Я.Н.Т.

Художник может быть один, а человек - никак!

Смешарики, "Право на одиночество"

Было очень обидно, когда шаурма, которую я взял в киоске, трагично разломилась пополам и упала на асфальт. Месиво из мяса, морковки, соуса, огурчика и картошки фри, словно внутренности обрубленной конечности, торчали из места надлома моего обеда. Пришлось собирать оставшуюся в руке часть в пакет, и доедать дома как салат. Вдвойне обидно от того, что эту шаурму я ждал 20 минут, потому что какому-то мужику спереди меня взбрендило понабрать пять шаверм и столько же гиросов: мне пришлось ждать, когда будет выполнен его заказ.

Вообще, шаурма не очень вписывается в мой бюджет. Но сегодня мне на всё насрать. Раз уж у меня хорошее настроение, надо его поддерживать. Жизнь и так в последнее время не особо пестрит хорошими новостями, если бы не такие сюрпризы и походы в бар, я бы точно выгорел.

Держа под боком купленную жрачку, я отпер дверь в свой задрипанный кондоминиум. И погрузился в эстетику желтого освещения, загаженных какой-то блевотой обоев, старой советской мебели и скрипящего пола. Обычная студия, в явно не лучшем состоянии. Зато аренду я могу осилить.

Проход загораживала импровизированная галерея: по всему коридору стояла очередь из непризнанных шедевров. Абстракций, не имеющих названия, не имеющих замысла, не имеющих признания. Мазня. Часть холстов, более красивых и понятных, была неаккуратно повешена саморезами в ряд. Каждое полотно было в любой момент готово грохнуться на пол, повалив остальные, опирающиеся диагонально к стене. Одно из них в моё отсутствие уже скатилось вниз, но я не обратил на это внимания.

Разувшись, я постарался аккуратно пройти вдоль картин, не задев их. Но, уже перешагнув через лежавшего на линолеуме девианта, случайно задел его носком другой ноги. Тот по инерции улетел в стену, и по эффекту домино опрокинул стоявших у неё собратьев.

Пофиг. Пусть лежат. Все рисунки уже как несколько месяцев сухие и никак не пострадают. Я прошёл в квартиру, где на дедушкином мольберте торжественно красовался главный шедевр: "Запузырившийся".

Действие на холсте отдавало жгучей самоиронией, но в этом и проявлялось что-то красивое и ретроспективное. Композиционным центром в нём выступал художник, кропотливо пишущий картину посреди комнаты, полностью охваченной синим пламенем. Огнём были заполнены все края помещения, стены и углы, он уже подбирался к герою, но тот, как ни в чём не бывало, спокойно сидел на стуле в центре, заканчивал своё творение. А на нём дважды нарисовано то же самое: художник, пишущий картину посреди комнаты, горящей синим пламенем...

Я аккуратно вынул произведение из подставки и уселся за стол. Вывалив на тарелку остаток шаурмы, я принялся за еду, параллельно любуясь своим же творчеством. Но вскоре я потерял аппетит, ибо еда уже обрела неприглядный вид.

Зашторив окна и вернув изделие на место, я камнем упал на кровать и просто начал слушать музыку. Даже переодеваться не стал. Весь день просто прокрастинировал, смотрел ютуб и через себя доедал шаурму. Апогей моих способностей сейчас это просто сесть в лужу и листать видео на грязном матрасе.

Какой-то жирдяй смотрит анонс нового айфона, отличающегося от прошлой версии парой новых опций, лишь имитирующих изменения?

Клик.

"Летсплей" игры, которую всей душой хочешь пройти, но не желаешь тратить на это деньги и силы?

Клик.

Обзор на фильм, который ты никогда не смотрел и не будешь, рассадник философии, которая тебе не близка?

Клик.

О. Три часа прошло, а я и не заметил. Мой дофаминовый трип прервал внезапный будильник. Я вспомнил зачем он: сегодня нужно идти в театр. Я в очередной раз поблагодарил себя из прошлого за то, что он поставил будильники перед репетициями. Иначе мог бы получиться очередной прогул, и меня бы снова обругали.

Я начал быстро одеваться и готовиться к выходу. Открыл чат, чтобы посмотреть, во сколько нам поставят репетицию и где:

Сцена, 17:30. Запомнил.

Под информацией выстроились столбы сообщений от одногруппников том, что сегодня их не будет. У кого дела, температура, плохое самочувствие, кто-то вообще не объяснил причину. Неженки. Мне постоянно хреново, но я ведь всегда иду.

Когда-то мне говорили, что идти в театр надо только если ты не можешь без этого жить: что ж, я в принципе не хочу жить, и поэтому быть театралом - отличная отдушина для моего состояния. Я с детства мечтал быть актёром. И, конечно, последнее, что я себе представлял, это мою нынешнюю жизнь. Куда же делись желаемые семизначные гонорары, ажиотаж, золотые статуэтки? Куда я себя привёл?

Я зашёл в лифт, и, как обычно, облокотился к его стенке в предвкушении тяжёлого дня. Но кабина почему-то не стала ехать. Тогда я обратил внимание на кнопки, и понял, что нажал на этаж, на котором уже нахожусь. Глупо. Наконец сделав правильное нажатие, я направился вниз.

"Осторожно, двери открываются: Саморазрушение Нэвера достигло своей конечной точки. Какого хрена ты три часа делал? Нарисовал бы хоть что-нибудь, придурок. Права была твоя мама: ты тот ещё бездельник".

"Да заткнись уже! Я не нуждаюсь в подколах от своего альтер эго".

"Не нуждаюсь"? Рассмешил. Не нуждался бы - меня бы не было. Всё, что ты делаешь, это только затыкаешь меня. Превзойди себя: опровергни мои слова, подискутируй. А то жалко тебя уже стало".

Из динамика лифта прозвучало: "Первый этаж". Выйдя, я посмотрел на камеру, висящую в углу подъезда, и показал ей фак.

"Ой, какой бунтарь у нас тут. Что твой жест изменит? Так и говоришь социуму: "Я нигилист, бегите от меня!"

"Если ты забыл, я сам тебя создал, - начал я, невзирая на порицания и прочие неуместные колкости от своего голоса, - Ты не менее жалкий. Ты - лишь писклявый голосок, возмущающийся на мою жизнь из глубин сознания. Я создал тебя, потому что я сам себя ненавижу. Но мне так тяжело это признать, что проще представить, будто потоки ненависти льются на меня со стороны какого-то другого существа. Сначала я обращался к самому себе от второго лица, потом эти обращения стали всё больше походить на диалог. Так и появился ты. Бесполезный, потому что я уже давно полностью признал свою никчёмность. И ты ничем не лучше меня. Тебе ничего не остаётся, чтобы просто признать это".

