней. Настоящий, живой, чуть потерянный, и почему-то от этого — ещё ближе. Лена остановилась в шаге от него. На мгновение ей показалось, что снова весна.

— Извини, что я без приглашения вторглась к тебе на территорию, — тихо сказала Лена, чувствуя, как голос чуть дрогнул. — Но нам нужно поговорить.

Он поднял глаза, как будто только сейчас до конца осознал её присутствие. Помедлил. Моргнул. А потом просто кивнул, еле заметно, будто и сам не знал, почему не может сказать ни слова.

Тишина между ними была не напряжённой — скорее, осторожной. Как первый шаг по льду, который может треснуть от любого неловкого движения.

— Я слушала твою музыку, — продолжила она, стараясь говорить мягко. — Финальный трек... он не выходит у меня из головы. И не только потому, что он прекрасен. А потому, что он звучал, как ты. И мне... мне стало невыносимо не понять, кто ты такой на самом деле.

Она посмотрела ему в глаза. Не требовательно — искренне.

— Мне просто хочется узнать тебя, Глеб. Настоящего. Не через треки. Не через переписку. А вот так. Здесь.

Тревога вдруг пропала. Будто кто-то выдернул провод, отключивший всё фоновое напряжение. Вместо неё — тишина. Глухая, теплая, распадающаяся на тысячи ощущений.

В груди что-то сдвинулось. Стена, которую он строил годами — из апатии, из молчаливых утренников, из закуренных балконов и затёртых клавиш — вдруг дала трещину, и через неё хлынуло.

Он стоял, не зная, куда деть руки. Всё, что он слышал от Лены, будто промыло ему сознание. Это было не признание в чувствах, нет. Хуже. Глубже. Опаснее. Это было желание видеть его, понимать его. Настоящего, не выдуманного. И эта простая потребность — узнать его — стала последней каплей в его одиночестве.

Он выдохнул.

— Я не знаю, с чего начать, — сказал он почти шепотом. — Я давно не говорил вслух о себе. Но... если ты правда хочешь — я попробую.

Он пригласил её жестом пройти внутрь. Впервые за долгое время — не как гостья в его тишине. А как свидетеля того, что он ещё жив.

Лена остановилась на пороге, не двигаясь. Внутри неё словно щёлкнул выключатель — тепло от решимости угасло, и пришла осторожность. Она взглянула на Глеба краем глаза — тот стоял чуть в стороне, как будто сам не до конца верил, что впустил её. Они ведь почти не знали друг друга. И всё это казалось... слишком личным.

Она шагнула внутрь с лёгкой натянутостью в плечах. Прихожая встретила её тусклым светом и лёгким запахом чего-то неуловимо домашнего, но давно застоявшегося. В воздухе чувствовался пыльный след времени.

Квартира была старая, уставшая. Словно она тоже проживала здесь свою жизнь — с облупленными обоями, перекошенной дверцей шкафа и следами от чашек на подоконнике. Куртка висела на спинке кресла. Под столом валялись провода, какие-то распечатанные листы и пустая кружка с потёками чая.

На полу, между креслом и столом, лежал свернувшийся в клубок плед. Стена была украшена парой пожелтевших постеров из старых игр, а клавиатура перед монитором сияла разноцветными огоньками, будто была самой живой частью этой комнаты.

— Извини за беспорядок, — Глеб слегка пожал плечами. — Я не ждал никого. Да и вообще, давно никого не ждал.

Лена кивнула, сжав в руках ручку своей сумки.

— Всё нормально. Я... просто хотела понять, кем ты был, когда создавал ту музыку. Теперь понимаю чуть больше.

В комнате стало тихо. Тишина эта была не пугающей, а настороженно-теплой — как первая беседа в поезде с человеком, которого тебе только предстоит узнать.

— Чаю? — Глеб спросил неуверенно, но без натяжки.

Лена едва заметно улыбнулась и кивнула.

— Было бы неплохо.

Он направился на кухню, оставив её наедине с комнатой. Она не двигалась, просто стояла, вбирая в себя каждую мелочь: как скрипнула дверь, как капала вода в раковине где-то за стеной, как свет от монитора едва касался пола.

Через пару минут он вернулся с двумя кружками.

— Не знаю, как ты к такому относишься, но тут только чёрный с лимоном. — Он протянул ей одну.

— Подойдёт, — спокойно ответила Лена, аккуратно садясь на край кровати. Простынь была мятой, будто он только недавно вставал с неё.

Глеб устроился в своё кресло — то самое, из которого не раз вскакивал ночью в поисках нужной мелодии. Он привычно опёрся на локоть, положив свободную руку на стол рядом с ноутбуком. Монитор всё ещё был включён — на экране горел один из музыкальных проектов, не до конца сохранённый, будто застывший в моменте.

Несколько секунд они молчали, каждый — в своей чашке мыслей.

— Тут ты и писал всё это? — Лена сделала глоток.

— Тут, — кивнул Глеб. — Почти не выходил из этого угла. Всё, что слышишь в игре, — отсюда.

