Судьба скованная железной цепью
Уж точно не такой судьбы хотела Василиса Романовская. Жить остаток жизни в вечном страхе за своё бытие, оплакивать смерть отца, и любоваться мордами царской опричнины — худшее наказание. Перед девичьими глазами пронеслась вся жизнь одним махом, когда «царские псы» ворвались в дом со словами, что Никита Романовский предатель, который все это время передавал важную информацию сторонникам ливонского ордена. Не дав ему даже слова сказать, один из опричников вонзил кинжал отцу, прямо в самое сердце. Он хрипел, упал на пол, схватившись за только что раненое место, но второй обезглавил его, завершив его страдания. И все это на глазах у его ребёнка — девятнадцатилетней василисы. В её глазах застыли слёзы, перед тем, как второй опричник добил отца она прокричала лишь одно слово: «папа!». после чего ринулась к мёртвому телу единственного родителя. Но ей не дали этого сделать. Подхватили под руки со словами «отведём тебя к государю, пусть он твою судьбу решит». Держали её можно даже сказать грубо. Тащили силой, ибо девица ногами упиралась, вырывалась, кричала, плакала, умоляла, в общем, не давала вести себя в царский двор. Звуки на миг затихли для неё, она слышала голоса глухо, частый стук собственного, облитого кровью, из-за смерти любимого папеньки, сердца, тяжелого дыхания и мерзкий гул в ушах. Юница обмякла в руках двоих сильных мужчин, уже не сопротивляясь и не плача горькими слезами. Зима, холод потихоньку поражал ее конечности, разгоряченные от таких эмоций, приводя её в сознание. Девичьи руки и ноги уже тряслись от холода, когда ее заводили в пропитанные кровью хоромы. Опричники, видимо, не посчитали нужным вести девицу прямо к ногам государя, передали её стражникам. Они грубо толкали её в спину, приговаривая «поживее». Она, в свою очередь, еле шла, силы медленно, но верно иссякали, перед глазами все мутнело. Не заметила даже того, что перед ней с тяжелым скрипом отворились массивные двери, украшенные замысловатым резным узором. В девичий нос сразу ударил до боли противный шлейф ладана. Свет факелов, отражаясь от полированных пластин метала, пробегал по резьбе, будто оживляя высеченные символы. Василиса пошатнулась, от очередного толчка в спину от стражников, заставляя делать шаг вперёд. Избежать неизбежного было невозможно, ибо перед ней уже открылся вид на царскую обитель. Она чуть не упала, но государева стража подхватила её под руки, провела прямо к трону царя, небрежно её швырнув перед самим Иваном Грозным, словно половую тряпку. Она упала, выставив руки, сделав себе якобы опору, чтобы не ударить лицом в мраморный пол. Не рассмотрела толком, кто перед ней стоял. Но краем глаза увидела: два стоящих по обе стороны трона стражников, самого царя, восседавшего на троне, а рядом с ним, по всей видимости — Фёдор Басманов, который, словно верная гончая, стоял ближе к правителю, спрятав руки за спину, смотря на девушку с явным презрением. Юная девица, в которой, как все считали, текла кровь предателя, чувствовала на себе палящий, строгий взгляд царев. Он помолчал некоторое время, размышляя: «что же делать с девчонкой». И все же, выдвинул свой приговор.
— Казнить, немедля, — проговорил грубым басом, без капли жалости, к только что потерявшей отца девушке.
Стражники, которые стояли за спиной Романовской, не осмелились ослушаться приказу, уже спешили схватить девушку под руки, потихоньку оттаскивая её худое тело назад. Но темноволосый остановил царя, одной робкой фразой
— Разве стоит казнить того, кто ещё сможет нам пригодиться, государь? — с холодной усмешкой, сказал Басманов.
Резко, царь поднял руку, в останавливающем жесте. Все и вправду остановилось, но девушку держали, команды отпустить не было. Иван перевёл взгляд на опричника
— Скажи ка мне, Феденька, какой мне прок от дочери предателя? — с слышимой в грубом голосе насмешкой, над предложением приближенного к себе человеку, ответил государь.
Опричник забегал глазами по светловолосой девушке, подумал и рассказал свой план
— Сам посуди, она может знать о промыслах батюшки своего. Может знать, через кого он свитки да письма передавал, — ответил, уже не улыбаясь, смакуя момент.