"Мне стыдно, что я являюсь частью тебя. Ты задумайся: тебя прямо сейчас хуесосит твоя вторая личность, ну или кто я там. И тебе даже этого факта не хватает, чтобы начать меняться. Мы все, люди, чего-то хотим, но не прилагаем вообще никаких усилий для того, чтобы это случилось. Все, кроме меня. Была бы моя воля, я бы прямо сейчас тебя застрелил, а затем закончил и опубликовал все мои идеи. И жил бы отлично".

"Что ты несёшь? Это мои идеи. А ты мне только мешаешь их реализовывать".

"Ты правда в это веришь? Задумайся: все эти картины были созданы в тот момент, когда приходил я. Все твои театральные перформансы были основаны на мне. Ты становишься креативным только тогда, когда тебе настолько хуёво, что ты стоять не можешь. И вот, ты изливаешь это всё на холст, и получается новый шедевр".

"Ну, так ты и доводишь меня до этого состояния. Ты мне только мешаешь".

"Ничего подобного. Ты ведь сам меня создал, а значит, сам хотел страдать. Получи и распишись. Я - твоя неотъемлемая часть, твоя тень. Карл Юнг мог предугадать все, кроме того факта, что сам я намного лучше тебя во всех аспектах, и ты даже с этим не споришь. Ты без меня просто никто, ты бы сгинул и вымер, если бы я не держал тебя в узде".

Издалека я увидел, что на остановке стоит мой автобус и уже принялся уезжать. Я начал как угорелый бежать и махать ему рукой, что, на удивление, сработало. Запыхавшийся, я рассчитался за проезд и сказал:

- Спасибо!..

"И к чему так унижаться? Можно было дождаться следующего", - сразу начала укорять тень.

"Да с каких пор "Спасибо" считается унижением?"

"А что оно, возвышение по-твоему? Родители тебе врали. По мере взросления волшебные слова свергают другие, позначительнее: "доллар", "политика", "марихуана".

"И как там "марихуана" затесалась?"

"Ты мне и скажи".

"Как же задолбала эта херня", - вздохнув, наконец высказался я.

"Какая херня?"

"Задолбало слушать твои бесконечные придирки и нарекания. Ты постоянно говоришь, говоришь, и даже не думаешь о том, какая это беспросветная чушь".

"Мы ответственны за тех, кого приручили. Хоть и в нашем случае ты моя шавка, а не я твоя. Ты сам хотел это всё слушать, у тебя аллергия на тишину".

"Но ведь... Я уже умею по-другому. Мне незачем опускать своё состояние, чтобы "нормальное" казалось отличным. Как и незачем больше постоянно корить себя за каждую оплошность, чтобы их не допускать, ведь это не работает. А, может... Бэла меня осчастливит? И ты мне просто больше не понадобишься. Незачем будет слушать твои поношения".

Голос из головы сразу резко ответил, будто затыкая:

"Не смей. Только попробуй завязать с ней отношения! Это не следует нашему плану".

"А вдруг, она - единственный шанс, который сделает меня счастливым человеком? Что, если мне вообще не надо добиваться всей этой известности, популярности, может, мне достаточно просто любить и быть любимым?"

"Ой, ты будто себя не знаешь. Да как только она узнает какой ты на самом деле, она от тебя побежит, как монашка от хуя. Ты не можешь вечно скрывать свои тёмные стороны, ты это прекрасно понимаешь. И ещё прекраснее понимаешь, что, если она хоть немного на них взглянет, она бросит тебя при первой возможности. И ты снова останешься один. Так что не затягивай процесс, и сделай это первым. Она не нужна тебе. Повтори это."

"Не повторю".

"Повтори!"

"Да не повторю я!"

В этот момент моя рука резко поднялась, и дала мне пощёчину с такой силой, что зазвенело в ухе. Удар был неуверенным и гасился инстинктом самосохранения, ибо индивид, который это сделал, тоже получал боль от своих атак. Люди, находящиеся рядом, были настолько удивлены, что ничего не могли предпринять, лишь стояли вдалеке и выпученными глазами пялились на меня. За болью пришло пронзающее до самого сердца, самое страшное чувство на Земле: стыд. Хотелось ударить собеседника в ответ, но было страшно из-за того, что могут подумать обо мне те люди, когда увидят, как человек сам себя бьёт. Гад знал все мои потаённые слабости. Мой мозг запутался окончательно, это я себе врезал, или уже не я? Неужели дошло до того, что мне действительно нужна помощь?

"Не нужна. Ты сам справишься. И вообще, зачем ты всё это описываешь в своей голове? Для кого эти мысли? Я всегда их слышал, и задавался этим вопросом".

"Не знаю..."

"Ладно, не суть. Скажи, что Бэла тебе не нужна. И никто не пострадает".

Вслед за этими словами моя рука угрожающе поднялась вверх. Она пульсировала и тряслась, и делала это сильнее, когда я пытался опустить её обратно.

"Она не нужна мне..." - в страхе выдавил я.

"Ещё раз".

"Она не нужна мне".

"Не слышу, блять!"

"ОНА НЕ НУЖНА МНЕ!"

Это была настолько громкая мысль, что я промычал её через нос. Снова почувствовал на себе косые взгляды.

"Умничка. Она только помешает тебе достать до звёзд. Ты недавно расстался с Эмпатией. Неужели тебя эта история ничему не научила?

"..."

"И молчание. Ну, и не страшно. Когда ты уже поймёшь, что ты сейчас стал свободен. А отношения тебя пленят, верёвки из тебя вьют! Они из тебя делают романтика. И это страшнее всего. Солнце, бабочки, цветочки, заебись, отрежем почки... Тебе это всё не нужно. Это отвлекает тебя от твоего предназначения, от цели, которой ты и так боишься".

"Да с чего ты взял, что мне это вообще нужно?.. Почему нельзя жить спокойно?"

"Нужно. Просто нужно. А я тебя направляю по этому пути. Я - твой проповедник. Твой личный Иисус. И не вздумай играть со мной, потому что последствия будут трагичными".

"Но ведь ты сам себе противоречишь. В один момент говоришь, что я ничтожество, в другой - что мне предназначена какая-то высокая цель. Так чего ты хочешь?"