Она перевела взгляд с кружки на него, а потом — на ноутбук.

— Оно всё ещё как будто звучит.

Он улыбнулся. Неуверенно, но по-настоящему.

— Наверное, да.

Лена провела ладонью по ободку кружки, глядя в сторону экрана. Монитор тускло светился в полумраке комнаты, отбрасывая голубоватые отблески на стены с облупившейся краской. Под ногами — небрежно скомканная толстовка, в углу — стопка чашек и тарелок, которые, казалось, давно утратили своё предназначение. Комната была как черновик, забытый в спешке.

"И именно здесь..."

Она снова вспомнила тот момент в игре, где впервые услышала финальный трек. Он будто растворялся в воздухе, тонко и точно, словно шёл изнутри — и обволакивал, оставляя после себя лёгкую, едва заметную тоску.

"Как такие треки могли рождаться... тут?"

Глядя на Глеба — уставшего, с тенью под глазами и растрёпанной челкой — она не могла перестать удивляться. В нём не было театральности, пафоса или уверенности. Всё казалось небрежным — и в этом, как ни странно, была честность.

"Наверное, гениальность не выбирает, где ей появляться."

Или, быть может, именно в таких местах и рождаются самые настоящие мелодии. Там, где человек остаётся один на один с собой и звуком.

Лена поставила чашку на пол рядом с кроватью и немного наклонилась вперёд, внимательно глядя на Глеба. Внутри у неё всё тревожно сжималось — не от страха, нет, а от неуверенности, от множества мыслей, которые не давали покоя с самого момента, как она снова увидела его.

— Почему ты живёшь здесь?.. — её голос прозвучал тише, чем она ожидала. — Я просто... твоя музыка — она настоящая, глубокая. Гениальная. Разве ты не мог бы... не знаю, быть в другом месте? Получше? Или... ты просто не хочешь уходить отсюда? Не можешь?

Она слегка нахмурилась, переводя взгляд с его лица на углы комнаты, на старое кресло, на стопки пыльных книг, на кружку с запекшимся чаем у подоконника.

— Эта квартира... она как будто сжимает всё внутри. А твои треки будто бы оттуда — из другого мира. Я не понимаю, как это может уживаться рядом.

Глеб отвёл взгляд, на мгновение будто бы задумавшись, но потом лишь тихо усмехнулся. Он поднялся с кресла, подошёл к окну, и, опершись руками о подоконник, произнёс просто, без пафоса:

— У меня просто нет денег, Лена.

Он не оборачивался, говорил вполголоса, но отчётливо.

— Я не живу здесь, потому что мне нравится. Или потому, что я как-то связан с этим местом. Нет. Просто так вышло. Квартиру снимаю за копейки, и то с трудом вытягиваю. Всё, что появилось — я вкладывал в еду, в технику, в то, что нужно для работы... и музыки.

Он чуть повернулся, посмотрел на неё поверх плеча.

— А музыка... она не требует золотых стен. Она просачивается даже в трещины. Особенно в них.

Он снова сел в своё кресло, взял в руки чашку с остывшим чаем, будто бы просто чтобы занять чем-то пальцы.

— Так и живу. Между вдохновением и счётом за электричество.

Лена молчала несколько секунд, пытаясь понять, что он имел в виду. Она не могла подобрать слова, чтобы сразу что-то сказать, её взгляд скользил по комнате, как будто она искала что-то, что бы объяснило этот беспорядок. Но всё, что она видела — пустота и призрачная жизнь, как и его слова.

Наконец, она произнесла тихо, чуть вздохнув:

— Ты не должен жить так. Это... это не нормально, Глеб. Ты заслуживаешь большего.

Она опустила взгляд, чувствуя, как тяжело такие слова вырвались из её груди. Она не знала, что дальше сказать. Её голос звучал слишком твёрдо, почти поучительно, но за этим стояло беспокойство.

Лена с удивлением подняла на него глаза. Глеб говорил так спокойно, что она почувствовала, как в его словах скрывается нечто большее, чем просто отклик на её замечание. Это был ответ, который звучал в его голосе, как нечто давно забытое.

— Давно меня никто не поучал, — сказал он с лёгкой усмешкой. — Ты прям как моя учительница. Она всё время говорила мне, что я достоин большего.

Он откинулся на кресло, как будто уже не в первый раз произносил эти слова, и, возможно, именно это тихое признание в его голосе заставило Лену почувствовать, что она зашла слишком далеко. В этой комнате, среди хаоса, Глеб был как будто замкнут в своём мире, и, возможно, его слова говорили о чём-то глубоком и более личном, чем она могла себе представить.

Тишина, которая наступила после его слов, была тяжелой. В воздухе витала неопределённость, как если бы она висела невидимой вуалью, не давая ни одному из них найти точку опоры. Лена сидела, почти не дыша, чувствуя, как её собственные мысли начинают заполнять пространство. Глеб молчал, его взгляд ушёл в сторону, как будто он сам был не готов ответить на вопрос, который только что возник в его голове.