Красавица побледнела от подобного, лучше умереть, чем так. А ведь она может правдой невинных людей погубить.. Но выбора то, не было. Ивану Грозному это было даже на руку: узнать, кто этому способствовал ещё, мало ли его люди ему были не верны? Решил выдвинуть окончательное решение:
— А ты прав, Басманов.. ладно. Оставьте живой любой ценой, чего бы этого не стоило, — переведя взгляд на верного опричника, добавил, — Федя, тебе поручаю следить за ней. Нужно будет — выбивай из её каждое слово, если говорить откажется. И глаз да глаз за ней, чтобы никого предупредить не успела.
Романовская, услышав это, думала, под землю провалится. На глаза навернулись слёзы, вновь. Предавать отца? Ни за что в жизни. Она сначала тихо начала, но позже постепенно перешла на крик.
— Нет.. Я не буду вам ничего говорить! — вскрикнула девушка.
Государь закатил глаза, явно давая понять, что нету ему дела до девчачьих истерик, махнул рукой, с короткой репликой:
— В темницу.
Василиса встала на уже окрепшие ноги, продолжала кричать что-то о несправедливости, что клеймо предателя носить не будет, что отца убили на её глазах, оставив ее одну одинешенькую. Она продолжала, пока её не утащили за дверь. Стражникам просто напросто осточертело тащить девчонку, пока та ногами упиралась, вырывалась, и, мужчины, не придумали ничего лучше, чем подхватить ее под руки, подняв в воздухе, чтобы ногами не доставала к полу. Так и понесли, вниз, по каменной лестнице. Чем глубже вниз спускались, тем больше становилось темно, воняло сыростью, гнилью с перемешку с приторно сладковатым, еле уловимым шлейфом. Романовская, все это время, пока её так несли, просто опустила голову, закрыв глаза. Послышался скрежет ключа в замке, с противным, продолговатым железным скрипом, открылись решетчатые двери. Её грубо бросили вперёд, на «подстилку» из сена, на пол. После чего дверь закрылась, стражники ушли, их топот раздался эхом по коридорах. В тишине темницы, под потрескивания настенного факела, послышались шорохи, лязгание цепей.. Из соседней клетки, высунув прикованные цепью руки за решетки, на нее в полутьме выглядывал заключённый, с ухмылкой. Страшный такой.. Лицо разбитое, волосы, в некоторых местах, словно врывали, костяшки пальцев в мясо побиты, а сами пальцы.. Словно сломали, вывернули. Мужчина своим хриплым, но противным голосом, выдал:
— Эка невидаль! Когда это, государь наш светлый, баб стал в свою темницу бросать? — пролепетал, и, сам же с этого посмеялся, дурень.
Девица дёрнулась, от такой резкости, сразу отползла назад, забившись в уголок. Прислонившись спиной к холодной каменной стене, промолчала. Побоялась ответить. Неизвестный дальше гоготал, но успокоился, как только девичий силуэт скрылся за стенкой.
— Ладно тебе, краса, не боись, я ведь за решёткой. Не доберусь точно. — в его голосе слышалась хищная ухмылочка. От такого, по ее телу пробежали мурашки.
В моменте, Василиса почувствовала себя мерзко, до того мерзко, что захотелось спрятать все, что делало её женщиной: волосы, черты лица, тело.. И не показываться больше никогда в жизни. Мужчина громко нашёптывал всякие мерзости, самому себе под нос. Ей было действительно страшно, хоть их отделяли цепи на мужских руках и решетки. Холодно было. Очень. До того, что рассудок мутился. Обняв свои колени и поджав их к себе, опустила голову вниз, вздохнув тяжко. Не заметила Романовская, как уснула. Это был не сон, а тревожный дрём. Сквозь такое жалкое подобие сна, она слышала каждый шорох, но не просыпалась. Ровно до того момента, пока не услышала звук открывающейся решётки, за которой была заперта. За железным скрипом последовали строгие, тяжёлые, медленные, словно рассчитанные шаги. Перед ней предстала чья-то фигура, девушка подняла голову. Сначала все расплылось, но позже силуэт больше прояснился. Резкий строгий взгляд пронзил её, словно кинжал, через все тело. Чёрные волосы по плечи, хитрые глаза, расшитый узорами роскошный кафтан, актуарные сапоги, перстни на пальцах.. Басманов. Змей.. Но все же, можно даже сказать, что он её спас, хоть и из личной выгоды. А какая ему от этого выгода? Перед царём выслужиться. Басманов окинул ту недобрым взглядом, отмечая:
— Надо ж, живая. Думал, на утро околеешь, — с холодной насмешкой, проговорил темноволосый красавец.