Прошло время, прежде чем в чертогах разума донёсся ответ:

"Лишнее звено. Я не буду брать слова назад, твоё существование и вправду бессмысленно, это я креативный, творческий, харизматичный, а ты только ноешь. Ты откатываешь развитие того организма, частью которого мы оба являемся. Но, к сожалению, я не могу управлять им, ты берёшь надо мной вверх. А я лишь даю тебе советы и нравоучения. Если бы я только мог выйти на передний план, взять контроль... Всё было бы намного проще. Я бы сделал всю работу, и добился славы..."

"Так выходит, что это ты мой раб, а не я твой. И ты всё также остаёшься писклявым голоском из глубин сознания".

"Твоя взяла. Кстати, ты остановку пропустил".

"Чёрт!"

- Остановите, остановите!

Выбежав из транспорта, я испытал некоторое облегчение. Больше нет необходимости беспокоиться о том, что думают обо мне те пассажиры. Они меня не знают, и в ближайший месяц меня забудут. Это радует.

Пройдя пешком немного дольше, чем обычно, я наконец подошёл к зданию мечты. Вдохнув полной грудью в преддверии нового актерского дня, я неуверенно открыл двери. И снова окунулся в знакомый и желанный мир, наполненный собственной неповторимой атмосферой. Лишь находясь здесь, легкие наполнялись душевной простотой и желанием жить. Люди вокруг, словно шестерёнки большого механизма, были членами этой цивилизации. Кто ты за пределами театра - не имеет значения. Здесь ты другая личность, здесь ты забываешь о своих интересах извне и погружаешься в процесс. И я тут одна из главных шестерёнок, на работу которой все полагаются. Я приезжал сюда заранее, на час, или, бывало, два часа раньше. Просто чтобы отдохнуть от внешней суеты, бытовухи и прокрастинации. Давление от руководителей и однокашников казалось лучшей перспективой, чем моя другая жизнь. Я жил этим местом, покидав его, я умирал, а возвращаясь, снова рождался. Здесь я расцветал, демонстрировал лучшие аспекты своей личности, какие только мог найти.

Сразу же я увидел причину моей неуверенности: Лесли. Девчонка сногсшибательна: я не знаю, что такого в ней нашел, но именно она всегда выпадала для меня из толпы. С самого начала. Я убивался по ней три года, искал ее соцсети, слушал музыку, которую она там оставляла. Потом я уже думал, что забыл ее и могу облегченно вздохнуть, потому что у меня появилась Эмпатия. Нужда быть любимым была утолена. И с ней мне правда было хорошо, я любил её намного сильнее, чем Лесли. Но недавно я понял, что чувства до конца так и не ушли. Так Лесли стала одной из причин, почему мы расстались. Как же это по-детски - влюбиться, никак не действовать, и страдать.

А сейчас еще и появилась Бэла... Класс. А ведь я вообще раньше о ней не думал в таком ключе.

Порой возникает уверенность, что я сгину, желая "выключить" у себя чувства. Ни о ком не думать, ни на кого не тратить время, просто жить ради себя. Мои эмоции - пример неизбежного проклятия, мешающего моей работе и сковывающего меня. Когда рядом Лесли, я нервничаю, хуже стараюсь, и хоть я и пытаюсь держать себя в руках, толкаю волнение в бессознательное, всё равно мне становится плохо. Да, пора уже забыть, отпустить, но как это вообще возможно, если мы постоянно пересекаемся?

Я прошел мимо Лесли, её быстрый взгляд на меня заставил подняться мое сердцебиение на двадцать три удара в минуту. Затем я подошел к нужному кабинету. Увидел скамью, стоящую у стены, и застыл на ней. Я не мог встать, да и не хотел. Меня будто бы парализовало, и я стал с седушкой одним целым.

Мимо меня проходили люди, шли на свои репы. Кто-то останавливался и здоровался. Я отвечал тем же, некоторых игнорировал, и продолжал смотреть в пустоту. Кто-то, видя меня таким, начинал расспрашивать о моем состоянии, но я не отвечал ничего дельного. Им всем на самом деле наплевать. Даже если я что-то расскажу, никто из них в полной мере не поймёт, что я чувствую. Никому из них нет до меня дела, всем лишь необходимо своей помощью утолить эмоциональный голод.

Занятие становилось все ближе, рядом со мной накапливались одногруппники. Они, словно вороны, собирались в стаи, каркали что-то на своем языке, смеялись, болтали, поглядывали на меня, как на их чужака. А я все ещё неподвижно продолжал сидеть на скамейке. Ждал. Репетиции? Не только. Ждал, когда жизнь наладится, и мне просто будет хорошо. Ждал того, чтобы перестать ждать. Долго жду, получается.

Я вспомнил момент, когда только пришел в театр. Этой дружественной атмосферы теперь никогда не вернуть. Все в группе гуляли, общались, делились проблемами. Но нас постигла та же учесть, что и любой другой состав. Все стали холодны друг к другу, разделились на группы внутри группы, начали отвергать друг друга и ссориться. Даже в чат без педагогов теперь никто не пишет. Осталась только одна вещь, что нас связывает: спектакли. Непоколебимая атмосфера искусства, за которой ничего не осталось между нами.

А что, если все эти люди - моя галлюцинация, порождённая моим больным воображением? Вдруг всех их не существует, и прямо сейчас я сижу здесь один? Вдруг все мои воспоминания, связанные с ними, осязаемость их тел - это ложь? Что, если все три года, что я жил театром, я провел за мягкими стенами, а это всё - способ компенсировать утрату нормальной жизни? Вдруг здание, в котором я нахожусь - выдумано? Так или иначе, не важно. Я не могу спросить их об этом напрямую, мол, вы реальны? Меня сочтут дураком. Ведь для меня эта субъективная реальность... Реальна. И для них тоже. Бля, какой тупой речевой повтор. Насколько надо быть тупым, чтобы в своих же мыслях допускать речевой повтор? Опять речевой повтор. И ещё раз речевой повтор. М-да уж, тоже мне актёр. О, рифма получилась.

- Эй, с тобой все нормально?

Услышав знакомый голос, я сразу ощетинился и вернулся в реальность. Передо мной стояла Бэла (да, она тоже отсюда). Её присутствие меня оживило и сразу вытащило из анабиоза. Вдох, выдох..., и я снова в порядке.

Что это вообще было? Паническая атака?

- Нэвер?

- Ну, если говорить о нормах, то нет, не очень, - ответил я.

- У тебя вроде как репетиция сейчас.

Я огляделся: коридор пустой. Все оставили меня одного, не сказав мне, что репа началась. Или сказали, но я не услышал, так как был в себе. Я достал телефон и посмотрел на время: действительно, уже как пять минут идет.

Я резко встал. В глазах помутнело, появились звездочки. На мгновение я почувствовал, что падаю.