Звук сердца, его и её, был единственным, что нарушало тишину. Каждый удар казался громким и резким, как молоток, бьющий по пустой банке. Лена ощущала, как эта тишина постепенно окутывает её, заставляя её искать слова, но каждый вариант, что появлялся в её голове, казался неправильным. Всё, что она могла сделать, это сидеть и ждать, надеясь, что этот момент скоро пройдет. Тишина была такая плотная, что казалась живой, как дыхание, которое они оба боялись нарушить.

III

Ночь за окном густела, как чернила, расползаясь по стеклу. Уличные фонари лишь подчеркивали темноту, будто старались не освещать, а обозначать границы её глубины. В квартире было тихо, даже слишком — слышалось только редкое тиканье часов и лёгкое шипение старого чайника, который уже остыл.

Лена чувствовала, как внутри подступает лёгкое беспокойство. Она мельком посмотрела на время — было далеко за полночь. Странно, как быстро пролетело время, словно они проговорили целую вечность, хотя почти не сказали ничего важного.

Она украдкой посмотрела на Глеба. Тот сидел, сгорбившись в кресле, уставившись в один несуществующий в темноте угол. Было что-то напряжённое в его молчании, но не враждебное — просто он снова будто замкнулся.

— Уже поздно... — тихо сказала Лена, почти шепотом.

Глеб кивнул, будто услышав не её слова, а свои собственные мысли.

— Я знаю... Прости. Я совсем потерял счёт времени.

Она поднялась, медленно, будто опасаясь нарушить хрупкое равновесие в воздухе.

— Думаю, мне пора.

— Я провожу, — отозвался он, поднимаясь со скрипом кресла.

Они молча вышли в коридор, и Глеб натянул на себя старую куртку. У подъезда было холодно. Небо над городом висело низко, и улицы казались чужими, как после долгого сна.

Лена на секунду задержалась у двери.

— Спасибо, что впустил. И... за музыку тоже.

Глеб чуть заметно улыбнулся.

Они шли медленно, как будто никто из них не хотел, чтобы эта прогулка закончилась. Глеб держался чуть позади, Лена — немного вперёд, не из-за неловкости, скорее просто оттого, что так легче было сосредоточиться на своих мыслях.

Город ночью был другим — уставшим, приглушённым, но не опасным. Фонари растекались по асфальту мягким светом, витрины давно закрытых магазинов отражали их силуэты. Ни один из них не говорил. В этой тишине было странное чувство — не неловкость, а скорее уважение к чужому спокойствию.

Лена заметила, что Глеб иногда прищуривается, будто вспоминая что-то. Он шагал уверенно, но каждый его жест казался обдуманным, даже слишком. Как будто он снова не хотел спешить.

Когда они подошли к её дому, Лена остановилась у входа. Тот самый подъезд, тёмный и знакомый.

— Вот и всё, — сказала она, повернувшись к нему.

Глеб кивнул.

— Всё, — повторил.

Они оба замолчали. Было ясно, что ни один из них не знал, что сказать дальше.

— Спасибо, что проводил, — наконец сказала Лена. — Было... спокойно.

— Рад, что не спугнул, — ответил он, сдержанно усмехнувшись.

— Не спугнул. Но удивил. Ты совсем не такой, каким я тебя представляла.

Он поднял взгляд, задержал его на ней чуть дольше, чем нужно.

— И ты. Совсем не такая.

Лена прижала к себе ворот куртки и на секунду заколебалась, будто хотела что-то сказать, но передумала.

— Спокойной ночи, Глеб.

— И тебе.

Она скрылась за дверью. Глеб постоял ещё немного, глядя на тускло освещённый подъезд, а потом медленно повернулся и пошёл прочь, в ночь, ставшую на удивление тёплой.

Глеб шёл медленно, почти неслышно, будто боялся спугнуть что-то хрупкое и важное, что только-только появилось внутри него. Улица была пуста, ветер тёплый, но едва уловимый, и в этом почти летнем спокойствии Глеб чувствовал не одиночество — впервые за долгое время — а тишину, наполненную смыслом.

Он не улыбался, но в груди было что-то мягкое. Не радость и не возбуждение — скорее, глубокое, тёплое облегчение. Словно что-то, чего он давно не знал, вернулось к нему. Слово, чувство, нужное касание — он не знал, как это описать, но точно чувствовал: это было важно.

Признание. Не виртуальное. Не лайк под постом. Не короткий комментарий из вежливости. А настоящее — от живого человека, сидевшего рядом, глядевшего ему в глаза, задававшего вопросы и оставшегося рядом, даже увидев весь хаос его жизни.

Он вспомнил, как Лена посмотрела на его комнату. Не с осуждением, не с жалостью — с интересом. С пониманием. Это было пугающе и утешающе одновременно. Он чувствовал себя уязвимым, как человек, с которого сняли броню, но вместо удара — коснулись осторожно, как касаются чего-то важного.

Ему не хотелось домой. Не хотелось, чтобы ночь заканчивалась. Впервые за долгие месяцы в его жизни что-то происходило вне компьютера, вне экрана, вне наушников. И это не было разрушением — это было прикосновением к чему-то настоящему.