Романовская не ответила ничего лишь уставившись в одну точку, стеклянным взглядом. Она так хотела, чтобы все это оказалось страшным сном.. Надеялась проснуться. Отец был бы жив и все было бы нормально. Царский опричник решил девушку немного привести в чувство. Взял флягу воды у стражника, вылил немного на ладонь, взбрызнув капли ледяной воды на лицо девушки. Василиса от такого, вздрогнула, подняв глаза на мужчину, а он, в свою очередь, процедил:
— Вставай. Государю ты пока нужна живая. Но если ещё раз разинешь пасть, в следующий раз сам тебе шею сверну, не побоюсь того слова. — Фёдор не церемонился, говорил грубо, резко, не подбирая выражений.
Юница встала слишком резко, ноги были ватные. Она чуть не потеряла равновесие, но вовремя облокотилась на стену. Мужчина уже успел шустро юркнуть за чугунную решётку. Наблюдая за этим «зрелищем», темноволосый потёр двумя пальцами переносицу, явно раздраженно, себе под нос рявкнул:
— Господи.. Волком тебя тащить, что-ли? — подняв глаза, Басманов понял, что долго это будет, ждать пока она сама доковыляет.
Подойдя к ней поближе, он грубо, не заботясь о том, больно ей или нет, схватил её за локоть, таща за собой, как упрямую кобылу, которая идти не хотела. Пошатнувшись, девушка неуклюже шагнула за ним, словно ходить разучилась. Не смотря на своё состояние, пыталась упрямиться, но как же было плевать опричнику.. Если хоть на полсекунды остановится — дергал, силой продолжая волочить её слабое тело за собой. Все было затуманено, вокруг, перед глазами то размывалось, то снова становилось более чётким. Шла за красавцем аккуратно, стараясь осторожно переставлять ноги через ступеньки, чтобы ненароком не упасть. Каждый шаг отдавался некой болью, словно ножами по ступням. Он дальше тянет её за локоть, Романовская цепляется за его рукав, не из страха, а потому, что ноги отказываются идти. А ступенек то много.. Девица не видела другого выхода, кроме как попросить медленнее шагать. Тихо, сбивчиво, едва ли не шёпотом, проговорила:
— Я иду.. Просто.. Помедленнее.. — Василиса, к слову, не была уверена в том, что опричник услышал.
Но о чудо, услышал. Хмыкнул себе под нос, грубым басом решил её пристыдить, обвинить в том, что врет она. Темноволосый обернулся на девушку, остановился, напускным образом ослабил хватку, немного опустив ее руку.
— Бедняжечка.. Может быть, её светлость желает, чтобы её на руках донесли? — без какой либо жалости сказал. Словно действительно, делать ей было нечего, притворялась.
Ухмыльнулся, хищно так, точно змей. Резко, взял её за прядь волос, на кулак намотал, и грубо дёрнул на себя. Девица взвыла, от резкой боли. В её глазах промелькнули слёзы, от таких ощущений, но юница быстро их проморгала, чтобы не увидел. он горячим дыханием согрел ее ухо прошептав, через самые зубы
— Не притворяйся. Ходить она не может, дрянь эдакая.. — отпустил волосы, также резко, как и схватил. Хватка на ее локте опять окрепла, — пошли, пока я с тобой нежненько ещё.
«Ну я же не зверь, все таки» — пронеслось в голове у федора басманова. ослабил самую малость хватку на девичьей руке, уже не тащил, а вёл. В глубине души, понимал, что после ночи в холоде, тело замёрзлом достаточно. а Василиса Романовская, в ответ, стиснула зубы, замолкла. Как только ее ввели в царские палацы, резкий контраст тепла пробежал по телу. Словно лёд растаял. Девичье тело обмякло, пошатнувшись, чуть не упала. Хотя.. Почему это чуть? Упала конечно, а опричник не поймал, зачем? Вздохнул, словно великий мученик, когда она за его спиной упала на колени, закатил глаза. Подойдя к одному из слуг, сказал тихо:
— Принеси кафтан какой, для девчонки. Не хватало мне беды, чтобы она замёрзла у меня на руках, — с опаской сказал.
Слуга кивнул послушно, убежал. Опричник обернулся на свою «временную ответственность» увидев эту жалкую картину. Несколькими шагами к ней подступил, аккуратно, но твёрдо, за руки поднял её на ноги, закинул ее руку себе через плечо, держа её. А верный слуга уже прибежал с кафтаном. Поставив девчонку на ноги нормально, Басманов взял кафтан, небрежно накинув его ей на плечи.
— Сама наденешь, делать мне нечего, укутывать тебя, — строго но не жестко, как несколько минут назад, сказал, — И поживее. Нам ехать надо, карета ждать не будет.
