4
Я торчал на стоянке возле больницы, никак не решаясь войти. Сзади, за поясом, прикрываемый рубашкой, покоился пистолет. Наручные часы по-прежнему тикали, показывая половину пятого, хотя в некоторой мере я ощущал, что этот мир съехал с катушек и теперь творил всякую несуразную чушь, словно в калейдоскопе.
Пока я шёл в больницу (именно шёл, потому что она находилась всего в двух кварталах от моего дома), я так и не смог придумать какой-нибудь ясный и вразумительный план, который учитывал бы все нюансы и предрассудки, коими была забита моя голова. Сон, обычно царствующий в это время над моим сознанием, сегодня покинул его. Возбуждение подавлялось здравым смыслом, но ненависть, словно от приближения потенциального врага, росла в геометрической прогрессии.
Я переминался с ноги на ногу, смотря то на безлюдный сквер, то на изредка проезжавшие по пустым улицам машины, то на освещённый вход больницы, двери которого удобно раздвигались перед каждым посетителем, будто желая устроить ему хороший приём.
На этом месте меня держали две основные проблемы. Первая и самая важная: как будучи незамеченным выстрелить в пациента и точно так же покинуть заведение; вторая: я не знал, где именно находился Брокер. Последнее можно было поправить довольно легко, просто узнав нужную информацию на ресепшене. Но не было гарантии, что мне её скажут и что это не вызовет подозрений у эскулапов.
Но и стоять здесь, пока не наступит утро и родители меня не хватятся, было бы не лучшей идеей.
Медленно, на ходу оценивая обстановку, я пошёл в сторону входа. Меня приветствовали яркие огни, двери, словно по велению невидимого волшебника, послушно распахнулись, и я вошёл в светлый, небольшой, но по-домашнему уютный вестибюль. Освещение было мягким, не утомляло, а расслабляло глаза, так что я даже немного растерялся.
Когда глаза привыкли к новой обстановке, я огляделся и увидел небольшой столик, ограждённый маленькой стенкой, за которым сидела приветливая, но очень уставшая на вид девушка.
Уверенно, по крайней мере я себя в этом уверял, я двинулся вперёд. Девушка, подперев подбородок рукой, просматривала картотеку. Её глаза бегали от одной строчки к другой, но я был убеждён, что её вялое сознание ни черта не понимало в этих пляшущих докторских надписях.
Я постучал по окну, и она подняла голову.
— Чем я могу вам помочь?
Я сделал глубокий вдох, стараясь не смотреть ей в глаза, и сказал, немного хрипя:
— Я пришёл к своему другу, Билли Брокеру. И хотел бы узнать, где находится его палата.
Работница секунду глядела на меня, словно не понимала, о чём речь. Проворным, наработанным движением она достала из ящика стола другую папку, на сей раз более старую и объёмистую и, улыбаясь, сказала:
— Подождите минуточку.
Я стоял, облокотившись о стойку, рассматривал скудное и однотонное убранство стола дежурного врача. В какой-то момент, когда мой взгляд скользнул от одной ручки к другой, я подумал, что нагнулся слишком сильно: рубашка задралась, и пистолет был виден. Я резко дёрнулся назад, слишком резко, ибо моя спина болезненно хрустнула. Я сжал губы, чтобы не закричать или не издать какой-нибудь странный звук.
— Что-то не так? — спросила девушка с неподдельным интересом.
— Билли Брокер, — протянул я, хотя тогда моя речь была похожа на лёгкий стон.
— Ах да, — собеседница странно посмотрела на меня, затем метнула взгляд в записи и сказала: — Восемнадцатая палата, второй этаж. Там дежурит его мать. Если она и доктора разрешат, то можете проведать своего друга.
— Доктора? — переспросил я. — Он, насколько я знаю, сломал ногу.
— У него инфекция, — теперь девушка смотрела на меня подозрительно, даже изучала, как мне казалось. — Так здесь написано. Он под капельницей.
— Ладно.
Я криво и очень неестественно улыбнулся и пошёл к лифту, двери которого выступали из проёма в стене. Спина болела довольно сильно, но терпимо. Я был уверен, что скучающая мадам провожала меня взглядом, но желанию обернуться не поддался.
Остановившись у лифта, я нажал на небольшую красную кнопку и услышал наверху слабое, но постепенно нарастающее гудение. Кнопка загорелась приятным зелёным светом, и двери плавно открылись, освобождая путь в небольшую, но уютную кабину. Передо мной предстало зеркало, слева находилась панель с кнопками и вызовом диспетчера.