Он шёл дальше, не ускоряя шаг. Как будто дорога стала продолжением той самой тишины, что только что разделили двое.

«Не дай бог, это влюблённость», — мелькнуло у него в голове, и мысль показалась слишком громкой на фоне уличной тишины. Он даже вздрогнул слегка, будто кто-то произнёс это вслух.

Глебу не нравился никто — давно. Не потому, что он был выше этого не потому, что считал чувства глупыми. Просто всё было... как будто мимо. Люди были красивыми, интересными, смешными, добрыми, но они не касались его. Не задевали что-то внутри. Он не умел любить. Точнее, никогда не пробовал. Не считал себя способным. Как будто у него этой функции просто не было.

А теперь — Лена. Девушка, с которой он почти не говорил, которую почти не знал. Она появилась в его жизни как музыка — не по расписанию, не по плану, не в нужный момент. Просто... появилась. И осталась. Смотрела, спрашивала, слушала. И в этом внимании было что-то такое, от чего защита внутри него начала давать трещины.

Он не знал, что с этим делать. Не хотел строить иллюзий. Он боялся. Боялся того, что не поймёт, не справится, испортит. Он всегда портил — себя, проекты, отношения с людьми. Любовь казалась слишком тонкой тканью для его неуклюжих пальцев.

«Это просто благодарность. Просто тепло. Просто человек, который меня услышал», — пытался он убедить себя. Но внутри уже дрожало что-то другое. И чем дальше он шёл по тёмной улице, тем отчётливей понимал: всё началось. И остановить это уже не получится.

Нет, это не любовь, — твердил он про себя, словно мантру. — Просто признание. Просто человек понял, услышал, не прошёл мимо. Просто благодарность. Большая, настоящая. За то, что появилась. За то, что сказала. За то, что не испугалась.

Он шёл и чувствовал, как с каждым шагом в груди немного отпускало. Будто гудящий на низких частотах гул внутри стал чуть тише. Это не влюблённость, не та лёгкость, о которой пишут в книгах, не порыв, от которого кружится голова. Это было другое. Более глубокое. Словно кто-то рядом подсветил фонариком его внутреннюю пустоту, и теперь в этом свете стало видно, что он не совсем один.

Он не знал, нужно ли это чувство называть. Не знал, имеет ли оно форму или границы. Но знал точно: оно настоящее. И он не хочет его терять.

— Просто огромная благодарность, — прошептал он в ночь, будто убеждая не мир, а себя. — Просто хорошо, что ты есть.

Вернувшись домой, Глеб закрыл за собой дверь и на секунду остановился в тишине. Комната встретила его привычным полумраком и разбросанными вещами, но впервые за долгое время это не вызывало раздражения. Он медленно прошёлся по комнате, поднял с пола несколько пустых кружек, собрал разбросанные футболки и даже встряхнул покрывало на кровати.

Потом пошёл в ванную, включил тусклый свет и, глядя на себя в зеркало, провёл пальцами по щетине. Лезвие бритвы скользнуло по коже, словно стирая усталость последних недель. Вода была холодной, но она словно возвращала его к себе — в то тело, в тот день, где он сейчас был.

Когда он снова оказался в комнате, она показалась ему чуть уютнее. Он лёг на кровать, вздохнул и почувствовал, как потихоньку приходит сон. Голова опустилась на подушку, и впервые за долгое время в груди было спокойно. Просто... тихо и спокойно.

Сон подкрался незаметно, мягко, как тёплая ткань, наброшенная на плечи. И вот уже Глеб снова стоял на той самой поляне — бескрайней, залитой прохладным лунным светом. Ночь здесь была не просто тьмой, а чем-то живым, дышащим.

Небо, усыпанное звёздами, раскинулось над ним с величественной тишиной. Галактики медленно вращались где-то в глубине этой небесной бездны, будто показывая ему, насколько мал он был — и в то же время, насколько важным мог быть его мир. Лёгкий ветер шевелил высокую траву, и каждое дуновение напоминало о мелодиях, которые когда-то рождались у него в голове.

Он стоял в одиночестве, но не чувствовал себя одиноким. Поляна принимала его таким, какой он есть, со всеми мыслями, тревогами и сомнениями. В этой тишине не было страха. Только бесконечность над головой — и тихий покой внутри.

Глеб и сам не заметил, как вдруг почувствовал чьё-то присутствие. Он обернулся — и она уже стояла рядом. Лена. Не из плоти и крови, а будто сотканная из той же ночи, из лунного света, отражений звёзд и тихого дыхания трав.

Никакой тревоги, никакого испуга. Она будто всегда была здесь — просто до этого не подходила ближе.

Она стояла молча, смотрела вверх, в небо, в то же место, куда до этого смотрел и он. И почему-то её появление не нарушило хрупкий баланс сна. Оно, напротив, сделало его полнее. Наполнило этот мир теплом, которого ему всегда не хватало. Они не обменялись ни словом. Это было не нужно.