- Тихо, тихо! - воскликнула Бэла, поймав меня, - Отдышись. Тебе сейчас работать надо, еще сознание терять не хватало.

Я встал, отдышался.

- Спасибо, - поблагодарил её я.

- Да не за что, - рассмеялась она. - Иди, давай.

Издалека я увидел, как на нами наблюдают какие-то зеваки. Гадство, теперь пойдут слухи. Увидев, что я куда-то смотрю, она обернулась назад, на точку моего взгляда, и тоже вздохнула.

- Ну, без этого никак, - сказала Бэла.

- Бесят.

- Ты опаздываешь, иди на репетицию.

- Не хочешь со мной разговаривать?

- Не хочу, чтобы ты опаздывал. Я волнуюсь.

- Ладно, давай, до завтра, - попрощался я.

- До завтра, - сказала она, и пошла. Казалось, она хотела обнять меня на прощание, но, чувствуя на себе напор нежелательных взглядов, она просто ушла, не желая давать им пищу для сплетен.

Я зашел в зал. Два десятка пар глаз направились на меня. Смотрят. Ожидают от меня какого-то действия. Наверное, что я скажу, что мне сегодня плохо, и мне нужно отдохнуть, отсидеться в сторонке. Но с чего это вдруг я должен так говорить? Я просто посидел в холле, и сразу появилось столько внимания в свою сторону. Да, это наверняка выглядело странно, и заряженный на репетицию человек вряд ли так будет выглядеть, но все же. Нарушив тишину, я сказал, как ни в чем не бывало:

- Привет всем, кого не видел. Что репетируем сегодня?

Мое воодушевление немного всех поразило. На удивление, мне это понравилось. Может, ради этого чувства и была та выходка? Может, я пытался привлечь к себе внимание, чтобы меня спрашивали, нормально ли я себя чувствую? Так, стоп. Я сделал это не ради их внимания. Я не нуждаюсь в их признании. Я не такой.

- Оруэлла. Новую сцену.

Мы ставили спектакль на основе утопии Джорджа Оруэлла "1984". Так как произносить "Тысяча девятьсот восемьдесят четыре" довольно тяжело и долго, между собой мы называли его просто "Оруэлл". Я играл там Уинстона, главного героя, Лесли выбрали на роль Джулии, его возлюбленной. Вот так совпадение, правда? Ощущение, будто я герой тупого фильма или сериала, и сценарист поставил нас вместе в спектакле в угоду сюжету.

Все, педагоги, руководители, были уверены: мы не осилим такой спектакль. Хотели отложить, поставить нам что-нибудь попроще, но было решено оставить этот. Тогда и стало очевидно, что роль Уинстона осилю только я. Было не тяжело сначала играть холодное спокойствие, потом со всей силы орать от ярости, потом плакать навзрыд, а затем утопать в страсти и любви. А легко было по той причине, что это всё и так окружало меня. Бывало, я приходил сюда, и выплёскивал всё то, что тяготило меня и обжигало мои душевные раны, я выкладывался на полную, выдавая свои переживания за переживания персонажа. Все хвалили меня, хвалили мой актёрский талант. Но я не хороший актёр. Я хороший лжец.

- Нэвер, ты в порядке? - прервал мой внутренний монолог один из одногруппников.

- Да, все в порядке. Я просто устал, и организму надо было собраться перед репетицией.

- Ты бледный.

- Да, но не Кирилл.

Весь зал посмотрел на меня в недоумении. Тишина. Не хватает только треска сверчков для полноценности момента. Не найдя ни одного понявшего меня взгляда, я начал объясняться:

- Не, серьёзно? Никто не понял шутку? Вообще никто? Понятно, придётся объясняться, иначе меня сочтут придурком. Ну, Кирилл Бледный. Фронтмен группы "Пошлая Молли". Нет?

Все, хлопая глазами, посмотрели на меня. Лишь саркастический смешок Лесли разбавил тишину.

- Ладно, если вас интересует настоящая причина моего состояния, то сегодня я купил шавуху очень вкусную, но она сломалась пополам и упала на землю. Душераздирающий инцидент, он ввёл меня в депрессию, - иронизировал я на основе утренней трапезы.

- Давайте-таки начнем репетицию, - прервал мой словесный понос Ибрагим Ревдитович, наш художественный руководитель. В узких кругах его называли Мумий Тролль, или просто Тролль, из-за его любви к одноимённой владивостокской рок-группе, - сегодня ставим новую сцену с деревом. Вы же все читали книгу?

- Да, - произнёс я.

- Да, - парировала Лесли.

Остальные молчали.

- Ожидаемо. Собственно, по этой причине вы таки оба и были выбраны на главные роли. В таком случае вы знаете, что в этой сцене вам надо поцеловаться. С этим есть проблемы?

- Стоп, ч-чего?

Казалось, мой обескураженный вид удивил сидящих в комнате больше, чем я был удивлён сам. Будто такой вариант событий был очевиден для всех, кроме меня.

- Нэвер, а ты читал эту сцену в сценарии? - спросил Тролль.

- Нет, - честно ответил я.

- А ты вообще читал сценарий? - поинтересовался руководитель. Но как только я открыл рот, прежде чем я издал звук, он меня прервал:

- Хотя лучше-таки не отвечай. Не хочу быть разочарованным.

После этой реплики из зала донеслось несколько веселых хохотов. Очень странная реакция. Чем эта "шутка" лучше, чем моя отсылка на Кирилла Бледного?

- Что ж, мне нужно чётко услышать от вас, что вы оба согласны. Скандалы никому здесь не нужны.

В эту минуту мир рухнул. Всё вокруг стало чем-то туманным и внешним, а внутри меня комьями бушевал целый букет разных чувств. Да, я таил влюблённость к ней долгое время. Но сейчас всё кончено, чего мне волноваться? Да, я догадывался, что такая сцена может быть, но я не хотел об этом думать, как обычно отложил эту мысль в долгий ящик. Думал, что потом всё "само решится". Теперь возражать что-то стало поздно. И да, возможно, где-то в глубинах подсознания я бы этого хотел. Но ведь это не настоящий поцелуй, а театральная постановка. Целуются Уинстон и Джулия, а не Нэвер и Лесли.

Но снаружи я не подавал виду, что внутри меня происходит борьба. Я всё также сидел с каменным лицом.

- У меня претензий нету, - ответила Лесли.