Лицо, которое показалось в зеркале, я не сразу признал за своё, и это не потому, что я очень поменялся или оно что-то изменило, просто тогда я уловил себя на мысли, что почти никогда не смотрю в зеркала, а если и смотрю, то не обращаю внимания на своё отражение. На секунду я застыл, глядя на свои зелёные, как у кошки, глаза, грубоватые, словно высеченные неумелым скульптором черты лица, и высокий лоб, на который ниспадала прядь чёрных волос.
Не отрывая взгляда от зеркала, я вошёл в кабину и нажал кнопку с цифрой два. Двери закрылись, и лифт понёс меня вверх. Через пару секунд он остановился, немного поскрипывая. Я вышел из кабины и огляделся по сторонам. Передо мной был длинный пустой коридор, по обе стороны от которого находилось множество дверей. Блёклый свет ламп, гораздо более тусклый, чем в вестибюле, слабо отражался на прозрачно-чистом кафеле, шаги по которому отдавались небольшим цоканьем.
Палата №18 находилась через две двери от лифта и, насколько я мог судить по расположению других дверей, была единственной одноместной на этом этаже.
Я неторопливо двинулся к цели, когда вдруг заметил женщину, сидевшую на низкой скамейке прямо под дверью. Её лицо опустилось, рука поддерживала подбородок. Она спала. Под глазами виднелись небольшие синяки. Я мог бы поспорить, что открой сейчас эта дама глаза, они были бы красными и выпуклыми, словно у умалишённого.
Когда я подошёл ближе, то смог узнать в спящей мать Брокера. До этого я видел её несколько раз, но лично знаком не был. С какой-то отдалённой полки в кладовке воспоминаний слетела мысль, что эта женщина, бухгалтер среднего звена, давно разведена, и сын для неё — единственная отрада. В который раз я подумал, какая же чушь иногда остаётся в нашей голове.
Я тихо шёл к двери, слыша стук своего сердца лучше, чем звуки шагов. Страх, что она неожиданно проснётся и заявит мне что-то вроде: «Какого чёрта ты делаешь у палаты моего сына?» — только нарастал.
Как только стальная ручка двери оказалась в зоне моей досягаемости, я протянул руку и дотронулся до холодного металла. Женщина сидела в той же позе; её сопение, негромкое и постанывающее, слегка раздражало.
Неторопливо и плавно, как в замедленной съёмке, я нажал на ручку, и дверь открылась. Последовал глухой скрип, сердце моё ударило в лёгкие, но мать Билла по-прежнему спала, двигая только скулами.
Я зашёл в тёмную, тесную, бедную на убранство палату. Вряд ли бухгалтер мог позволить себе номер люкс, так ведь?
Посредине комнаты стояла большая высокая кровать на длинных металлических ножках с колёсиками. По правую сторону от неё стояла тумба коричневого цвета с двумя выдвижными ящиками. На окне, низком и почти квадратной формы, повисли жалюзи. Укрытый белыми простынями и с подвешенной за верёвку перебинтованной ногой на кровати лежал Билли Брокер.
Он тихо сопел, его грудь вздымалась в такт редкому дыханию. В какой-то момент я подумал: «За что я так его ненавижу? За что?» Но перед глазами появилась привычная картинка парня на коляске, который теперь уже вечно будет крутить эти железные колёса. Ненависть росла, превращаясь в неконтролируемый гнев. Я ощутил холод рукоятки пистолета ещё раньше, чем взял его в руку. Я хотел, по крайней мере сперва, убить его без слов, без лишних пустых разговоров: только выстрелить, и всё. Но кто-то верит, что правила существуют лишь для того, чтобы их нарушать, а планы — чтобы менять.
Я не сразу заметил, что на его кровати лежали две подушки, причём одна почти сползла вниз. Аккуратно я взял её в руку, ощущая мягкую и приятную, будто человеческая плоть, ткань больничного белья. Брокер во сне инстинктивно повернулся, желая достать подушку, но его рука словила лишь воздух, и он продолжил спать дальше.
Я постоял так ещё мгновение, словно ожидая кого-то знака, а потом плавным движением, каждую секунду переводя взгляд то на лицо пациента, то на подушку, начал медленно опускать её Биллу на голову. В левой руке покоился пистолет, готовый в любой момент продырявить парню голову. Подушка опустилась на рот и шею, почти перекрывая кислород к его дыхательным путям.