Он лишь смотрел на неё, на её профиль в лунном свете, и вдруг понял: всё, что было в реальности — разговоры, чай, смущение — было лишь предисловием. А здесь, во сне, в этом молчании — было что-то большее. Что-то, что нельзя выразить словами.

Она стояла, как часть этой ночной сцены, не замечая его присутствия. Летнее платье, лёгкое и воздушное, подхватывалось ветром, а потом снова возвращалось к земле, словно сама природа пыталась понять, хочет ли она быть здесь, с ним. В её волосах мелькали отблески луны, её силуэт был обвёрнут в тени, но всё так же живо, как будто она была частью этих звёзд, что медленно вращались в небесах.

Лена не смотрела на него. Её взгляд был устремлён ввысь, как будто небо могло ответить на её немые вопросы. Его глазам казалось, не было нужды смотреть на неё. Он мог чувствовать её, как звезды чувствуют тьму. Он не хотел прерывать этот момент, не хотел разрушать магию. Но всё же, не мог не заметить, как его сердце, казавшееся окаменевшим, вновь начало биться чуть быстрее.

Глеб стоял рядом, ощущая, как из этого мгновения вытекает что-то важное, но неуловимое. И вдруг, несмотря на весь холод этой ночи, он ощутил тепло. Тот самый момент, когда, не говоря ни слова, два человека просто бывают рядом друг с другом.

Сон, словно тонкая вуаль, начала растворяться. Лена, её образ, его чувства, всё это ускользало в туманах ночи, как только первые лучи света начали пробиваться сквозь шторы. Мгновения, которые казались вечностью, постепенно расплывались, ускользали, уводя его в реальность. Он почувствовал, как его тело снова становится тяжёлым, как реальный мир врывается в его сознание, вытягивая его из тёплого сна.

Лена исчезала, её фигура тускнела, теряя чёткость, пока он не почувствовал лишь холодный проблеск её образа в своём разуме. С каждым моментом реальность наползала всё сильнее. Глеб вздохнул, почувствовав, как его тело снова стало неподвижным, как его разум вернулся в мир, где не было звёздных полей и туманного света.

Он открыл глаза. Тишина. Звуки машин за его окном, напоминали о том, что сон был лишь мгновением, ускользнувшим в тот момент, когда он ещё не был готов его отпустить.

Глеб попытался отмахнуться от этих мыслей, словно они были чем-то чуждым и ненужным. Он не знал, почему именно Лена оказалась в его сне. В конце концов, это был просто сон. Ничего больше. Но вот только мысль о её присутствии не покидала его, как неумолимый налёт, который оставался даже после того, как сон распался.

Он повернулся на бок, взглянув на часы. Утро. Реальность. Вдруг его мысли снова вернулись к лицу Лены, её взгляду, который, как ему казалось, пробивался сквозь его мрак и тьму. Он судорожно прогнал эти мысли, но они продолжали преследовать его, как тень, которая вдруг стала слишком чёткой, слишком явной.

"Я не люблю её", — повторял Глеб в попытке убедить себя. Но слова звучали пусто, как эхо в пустой комнате.

Глеб замер, чувствуя, как внутри него что-то меняется. Он не мог понять, когда это случилось — когда пустота начала отступать. Но вот теперь, лежа в своей кровати, он ощущал, как постепенно нарастает то, что он так долго избегал. Эмоции. Вспышки чего-то живого и яркого, давно забытых чувств, которые он пытался подавить.

С каждым мгновением ему становилось всё труднее бороться с этим. Глеб всё больше ощущал, что эти чувства — не что-то чуждое, не что-то, что нужно избегать. Они были его частью. Той частью, которую он пытался забыть, уйти. Но теперь, когда она вернулась, он не знал, как с этим справиться. В груди начинала нарастать какая-то теплота, неестественно тёплая и при этом чуждая.

Он сжал кулаки, пытаясь бороться с этим, но мысли о Лене возвращались, как вихрь. Как её взгляд на поле, её лёгкое платье, её тень на фоне звёздного неба. Всё это не покидало его, и он понял, что он не может больше игнорировать то, что с ним происходило. Эти чувства были реальны, и они не исчезнут, сколько бы он их ни отталкивал. И теперь он даже не знал, как дальше быть с этим новым миром внутри себя.

Глеб закрыл глаза, пытаясь подавить мысль, которая, казалось, вырвалась сама собой. Как я мог влюбиться? — снова и снова повторял он про себя. Лена была просто первой девушкой, с которой он поговорил за долгое время, первая, кто не был частью его замкнутого мира. Но влюбиться? Это казалось ему абсурдным. Как он мог так быстро попасть в такую ловушку?

Он будто чувствовал, как её образ всё сильнее охватывает его сознание. Но это была лишь случайность, правда? В конце концов, они почти не общались. Он даже не знал, что у неё в голове, что она думает о нём. Вся их встреча была вроде бы такой... случайной. Она просто захотела поговорить, спросить. Слушала его музыку. Это же не повод, чтобы сбрасывать все прежние убеждения и почувствовать что-то, что он так долго держал под замком.

