Большая игра

Сколько бы ни расставляли лавочки на улице Космодемьянских, местные их всё равно растаскивают по кустам. Логично донельзя. Нормальным людям присесть негде, а люмпены бухают с комфортом, скрывшись от глаз бдительных стражей порядка и прочих заинтересованных лиц.

Правда, во вторник рассадкой клошаров по кустам заведует грустное домашнее животное. В смысле, их там кот наплакал. Только в самом сердце кустов за автобусной остановкой сидит мужчина в сером тренче, вытертых джинсах и таких видавших виды кедах, что, как говорится, без слёз не глянешь. Видно, из-за этого котик и плакал, ага.

Довольно долго там сидит. Читает. Хмыкает, загибает уголки страниц. Резким, недовольным движением убирает с лица белые волосы, когда ветер сдувает пряди в глаза. Меланхолично реагирует на начавшийся дождь открытием зонта и продолжает читать.

Без двадцати шесть закрывает книгу и бесполезный уже полчаса как зонт. Закуривает. Щурится на солнце. Тяжко вздыхает. Потом счастливо улыбается. Если учитывать локацию, можно подумать, что или пьяный, или больной, или всё сразу. Ещё и руки мелко дрожат, сигарета это безжалостно подчёркивает.

Без пятнадцати отправляет окурок в заросли щелчком, встаёт, оглядывается по сторонам, с церемониями, подобающими давнему клиенту психиатров, таки выбирается из кустов и степенно удаляется в сторону конечной трамваев.

- - -

— Схвати какого-нибудь пива...

— Здесь? — и смотрит, будто это мне никогда тридцати лет не было.

— А ты чо хотел в угловой пойти? Поверь мне, там ваще ничо нет!

Кивает и ныряет в киоск. Вот и умница! Вот и хорошо! Юных друзей необходимо эксплуатировать в меру, но безжалостно, чтобы, значит, не расслаблялись и благоговели иногда. По праздникам хотя бы. Сегодня пятница, значит, празднуем окончание трудовых будней.

Закуриваю, разглядываю отражение в зеркальной стенке киоска между рекламой энергетика и семечек. Думаю, что пора подстричься, ибо жарко, да и платье не мешало бы новое прикупить, весна всё-таки, время перемен, вся хуйня.

Выходит из киоска с двумя бутылками светлого Бергауэра. Киваю, тушу и выбрасываю басик. Маячу с загадочным выражением, мол, пошли. Едва заметно хмыкает. Да чо уж, мы созданы для дурацких кривляний друг перед дружкой. Другим стыдно такое показать.

Ныряю в лаз меж пышущих весенней свежестью кустов.

— Там мокро.

— А твоя куртка нам на что?

— Слышь...

— Слышь, а лавка-то сухая! И книжка!

Хватаю потрёпанную книжицу, выпущенную, пожалуй, раньше, чем познакомились мои родители. Фома из Кантимпрэ, мать моя женщина, «О природе вещей»!

— Смотри, — говорю, — какое сокровище!

Меняю букинистику на бутылку пива, отхлёбываю, улыбаюсь.

— Жизнь хороша...

— Когда пьёшь, — кивает. — Читал я это сокровище. Классе так в седьмом. Уилбера лучше почитай «Краткую историю всего».

— Да, я помню, ты говорил. Но, видишь ли, её мне никто не оставил на лавке!

Качает головой, глядит с укоризной, но улыбается незаметно почти. Кажется.

- - -

Вниз по Космодемьянских, помахивая закрытым зонтом, расслабленно идёт беловолосый мужчина в тренче. Вроде бы рассеянно глядит по сторонам на провода, ласточек, рекламные щиты, но взгляд цепкий, внимательный. На светофоре останавливается, закуривает, продолжая осматриваться. Ухмыляется довольно каким-то своим мыслям или наблюдениям. Переходит Гражданскую. В кармане пищит телефон. Хмурится, берёт трубку.

— Погулять спокойно не дашь, — произносит вместо приветствия.

— Сорян, братан, — хрипло смеётся собеседник, потом обеспокоенно добавляет. — Всё получилось? Я ничего не испортил своим звонком?

— Слышь, харе переживать на каждом шагу, а?! Знал бы, что ты такой паникёр, не взял бы, муспелы с тобой! Насчёт получилось ничего не могу сказать, не в моей компетенции. Ты ничего не испортил. Теперь рассказывай, что случилось.

— Только муспелов тут не хватало, — проворчала трубка. — У нас гость.

— Оу, — удивился беловолосый, выкинул окурок в урну. — Что за гость?

— Хамло какое-то. Расселся на балконе...

— Сразу?

— Сразу. Да, ты всё правильно понял.

— Хм... Дорогой друг, а сгоняй-ка за пивком, я сейчас буду, — и положил трубку.

Ещё раз огляделся по сторонам. Пожал плечами. Повесил зонт на бетонный забор между двумя шипами в форме пик и свернул за угол. Если бы кто-нибудь решил полюбопытствовать, куда направился хозяин зонтика, то был бы разочарован, потому что по улице Петра Краснова, обрамлённой промзонами, никто не шёл.