Она согласна. Как я и ожидал. Если сейчас я буду настаивать на сценическом поцелуе, то ответ Тролля на это я вижу очень ясно: "Нахер сценический поцелуй. Лучше-таки вообще не целоваться". Настаивать на отсутствии поцелуя - глупо. Мы ставим спектакль. Настоящий. А не какую-то посредственную развлекаловку. Да и наверняка мне придётся целоваться в спектаклях в дальнейшем. Если я не могу это сделать сейчас, то как смогу потом? Надеюсь, что дело только в том, что это Лесли. В любом случае, если я это не сделаю, то взаимодействие Уинстона и Джулии будет выглядеть хреново. Решено: надо целоваться. Но тогда остаётся другая проблема: Бэла. Конечно, она отнесётся с пониманием, но она явно будет ревновать. Но технически мы не встречаемся, стоит ли спрашивать у неё разрешения?

- Нэвер?

Время идёт. Надо отвечать.

- В целом мне пофиг, но нужно спросить у одного человека.

Затем я встал, взял телефон и направился к двери. Выйдя, встал вопрос: звонить или не звонить? Мы мутим два дня. Технически мы... Любовники? Ужасно звучит. Но так или иначе, технически это правда. Но, наверное, было бы вежливо спросить.

Я достал телефон, еле нашел контакт Бэлы. Но перед тем, как нажать на "вызов" задумался: а не в этом ли моя проблема? Может, я слишком рано привязываюсь к людям? Начинаю давить на них жалостью к себе, как только знакомлюсь с ними, и поэтому они меня так скоропостижно бросают? Я уже много раз проходил через это и не могу допустить этого снова. Сто процентов диалог будет идти как-то так:

"Можно поцелую другую девушку?"

"Можно, а я тут причём?"

Я уверен, что так бы всё и случилось. И это было бы глупо. Так что нет. Пусть Бэла будет первой, кто увидит меня нового.

Я убрал устройство в карман, и послонялся по коридору ещё 2 минуты и 34 секунды, чтобы сымитировать, что произошёл диалог по телефону. Затем зашёл обратно в зал.

- Всё нормально. Проблем нет, - доложил я.

Позы сидящих не поменялись, все по-прежнему остались на своих местах, будто матрица здесь в моё отсутствие не прогружалась. И на моё удивление, всем было абсолютно всё равно, что мне есть у кого спрашивать. Но да ладно.

- Всё, заучили текст?

- Да, - ответили мы с ней хором.

- Тогда погнали.

Все уселись подальше, наблюдать за процессом, включая Ибрагима Ревдитовича. Перед тем как начать, он дал нам понять:

- Надеюсь, вы таки понимаете, что "поцелуемся на генеральных прогонах" не прокатит. Если вы не можете это сделать сейчас, то с чего взяли, что сможете потом? Повторюсь, скажите прямо, если вас что-то не устраивает.

В ответ мы оба промолчали, невербально соглашаясь и давая понять, что претензий нет. Всё тщательно продумано, пути назад нет. Если я сейчас дам заднюю, то покажу себя как плохого актёра, ведь я уже согласился. Вот бы всего этого сейчас не было... Но что поделать, такое это актёрское ремесло. Тебе приходится прятать свои душевные раны, дабы сохранить репутацию.

Мы разошлись по кулисам, и начали сцену. Первая реплика была у Лесли:

- Вот мы и пришли! Болтать по дороге я не рискнула, вдруг там микрофон спрятан? Сомневаюсь, но кто знает. Здесь-то мы в безопасности.

Сразу стал виден настрой Лесли: она втягивалась в спектакль полностью. Ощущалось, что она прекрасно чувствует своего персонажа, знала, как говорить, двигаться, взаимодействовать со мной, чтобы выглядело всё безупречно и не наигранно. Будто передо мной по-настоящему стоит Джулия, которую объединяет с Лесли лишь одинаковая внешность.

- В безопасности? - сказал я свою короткую реплику. Несмотря на её продолжительность, мне уже не понравилось, как я сыграл. Никто не сказал, что было плохо, но все это поняли. Можно было в тысячу раз лучше, мощнее, искреннее, насколько это возможно для такой реплики. Надо собраться.

- Да. Посмотри на эти деревца! Стволы слишком короткие, микрофон в таких не спрячешь. К тому же я бывала тут раньше.

Я осмотрелся вокруг, представляя, что вижу деревца. На самом же деле меня окружали тёмно-бордовые кулисы и одногруппники, сидящие на зрительных сиденьях. Опять же, самообман. И очень хороший.

Настало время для моей реплики, эмоциональной и живой, по крайней мере так она должна звучать. Нужно собраться всеми своими силами, и сказать настолько хорошо, насколько можно.

- Представляешь, я только сейчас разглядел, какие у тебя глаза!

Просрал фразу. Сука.

Живее, Нэвер! Вкладывайся! "Я только сейчас разглядел, какие у тебя глаза!" - поправил меня педагог, показав выразительно как сказать правильно. Даже он увидел, что сказал я хреново. Теперь стоит вопрос: сказать фразу заново, или продолжить, сказав следующие слова? А, пофиг.

- Теперь, при свете, ты всё ещё можешь меня видеть?

Сказав это, я осознал, что у меня безумно стучит сердце. Да я же капец как волнуюсь! Скоро будет тот самый момент. Успокойся! Ты сможешь! Чего волноваться-то?

- Легко, - отрезала Лесли. Ой, то есть Джулия.

- Мне тридцать девять... Мне тридцать девять... а-а-а, э-э-э...

Я достал телефон и подглядел текст. Сразу я услышал, как вздохнул Ибрагим Ревдитович, выражая очевидное недовольство моими действиями, но ничего не сказал. Плохо, очень плохо. Надо учить лучше.

- Мне тридцать девять, - продолжил я, - Есть жена, от которой не избавиться. Вдобавок у меня варикоз и пять вставных зубов.

- Плевать, - заявила девушка. Это прозвучало так искренне... Как будто фраза предназначалось лично мне, Нэверу. "Плевать мне какой ты. Загоняющийся, неуверенный, не важно", будто бы она именно это хотела мне сказать. Но, к сожалению, это всё мои фантазии.

И вот он. Момент истины. Сейчас мы должны обняться, она запрокинет голову, и я её поцелую. Спустя три года. Спустя вечность, ты получил о чём мечтал. Хоть и всё это не по-настоящему. Давай. Ты сможешь это сделать!

Я подошёл к ней ближе, и...

- Твою мать... - испуганно пробубнил я, отойдя назад. Руки затряслись, начала появляться паника.

Я не смог. Я не смог! Встал как истукан ебаный, меня будто парализовало. Да что за пиздец такой? Почему я ни на что не способен?!