Билли дёрнулся, ощущая что-то странное и непонятное в горле. Вяло и как-то с неохотой он отрыл глаза, но в следующий момент, сперва безмятежные и сонные, они налились кровью и ужасом. Ещё до того, как моя жертва осознала, что у неё на шее подушка, парень увидел, как ко лбу медленно плывёт револьвер. Чёрный и блестящий во мраке комнаты, он походил теперь на нечто фантастическое и нереальное.
Брокер попытался шевельнуться, но прежде чем его рука коснулась подушки, я тихо, но довольно отчётливо произнёс:
— Если ты сейчас сделаешь ещё хоть движение, Билли, то девятимиллиметровый кусок свинца продырявит тебе башку, и ты отправишься в лучший из миров быстрее, чем твоя поганая мамаша сможет что-либо сделать. Усёк?
Он молчал, но его рука остановилась в сантиметре от подушки. Моя же лежала посередине, не сильно давя на шею. Сквозь пух я ощущал (а может мне так хотелось) пульсацию его сонной артерии.
— А теперь, — почти пропел я, — прежде чем сделать то, зачем я сюда явился, хочу тебе кое-что сказать.
Я действительно собирался начать говорить что-то о том парне с коляской, но меня вдруг ударило в жар. Пульс резко подскочил, перед глазами поплыли круги. Я закрыл их, дабы восстановить зрение, а когда через две секунды открыл, то увидел, а может, и ощутил, что мой палец скоро дожмёт курок, и револьвер выстрелит. Я быстро дёрнул его назад, а Брокер, пользуясь моим замешательством, с силой ударил меня по руке. От неожиданности и боли, которая прожгла мою кисть, я отшатнулся от койки.
— Мама! — завопил парнишка, отдёргивая подушку. — Помоги!!!
Его голос, пронзивший гробовую тишину со звуком летящей стрелы, слился с грохотом выстрела. Револьвер в такт моим движением отошёл ото лба Брокера и теперь находился над подушкой. Передо мной пронёсся столб белоснежного пуха.
В тот момент трудно было сказать, что именно разбудило мать Билли: звук выстрела или его тошнотворные крики, но она тут же влетела в тёмную комнату со страхом на лице.
— Билли, — произнесла она, сперва даже не замечая меня, но затем, следуя его взгляду, по-прежнему полному ужаса и боли, наконец уставилась на незваного гостя.
Я всё так же стоял, глядя ей в лицо и совершенно не понимая, что делать. Пистолет лежал у подушки. Мне ничего не стоило поднять его и выстрелить снова.
Женщина сделала шаг вперёд и, переводя взгляд на сына, спросила:
— Что вы здесь?..
— Замолчите! — выкрикнул я, страшась собственного голоса.
Гнев сменился страхом; я потерял контроль над ситуацией. Сознание требовало самозащиты. Я навёл на миссис Брокер пистолет и продолжил:
— Не смейте ничего делать, или я вас убью.
Женщина панически закричала, отходя назад. Этот крик, подобный крику тысячи мёртвых душ из ада, дезориентировал меня. Я так и стоял с выставленной перед собой рукой с оружием и не мог даже вспомнить, зачем сюда пришёл. Моё нутро больше не диктовало никаких инструкций. Я вдруг превратился в маленького мальчика, который потерялся в толпе.
— Замолчите, — вновь прошептал я.
— Вы не можете, — выдавила она сквозь крик и слёзы, струящиеся из глаз. — Он... мой сын, он ничего не... У меня нет денег.
Я посмотрел на Билли. Думаю, он ощущал то же, что и я. Всё перевернулось верх дном. Он глядел на меня, затем на мать и снова по кругу.
У двери послышались шаги и чей-то уставший, вялый голос:
— Тот парень на коляске. Его ведь забрали родители, да?
Дверь распахнулась, и в комнату вошёл высокий врач в синем халате с закатанными рукавами.
— Что с вами, миссис Брокер? — спросил он, не замечая меня.
«Мальчик на коляске. Его забрали родители. Он никогда больше не встанет с неё. Крутить тебе эти ржавые колёса до конца дней своих».
Послышался громкий выстрел, руку отвело в сторону. Барабан тихо щёлкнул. Мать Брокера лежала на полу с небольшим кровавым пятном на груди. Её лицо смотрело на белые стены больничной палаты. Доктор повернулся в мою сторону, направив туманный взгляд мне на руку. Где-то далеко закричал Билли Брокер, мальчик, которого я ненавидел.