Глеб встряхнул головой, чтобы избавиться от этих мыслей. Он пытался вернуть себе привычное состояние, то, в котором он знал, как существовать. Но образ Лены, её лицо, её тихие вопросы, её восхищение его музыкой не покидали его.

Не, это не любовь. Это просто... что-то другое. Просто признание, может быть? — продолжал он убеждать себя. Но чем больше он пытался выкинуть её из головы, тем крепче её образ становился, как нечто реальное, устойчивое, которое не исчезнет так просто.

IV

Лена сидела в тишине своей квартиры, когда мысли снова начали кружиться в голове, как случайные листья, гоняемые ветром. Она всё ещё не могла выкинуть из головы тот момент, когда Глеб пригласил её к себе домой. Она не могла забыть, как неожиданно оказалось его тепло, как он воспринимал её вопросы и как выглядел, когда говорил о своей жизни.

Неужели это так важно? — думала она, качая чашку с остывшим чаем в руках. Она не пыталась себя обманывать. Ощущение не было простым интересом или временным увлечением. Это было нечто большее. Как, почему она оказалась так заинтересована в человеке, с которым едва познакомилась? Почему его музыка, его искренность, его одиночество вызывали такие сильные эмоции?

Но это ведь не любовь. Лена знала, что её мысли сбиваются, и это пугает. Нет, она не собиралась впадать в нечто необъяснимое, а тем более строить из этого какие-то фантазии. Но в её голове всё больше возникало ощущение, что её жизнь стала немного ярче, когда она начала слышать Глеба, видеть его, даже если это было всего несколько встреч.

Что, если я не ошибаюсь? Что, если я, правда, могу узнать его? — спрашивала себя Лена, не находя ответа. Это был шаг в неизвестность. И всё же, этот шаг казался не таким страшным, как её привычное одиночество.

Мы не можем влюбиться, — подумала Лена, уставившись в потолок. — Нет, не так. Это было бы слишком... нелепо.

Она даже усмехнулась — тихо, иронично, почти с насмешкой над собой. Это ведь не фильм, не романтическая новелла, где двое встречаются случайно, и вдруг всё меняется. В жизни так не бывает. В жизни всё сложнее, медленнее, запутаннее.

Глеб — он будто бы совсем из другого мира. Молчаливый, отстранённый, с пустыми глазами и беспорядком в голове. И в квартире, к слову. Но в нём было что-то настоящее, что-то, что сложно было объяснить. Не маска, не попытка казаться кем-то, а просто он — уставший, искренний, живой. Слишком живой, может быть, для неё.

Но почему тогда мне не даёт покоя его голос? Его музыка? Почему я так ясно вижу его лицо, когда закрываю глаза?

Лена вздохнула и уткнулась в подушку. Она не хотела путать благодарность с чувствами. Не хотела придумывать то, чего нет. Просто... ей стало важно, чтобы он был. Чтобы не исчез.

Странно это всё, — снова подумала Лена. — Не могли же два человека влюбиться уже на второй встрече... Ведь так? Ну не может же быть такого.

Она пыталась найти в себе логику, здравый смысл, хотя бы крупицу реализма. Так не бывает. Они почти не знают друг друга. Немного слов, обмен взглядами, несколько треков, старенькая квартира и чай в тишине. Это слишком мало, чтобы что-то почувствовать... Но почему тогда это «слишком мало» оставило такой след внутри?

Лена прикрыла глаза. Она знала: влюблённость часто путают с одиночеством. Особенно когда кто-то вдруг оказывается рядом — не мимоходом, не по необходимости, а по собственной воле. Просто чтобы быть.

Может, это не любовь. Может, это просто надежда. Или тревожное родство двух чужих людей, случайно столкнувшихся в точке, где обоим стало слишком пусто.

И всё же — в ней что-то сдвинулось. Чуть-чуть. Почти незаметно.

Наверное, стоит встретиться и поговорить. Спокойно, без этой странной близости, без намёков, без пафоса. — Лена уже сидела на кровати, обхватив колени руками. — Просто как два человека, которым нужно понять, что с ними происходит.

Она представила, как они встречаются где-то в тихом кафе, где нет ни уютных закатов, ни случайных касаний, ни ускользающих взглядов. Где будет просто стол, чай, и разговор. Без недомолвок. Нейтральная территория, — повторила про себя. — Всё должно быть проще.

Легче. Понятнее. И может тогда станет ясно, почему этот человек — почти незнакомый — вдруг занял столько мыслей.

Лена набрала телефон Глеба. Пару гудков, Глеб уже ответил.

— Привет... — голос Лены прозвучал тихо, почти как шёпот.

— Лена? — Глеб ответил почти сразу, с тем же удивлением, которое промелькнуло в его глазах при их последней встрече. — Всё в порядке?

— Да... да, всё нормально, — она сделала вдох. — Просто... я подумала. Может, встретимся? Не у тебя и не у меня. Где-нибудь. Поговорим спокойно.

На том конце повисла пауза, и Лене вдруг показалось, что она услышала, как он улыбается.