Лесли уставилась на меня в ожидании поцелуя. Ни капли волнения или смятения в её взгляде, что было бы ожидаемо перед такими вещами. Абсолютное ничего. Поняв, что сцену я просрал, она закатила глаза и недовольно выдохнула.

- Какого хрена, Нэвер? Ты говорил, что никаких проблем нет! - орал Тролль.

- Я... Я не знаю...

- Ты сказал, что всё нормально, заставил нас сидеть и ждать, пока ты поболтаешь там в коридоре. Что с тобой случилось?

- ...

В ответ я промолчал, не зная, что ответить.

- Так, ладно, попробуем-таки ещё раз. У тебя все получится, Нэвер. Соберись. Ты играешь в серьёзном спектакле, таких детских проблем быть не должно.

- Заново всю сцену? - недовольно спросила Лесли.

- Заново всю сцену, - эхом отозвался педагог.

Мы прогнали сцену еще раз. И я снова затупил на том же самом моменте с поцелуем. Как бы я ни старался, один хрен: я не могу. Почему я такое ничтожество? Не могу сделать даже самые простые вещи!

- Да что с тобой такое?! - переменил тон педагог, - Ты всегда нормально играл, что за лажа? Я могу заменить тебя, если тебе тяжело играть свою роль. Это вообще несерьёзно!

Я не смог ничего ответить. Просто ошеломленно смотрел в его глаза. Что со мной случилось? Я же чувствую себя нормально, таких дефектов не должно быть! Это же точно всё не из-за Эмпатии, мне на нее насрать. Может, чувствую вину перед Бэлой? Или всё же дело в Лесли? Это просто какой-то ужас, какая-то триада разочарования. Какой бы ни была причина, я не имею права на ошибку. По крайней мере точно не в театре, тут другой мир, другая реальность. Здесь я должен держать планку, чего бы мне это ни стоило, или меня заменят. У меня далеко не последняя роль, я обязан вцепиться в неё всеми силами, что есть. Соберись, тряпка! Ненавижу тебя за твою слабость.

- Так, ладно, - обдумал он, успокоившись, - Прости, что накричал. Тебе надо отдохнуть. Выйди в коридор пока, подыши, поговори-таки со своими девушками, или кто у тебя там, а мы пока отрепетируем "минутку ненависти".

Разбитый и негодующий я пошел к двери. Каждый шаг был тяжёлым, с особой силой ноги топтали поверхность пола. Я ненавидел каждую часть себя в момент своего театрального кретинизма, все что со мной связано и все то, что можно назвать моим "творчеством". Я жалок. Расстроился хрен пойми из-за чего, сам не понимая, что стало причиной моего расстройства. Мой жизненный путь можно описать коротко: "жил-был никто, опозорился, удивил ничем". Пара-пара пам. Конец.

Перед тем как уйти, я посмотрел на неё из-за двери. Такая красивая. Её голос, волосы, глаза, манера движения, мне нравилось в ней все. И играет офигенно, будто вдвоем мы держим на себе весь спектакль. Но что я в ней нашел? Почему, когда мне хреново, я думаю о ней? Да и не только тогда... Но она ведь самый обычный человек. Такой как все. Но почему-то именно она выпадает среди остальной массы, и всегда попадается мне на глаза. Она кажется такой клевой, приятной в общении, но при этом я ее не знаю. Думаю почему-то, что мы похожи, хотя я не имею о ней ни малейшего понятия. Получается, я влюбился не в неё, а в мое представление о ней?.. Так, стоп! Что я думаю? Я в неё не влюблен!..

Да как мне избавиться от нее, выкинуть из головы? Попытаться узнать ее ближе? Меня ведь теперь ничего не держит. А если нет, то, что со мной станет? Я до конца жизни останусь гнить в собственном соку?

Холод прошел по спине. Пульсирующая кровь начала чувствоваться в напряжённых руках. Только не снова... Я захлопнул дверь, и со всех ног побежал в туалет. Забежав, я тяжело дышал над раковиной, снова ощутив паническую атаку. В глазах мутнело, я не контролировал себя. В голове всплывали фразы, услышанные когда-то на протяжении жизни:

"Я ненавижу тебя".

"Это же не значит, что ты поматросил и бросил?.."

"Меня пугает твоё нездоровое влечение ко мне".

"Ты не ребёнок, Нэвер!"

"Меня тошнит от того, насколько ты мелочен и жалок".

"И я тебя люблю!"

"Да что с тобой такое?!"

"Не человек, а двуногое бессилие".

Я заплакал, тяжело вдыхая воздух и впиваясь ногтями в свои волосы. "Ничтожество! Все тебя ненавидят! Когда ты уже сдохнешь?!" - думал я. Медленно я поднял голову на себя. А точнее на зеркало, висящее передо мной.

"А ведь все они полностью правы. Посмотри на себя, тебе нравится так жить? Бедный Нэвер, все тебя отвергают? А сколько раз я тебе говорил, что причина в том, что ты не любишь себя, и поэтому не способен любить других! Может, правда сдохнешь уже, наконец, если ты так от всего устал? Чего тебе мучаться тогда?"

"Но ведь это неправда. Я люблю людей... Искренне. Может, я и пренебрегаю собой, но я способен любить. Мне же это не мешает?.."

"Нет, еще как мешает, дебил. Ты никого не любишь. Просто присасываешься к людям, как пиявка. Эксплуатируешь, трахаешь их, коллекционируешь, как уёбищных кукол. С одной поебался, с другой пообнимался, в третью влюбился, а флиртуешь вообще со всеми подряд. Ты не способен изменить мир, потому что ты даже свою жалкую жизнь изменить не можешь".

"Нет... Заткнись, заткнись! Я - хороший актёр. И я изменю этот мир. Не знаю как, но я точно оставлю для него что-то после своей смерти."

"Ты, наверное, совсем тупой? Ты не можешь меня заткнуть. Всё это ты говоришь сам себе, а значит ты подсознательно согласен со мной. Я - твой худший кошмар, потому что я - это ты сам. И я с тобой навечно.

И вообще, что ты там мямлишь? "Хороший актёр"? Ой-ой. А ведь я был о тебе лучшего мнения. Как ты меня убеждал сегодня, что слава тебе не нужна! И кто же из нас лжец? Да и с чего ты вообще взял, что ты хороший актёр? С того, что тебя единственного взяли на роль Уинстона? Да я тебе зуб даю, что тебя заменят при первой же возможности. Ты никому здесь не нужен. Весь твой талант только в твоей голове. Ты - не хороший актёр. У тебя за спиной от силы десять спектаклей. Ты на деле такой же тюфяк, как и все вокруг".

"Зуб даю"? Ха-ха, да у нас же с тобой один набор зубов".