Почувствовав на себе покрой ткани, её всю пробирает, от резкой смены температуры, холодное тело внезапно чувствует ощущение кафтана, и от этого бросает в дрожь. Красавица плотнее натягивает ткань на себя, не потому, что благодарна, а потому, что холод уже не выносим, да и не поспевала она за ним, не стал мужчина ее ждать, пошагал к выходу. На не отогретых толком ногах, поковыляла за ним, пытаясь бежать. Лишь негромко бросив ему вслед:
— Фёдор, стой! Подожди меня, пожалуйста.. — точно мольба. Ей было противно молить о чём-то собственного душегуба.
Он не остановился, ускользнув на улицу, попросив лишь придержать для её дверь. карета уже ждала, в готовности уехать. Фёдор то, уже залез, а девица возилась, ибо высоко было немного, а лесенки не было. Опричник цокнул языком
— Ну что ты там копаешься, Господи.. — он её подхватил на руки, помог подняться в карету, усадил рядом, на приличное от себя расстояние, проворчал, — за какие такие грехи черт меня дёрнул поручиться за такую горемыку..
Она промолчала, не было ей что ответить, колкими фразами в ответ опасно кидаться было. Карета тронулась, ехали молча, пока не наехали на яму. Василиса случайно упала на басманова, он ничегошеньки не сказал, лишь отодвинул её от себя рукой, глядя в окно. Шмыгнув носом, девица спросила:
— А куда мы едем? — ей просто было интересно, не больше не меньше.
— Не твоего ума дело. Ещё раз спроси - прикажу у леса остановить, тебя выброшу и уеду. — отмахнувшись сказал Фёдор, продолжая смотреть в окно.
Ехали остаток пути в тишине, пока не приехали к роскошному домишке. Выйдя из кареты, Басманов поманил её за собой рукой. А ей что оставалось делать, кроме того, как пойти за ним. В доме была своя прислуга, все красиво расписано узорами, двери везде почти такие же, как у Грозного во дворце, видимо, дом самого Басманова. Красиво жить не запретишь, да? Походя по коридорам, зашли в комнату, с уже разожжены камином. В комнате было вполне тепло, по этому, Романовская сбросила с себя кафтан, оставив его на кровати. Обведя девчонку взглядом, мужчина сказал приказным тоном:
— Сядь. — отведя взгляд садясь за письменный стол, по всей видимости, свой. Его это комната была.
Василиса села. Делать нечего было. Закинув ногу на ногу под столом, Басманов помолчал несколько минут, собираясь с мыслями. Тишина была напряжённой, осязаемой. Своим голосом басманов решил разорвать тишину между ними.
— Ну давай рассказывай, что знаешь о проделках отцовских. Все без утайки. — он хоть и не смотрел, но светловолосая чувствовала, будто хотел, молчала. Фёдор расплылся в ухмылке, встал, подкрался к ней, наклонился, сказал, — ну ты же не глухая, слышала, что государь сказал. Если говорить откажешься, я вполне смогу из тебя каждое слово выбить. — мужчина подставил к ее лицу кулак, предупреждая, что вот вот приступит к действиям.
Девица его боялась, но немного. Все же, если она не хотела мёртвым грузом на полу лежать, в собственной луже крови, лучше рассказать, но немного.
— Он письма передавал через какого-то русскоговорящего.. Волосы у него светлые.. Вроде бы в церкви служит.. Этим.. Помощником батюшки. — она вспоминала, что, да как. Продолжила — в церкви на отшибе, там храм разваливается, но батюшка его чинит регулярно, а он помогает.
Басманов задумался. Спросил
— Так. Имя не помнишь? Часом, не Игорь Соловьёв? — спросил он, всматриваясь в ее глаза, чтобы понять: врет, али нет?
— Тут не не помню, а не знаю. Помню в какой церкви служит, где они встречались, для передачи писем и.. Всё. — сказала рассеяно, но честно.
Фёдор был польщен тем, что она рассказала честно, но не показал этого. Стал думать, как выманить этого предателя из норы. И придумал, смекалистый все же.
— Значит так, — начал, собравшись в одну кучу, — завтра поедешь туда одна, скажешь мол, отец уехал, просил кое чего передать. Назначай встречу на том месте, где батька твой ему все отдавал. Только ночью, чтобы меньше кто видел. Расспросишь его, о том, о сём. Передашь ему пустой свиток, а мы засаду устроим.
Девушка хотела сказать чего, не дал. Остановил на полу слове.
— Молодец конечно, молодец. И кричать не надо было, при царе, — мужчина начал расхаживать по комнате, похрустывая пальцами — у тебя нет выбора, красавица. Противиться будешь - мигом голова на плахе окажется.