— Конечно. Я только проснулся, но мне всё равно пора проветриться, — сказал он. — Где тебе будет удобно?

— У парка, знаешь, где мы в прошлый раз разминулись у остановки. Там есть скамейки у пруда.

— Отличное место. Через полчаса?

— Договорились, — она кивнула, будто он мог это увидеть, и закончила звонок, глядя в окно, где осенний день только начинал просыпаться.

Лена ещё немного постояла, держа телефон в руке, будто не до конца поверив, что действительно сделала это. Потом, встряхнувшись, пошла на кухню, машинально налила себе воды и сделала пару глотков. В голове роились мысли — беспорядочные, неуверенные, как пёстрые листья за окном. Она не могла понять, что именно хотела услышать от него, но точно знала — молчание между ними больше невыносимо.

Собиралась она неторопливо. Оделась просто: тёмные джинсы, свитер и длинное пальто. Распущенные волосы немного прикрывали лицо. Лена не старалась выглядеть особенно — всё должно было быть естественно. Она не играла ни в какие роли.

Путь до парка оказался короче, чем обычно. Или это просто мысли укоротили дорогу. Когда она подошла к пруду, Глеб уже был там. Он сидел на скамейке, облокотившись на спинку, с тем самым лёгким, немного потерянным выражением лица, но глаза... Глаза были живые.

Он заметил её, поднялся, слегка махнул рукой. Лена подошла ближе, и они оба на секунду замолчали, как будто хотели что-то сказать, но не могли подобрать нужных слов.

— Привет, — сказала она наконец, тихо, но с уверенностью.

— Привет, — ответил он с такой же сдержанной теплотой.

Они сели рядом, между ними — небольшая, но ощутимая дистанция. Воздух пах листвой и водой. Было почти тихо. Словно сам мир решил дать им возможность просто поговорить.

— Что ты хотела обсудить? — сразу, без лишних вступлений, спросил Глеб, повернув к ней голову. Голос у него был спокойный, но в нём ощущалась какая-то внутренняя настороженность, будто он готовился к разговору, который может всё поменять.

Лена опустила взгляд, немного сжав руки на коленях. Потом глубоко вдохнула, словно собираясь с силами, и произнесла:

— Не знаю, с чего начать... Просто, мне показалось, что если мы снова разойдёмся — это будет неправильно. Не то чтобы я что-то чувствую... Я не об этом. Просто... ты остался у меня в голове, Глеб. Не твои треки, не игра, а ты. И я не знаю, кто ты такой на самом деле.

Она говорила искренне, без напора, будто бы пытаясь вслух разобраться в собственной неуверенности. Слова давались ей непросто, но в них не было фальши.

— Ты тоже... — Глеб чуть прищурился, глядя в сторону, — слишком часто появляешься у меня в голове. Слишком. Это пугает.

Он помолчал, подбирая слова, потом добавил тихо, почти шепотом:

— Я не верю, что это любовь. Не хочу верить. Это же... нелепо.

Он чуть усмехнулся, но улыбка не дошла до глаз. В ней было больше растерянности, чем веселья.

— Может, это просто одиночество, которое цепляется за первое тепло? Или просто ты — единственный человек, кто захотел меня понять. Этого ведь достаточно, чтобы мозг начал путать чувства.

Он посмотрел на Лену, впервые за этот разговор прямо в глаза.

— Но я всё равно рад, что ты здесь.

Лена опустила взгляд, будто эти слова коснулись чего-то глубоко внутри. Она не ответила сразу. Вместо этого поправила волосы за ухо и тихо выдохнула.

— Я не знаю, что это, — призналась она. — Правда. Это всё слишком неожиданно. Я вообще не хотела ничего такого... Просто ты был в моей голове всё это время. С твоей музыкой. С твоими словами. С твоим... одиночеством, наверное. Я его как будто чувствовала. И не могла больше игнорировать.

Она подняла глаза на Глеба, и в них не было ни романтики, ни притворства. Только растерянность и искренность.

— Я не пришла, чтобы что-то выяснять. Просто... Я не хочу, чтобы мы исчезли друг для друга. Не сейчас, когда всё только начинается — не любовь, нет, а, может, что-то другое. Что-то настоящее.

На секунду повисла тишина, и этот момент казался хрупким, как тонкое стекло между ними.

— Дружба? — переспросил Глеб, будто пробуя это слово на вкус. Оно звучало просто. Даже правильно. Но в то же время — слишком спокойно для того, что творилось у него внутри.

Он кивнул, не сразу, как будто взвешивал что-то внутри себя.

— Наверное, да. Если это дружба, то пусть будет так, — тихо произнёс он. — Главное, чтобы это было честно. Без притворства. Без попыток сбежать.

Лена слегка улыбнулась, почти незаметно, но в этом движении было облегчение. Она опёрлась на скамейку руками и, глядя на него, сказала:

— Тогда давай просто будем рядом. Пока это важно. Пока это нужно. А там — как получится.