"М-м, ретроспективный юмор. Уважаю. Но сути это не меняет: тебя все ненавидят".

"Но зато меня все знают!"

"Да никто тебя не знает! Ты - песчинка в этом мире. Ты не заслужил такой ненависти к себе, какую имеешь со стороны окружающих. Для этого надо больше трудиться. Я скажу, как в театре тебя знают: как очередного фрика. Таких много свет видал. Ты думаешь, что огромная ответственность, как Атланта, распирает твои плечи. Но бью об заклад, что, если с тобой что-то внезапно случится, о тебе сразу забудут. И ты увидишь, что я окажусь прав".

"Да ты понятия не имеешь, что обо мне думают окружающие. Всё, что я сейчас говорю себе, это продукт моего ОКР и низкой самооценки. Я изменю этот мир. Не знаю как, но в этом мой смысл жизни. Мне незачем жить, если мир не услышит мои возгласы".

"Правда? Ну, давай, скажи мне, что ты предоставишь миру. Напишешь диссертацию о том, как случайно пёрнул во время перепиха с Бэлой? Сыграешь очередную роль, в которой на самом деле играешь себя? Напишешь тонну картин и опять будешь их прятать в своей квартирке? Или, может, сочинишь огромную книгу в восемь, блять, томов, о том, какая у тебя никчёмная жизнь?"

"Я не знаю! Я что-нибудь придумаю! Менделеев придумал таблицу во сне, Ван Гог был просто алкашом и бездомным, но прославился, Достоевский писал под травой. Когда-то что-нибудь сделает меня известным".

"Достоевский пережил каторгу и приговор к смертной казни. Ему есть что сказать. А что можешь сказать ты? "Один бокал "Смерти Блондинки", пожалуйста"? Неужели ты правда думаешь, что, бездействуя, ты чего-то правда можешь добиться?"

"Да не знаю я! Я в ёбанном порочном круге. Я не могу сделать первый шаг, потому что мне не хватает жизненного опыта, а жизненного опыта мне не хватает, потому что я не могу сделать первый шаг. Вот и получается, что знаменитости стали известными просто потому, что им лишь повезло. А я - неудачник! И я до конца жизни буду гнить, и своим смердением пытаться привлечь внимание толпы. Спасибо, что указал мне на это. Мне же теперь так приятно будет жить с этим пониманием!

Да я бы всей своей душой хотел бы, чтобы со мной случилось что-то, что изменило мою ужасную, никчёмную жизнь! Кардинально и бесповоротно!"

"Бла-бла-бла. Нэвер устал от жизни, Нэвер хочет внимания, Нэвер ничтожество. Вся твоя философия сходится к одному. Да, ты ничтожен. И в первую очередь потому, что если бы хотел все исправить, то давно бы это сделал!"

"Ну, и зачем тогда я себе это говорю? Я и так знаю, что я ничтожество... Я ненавижу себя. Я настолько слаб, что у меня даже панические атаки теперь начались из-за сраной Лесли, на которую мне должно быть плевать. Как бы я хотел, чтобы её никогда не было... Настолько бы проблем стало меньше".

"Ну вот, посмотрите на эту умничку! Как же ты быстро схватываешь. Только ты не всё уловил: если бы не было Лесли, ты бы втрескался наотмашь в кого-то другого. Такая ты личность. Ты всегда притворяешься, что тебе похрен на общество, хотя на самом деле так ссышься кипятком из-за мнения большинства. Бедного Нэвера не любили в детстве, и теперь ты пытаешься получить эту любовь даже там, где ее вообще, блять, быть не может. Открою секрет: тобой никто не восхищается, потому что видят тебя насквозь! Хотя что я, для тебя это не секрет. И Лесли на тебя тоже глубоко насрать. Так что забудь её уже, наконец, или завяжи уже общение с ней, слабак!"

"Но я не могу её забыть!.. Я люблю её! Как мне перестать о ней думать? Это проклятие какое-то, она идеальна! Да и я ведь уже давно потерял шанс начать общаться с ней. Может, Бэла мне поможет забыть её?.."

"Ты сейчас не целуешься с Лесли в туалете по одной простой причине: тебе страшно. Ты боишься всего, блять, на свете, даже малейшего изменения в своей жалкой жизни. Лишь бы было тепло, уютно и хорошо. Жрать, срать, ржать: все, что тебе нужно. Ты деградировал буквально до уровня амебы, поэтому всем на тебя и поебать. Сделай нам одолжение: наберись уже смелости, прими, что с Лесли у тебя нихрена не выйдет, прими себя таким, какой ты есть, и прекрати ныть. Отрасти себе яйца, и начни жить по-настоящему, ссыклище тупое".

- Да заткнись! Заткнись! Заткнись! - вырвалось из моего рта.

Я замахнулся кулаком на своё отражение, и со всей силы хуйнул в зеркало передо мной. Стекло выдержало.

- Заткнись!

После второго удара из места столкновения пошли небольшие трещины. Костяшки на руке начали вопить от ноющей боли.

- Заткнись!

Трещины разрослись сильнее и порезали руку. Хлыстнула алая кровь, но я не думал останавливаться.

- Заткнись!

Мой мозг уже давно утратил смысл слова "Заткнись". Я кричу это слово, словно молитву, просто надеясь на изменения. Подобно тому, как лётчики-парашютисты перед прыжком кричат "Джеронимо!", не зная, что это такое. Подобно тому, как люди говорят "доброе утро", хотя утро даже близко не доброе, извиняются, не чувствуя вины, желают приятного аппетита, хотя им безразлично то, как хорошо усвоится еда у собеседника.

- Заткнись!

От зеркала начали отламываться куски, впиваться в мою руку, и проталкиваться дальше в плоть после каждого удара. Но я всё сильнее заливался яростью. Яростью из-за себя, из-за мира, который меня не любит, из-за боли, которая окутала меня всего, и показывала себя ещё более явно в эту секунду.

- Заткнись!

Вместе с яростью начало проступать отчаяние. Из глаз пошли теплые слезы, они текли так обильно, что казалось, будто жидкость вот-вот закончится в слезных железах.

- Заткнись!

Я снова младшеклассник, меня снова избивают за то, что я не влился в их социум и некрасиво выгляжу. Снова надо мной издеваются, не заглянув в суть моей личности. А я, не зная, что ответить обидчику, просто ору что есть мочи:

- Заткнись!

Огромные осколки начали спадать вниз, пока всё зеркало, раздробленное, не оказалось на полу, обнажив бетонную стену.

- Заткнись, заткнись, заткнись!