Глеб не ответил сразу, только кивнул. И в этом молчаливом согласии уже звучало больше, чем в самых длинных объяснениях.

Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, ложась тёплыми пятнами на скамейку, на их лица, на едва заметные движения рук. Город только начинал просыпаться, но в этом уголке парка всё ещё витала тишина, будто созданная для честных, но сложных разговоров.

Лена сидела немного скованно, будто всё ещё не понимала, зачем они здесь. Глеб молчал — и не потому что не знал, что сказать, а потому что слишком многое чувствовал.

И это чувство росло.

Он смотрел на неё краем глаза, ощущая, как в груди нарастает тепло, сначала робкое, потом — почти жгучее. Это было похоже на пламя, вырвавшееся наружу после долгого заточения. Всё внутри будто сдвинулось с места — тревога, одиночество, растерянность — и вдруг уступило месту... чему-то другому.

Он не успел себя остановить. Медленно, не спеша, будто проверяя каждый сантиметр воздуха между ними, Глеб наклонился ближе. Его рука коснулась её плеча, и прежде чем он понял, что делает, он мягко обнял её.

Это было осторожно, будто он не хотел спугнуть — ни её, ни этот хрупкий момент. Она не отстранилась.

— Прости, — выдохнул он, не отводя взгляда. — Просто... я не знаю, что это. Но мне очень нужно было это почувствовать. Хоть что-то настоящее.

Лена не сразу ответила. Она лишь сидела, ощущая, как его руки сжимают её плечи — не крепко, не настойчиво, а будто он боялся, что она исчезнет, если он будет дышать слишком громко. В груди всё будто перевернулось, тревога начала подниматься, но вместе с ней появилось и что-то иное — тепло, знакомое и чужое одновременно.

— Ты действительно что-то чувствуешь? — наконец произнесла она, едва слышно, не поднимая глаз.

— Я не знаю, умею ли, — ответил Глеб после паузы. — Но, наверное, можно ведь не уметь... и всё равно чувствовать.

Она кивнула едва заметно. Его рука скользнула ниже, и он осторожно отпустил её, дав возможность сделать шаг назад — или остаться рядом. Лена осталась. Села ровнее, посмотрела на него, теперь уже прямо, без страха.

— Нам нужно время, — сказала она.

— Я знаю.

Вновь наступила тишина. Но теперь она не была неловкой. Скорее — размышляющей. Всё происходящее было хрупким, как тонкий лёд весной. Они оба знали: одно неверное слово — и трещина. Но сейчас, на этой скамейке, в это утро, они решили просто быть рядом. Без ярлыков, без обещаний, без громких чувств.

Просто быть.

Они сидели на лавочке, тишина вокруг была почти ощутимой, но не тягостной. Рука Глеба, случайно или нет, оказалась на её плече, и она не отстранилась. Лена сидела немного ближе, чем обычно, но в этом не было неловкости — наоборот, этот момент будто аккуратно застыл в воздухе, не требующий ни слова, ни движения.

Глеб чувствовал, как его сердце бьётся немного быстрее, но не было страха, не было напряжения. Всё происходило так естественно, что он сам не знал, когда это стало нормой, и когда всё стало так важным. Он не хотел торопить этот момент, не знал, что ещё можно сказать, чтобы не разрушить спокойствие. Казалось, что всё, что было между ними, было как будто давно и всегда. И всё, что происходило сейчас, не требовало ни решения, ни быстрого движения вперёд.

Лена сидела неподалёку, её дыхание было тихим, ровным. Она тоже не стремилась к словам, не спешила с действиями. В этой тишине они оба нашли что-то неуловимое и значимое, что, возможно, лишь начиналось, но уже ощущалось как что-то ценное и хрупкое. И никто не решался разорвать этот момент, ведь, возможно, ему было суждено быть важным.

Глеб сидел там, чувствуя, как сердце снова начинает биться немного быстрее. Он хотел что-то сказать, что-то сделать, но слова словно застревали в его горле. Он не знал, как правильно двигаться дальше. Вопросы рвались наружу, но он не знал, как на них ответить.

—Как нам быть дальше? — он тихо произнёс эти слова, почти шепотом, но Лена услышала. Она не сразу ответила, да и не было нужды. В её глазах была какая-то ясность, чего-то не хватало в их разговоре, но, может, в этом и был ответ — не спешить, не пытаться заполучить все ответы сразу.

— Дружить? — её взгляд был не просто задумчивым, а словно ищущим ответы внутри себя.

— Может быть, просто быть рядом? Не думать о том, что будет завтра, а просто позволить всему случиться?

Глеб задумался. Всё, что он знал — это то, что не хотел ничего усложнять. Он не хотел влюбляться. Он не хотел терять её, а может, он уже терял себя, путая чувства.

— Давай просто не думать, что дальше... Давай, просто быть здесь, пока нам обоим нужно.

Лена кивнула. Она не искала быстрых решений, она искала простоту. Быть в моменте, не требуя от себя и других всего сразу. Глеб чувствовал, как грудь начинает расслабляться, и ощущал себя спокойно, впервые за долгое время.