А затем я начал яростно избивать место, на котором раньше висело стекло. С каждым ударом боль становилась всё острее, стена покрывалась вмятинами, суставы, ломаясь, издавали громкий хруст. Казалось, инстинкт самосохранения вышел покурить в эту секунду. Так продолжалось до того момента, когда я просто не смог двигать своей рукой.

Я прижался к стене, и медленно скатился по ней вниз, упав пятой точкой на осколки. Я посмотрел на месиво, которое осталось от моей конечности. Некоторые пальцы свисали с тех мест, с которых не должны были свисать. Плоть, перемешавшись с сухожилиями и то ли венами, то ли артериями, превратилась в фарш. Кровь откуда только не хлестала. Я попытался согнуть кисть, но всю руку охватила колющая боль, от которой я непроизвольно вскрикнул. Рыдая, я выдавил стон, перемешанный с жалобной речью:

- Хотя бы сейчас ты заткнулся...

И в самом деле, голос пропал. Такого никогда раньше не было. Наверняка он бы сейчас заявил что-то типа "а хер тебе", если бы сейчас был со мной. Он даже при смерти был бы готов меня подколоть. Но сейчас он исчез. Наслаждаясь внутренней тишиной и единством личности, меня беспокоила всего одна мысль: как же я теперь буду дрочить?

Медленно я подошел к залу. Схватился окровавленной рукой за дверную ручку шарообразной формы, но кисть с неё соскользнула. Я взялся чистой рукой, и неторопливо открыл дверь.

Я увидел взгляды из кабинета. Усталые, недоверчивые и туповатые, по ним читалось "Ну, неужели он вернулся". Но как только из-за двери показалась моя рука, они сразу сменились на напуганные, обескураженные и паникующие. Сразу встали, начали галдеть что-то вроде:

"Нэвер, ты живой?"

"Что с тобой стряслось?!"

"Что с твоей рукой?"

"Вызовите медиков!"

Но меня так всё это задолбало, что уши заболели. Еще не хватало из них тоже начать кровоточить.

- Заткнитесь все, нахер, - резко перебил я их гундёж, - отойдите от меня!

Все присутствующие в кабинете сразу онемели, и испуганными глазами уставились на меня.

- Придурки. Ненавижу вас.

Неожиданно для себя я заметил, что жутковато улыбаюсь. Я сказал тихо, непринуждённо:

- Мы ещё не закончили. Я пропустил одну сцену, - я показал вверх указательным пальцем трясущейся раненой руки, кровь с нее ритмично капала на пол, - Вы все знаете какую. Сейчас мы её дружно отрепетируем.

- Что значит "отрепетируем"?! - прокричал один, - Тебе скорая нужна!

- Да срал я на твою скорую! Подождёт. Мы. Репетируем. Мой. Выход. Прямо сейчас. Я никуда не поеду, пока мы не закончим.

Я видел боковым зрением, как Лесли немного улыбается, видя эту картину. Одна белая ворона среди остальных, которая смотрит на мир иначе. Уж кто точно, так это она видит меня насквозь.

Все остальные были ошеломлены моими словами. "Ошеломлены" - это мягко сказано, они охуели. Всё еще растерянно смотрели на меня, потом стали медленно поворачивать головы на преподавателя и смотреть на него, в ожидании ответа. Ибрагим Ревдитович оценил ситуацию и медленно кивнул в знак согласия.

Так хорошо я никогда не играл, никогда так не вливался в персонажа. Да и в целом, давно так охренительно себя не чувствовал: я настолько кайфовал от того, что делаю, что разум затмил экстаз. Я полностью забыл кто я, остался только Уинстон. Я жил им, смотрел на мир его глазами, и, несмотря на кровоточащую руку, я охрененно справился. Боль в руке полностью пропала, и осталось только кровотечение. Из-за активного жестикулирования и моей увлеченной игры кровь брызгала мне на лицо, на все вокруг, на Лесли, и красила окружение в красный. Я чувствовал ржавый вкус у себя во рту, и маниакально наслаждался им. Поддавшись страсти, я взял с руки мазок крови и размазал её от краёв губ по щекам, сделав своеобразную улыбку.

Кровь испачкала меня всего, одежду, слепила волосы, но я получал искреннее и неподдельное удовольствие от того, как она льется на меня, будто я принимаю кровавый душ. Эти чувства нельзя описать словами.

Я никогда не видел их настолько испуганными. Забавно видеть, как вид кровавых пятен на полу и рваных ран на моей руке обескураживает людей, и никто не может влиться в свою роль. Никто, кроме Лесли. Тратится, как всегда, на полную, и мои раны её вообще не смущают, будто вообще ничего странного не происходит. Готовая к этой сцене, и полностью понимающая, что за моим маниакальным поведением скрывается желание всё исправить. Опять-таки, этим мне она и нравится. Она прекрасна.

Наступила та самая сцена. Я подошёл к ней, без лишних сантиментов и колебаний страстно поцеловал её. Я жил этим моментом, хотел, чтобы он длился вечно. Готов был всё отдать, чтобы это повторилось. Я прижал её ближе к себе, и мы не прекращали целоваться. Я испачкал всю её одежду своей рукой, но нам обоим было на это плевать.

Внезапно я почувствовал, что она толкает язык. Для меня это было совершенно неожиданно. Не было запланировано, чтобы всё заходило так далеко. Я не понимал, что это: внезапное проявление чувств, или полная отдача образу, имитация страсти ради красоты момента для остальных? Я вытянул ей язык в ответ, и так мы стояли долго, расплываясь во французском поцелуе. Нам было совершенно плевать, что сцена затянулась, мне хотелось, чтобы это длилось вечно. Наконец, я почувствовал, что жизнь прекрасна. Это мгновение длилось так коротко, но чувствовалось бесконечным. Казалось, мозг сейчас отключится от безумного выброса серотонина.

Но всё хорошее когда-то заканчивается, Простояв так 43 с половиной секунды, мы прервали поцелуй. Мы медленно отодвинули лица друг от друга, и между нашими ртами медленно протянулась струйка слюны. Порвавшись под своим весом, она капнула на пол, смешавшись с расплывшейся на нём кровью.

Я посмотрел в её глаза. Но не нашёл там ответа что это было. Однако я чувствовал, что нам обоим в этот момент было хорошо. Может, у неё, как и у меня, что-то случилось, и она нуждалась в этом? Я не знаю. Но её глаза всё также оставались спокойными, не показывающими какие-либо эмоции, но всё же... Счастливыми? Я не могу... Они такие красивые. Будто смотрю в зияющую бездну.

А потом всё помутнело, и я почувствовал, что теряю сознание.