HUMAN│XX121

Прежде чем Блайт смог нанести еще один удар, монстр исчез, растворившись во мраке.

Жалкий человек — биоматериал, созданный лишь для того, чтобы быть сосудом-носителем для его еще неродившихся собратьев — ранил его... и почти уничтожил ее.

Внутри ксеноморфа бурлило незнакомое переживание. Он не чувствовал боли в привычном смысле. Механизмы плоти работали. Кислота заполняла прожженные участки, слизь обволакивала раны, но ему было по-настоящему больно.

Память ожила, обволакивая ярким белым светом. Он снова услышал человеческие голоса, ощутил какую-то суету вокруг.

Холодный металл, жгущий запястья, голоса, нестерпимая боль во всем теле:

— Его мозг нестабилен. Надо переснять блоки.

Он пытался кричать. Голос рвался наружу, но тело не слушалось, он не мог пошевелиться.

А потом сознание резко прояснилось — он в шахте, окруженный металлическими стенами, идет за ней...

*

Она медленно опустилась на пол, чувствуя, как дрожат ноги. Холод пробрался под тонкую ткань, ударил в позвоночник. Она оглядывалась по сторонам, всматриваясь в темноту, как будто пыталась найти подтверждение того, что монстр ушел.

Тишина была глухой, нарушаемой лишь громкими ударами сердца. Ни шороха, ни дыхания, только сырость и гул.

Монстр исчез... но ей почему-то не верилось. Она чувствовала его присутствие так, как чувствуют приближение грозы — всем телом.

Рука на автомате коснулась горла, словно проверяя, цело ли оно. Все было в порядке. Монстр не причинил ей зла, только изучил.

Пленница была уверена: он понял, что она давно мертва внутри, и оставил ее в покое.

Ей вдруг стало ужасно жаль себя. Она обхватила колени, опустив голову, и зарыдала. Тихо, так, чтобы не было слышно. Слезы катились по лицу, падали на руки, оставляя прозрачные теплые следы.

Даже чудовище больше не видело в ней жизни, понимало, что она пуста... но не Блайт. Истязателю всегда было мало. Он хотел осушить ее до конца, до последней капли.

Вдалеке раздался крик. Пленница подняла голову, прислушиваясь. Кто-то звал на помощь, хрипел и захлебывался, вероятно, собственной кровью.

Звуки доносились приглушенно, через коридоры, сквозь шлюзы. Там, снаружи, происходило что-то жуткое.

Она почувствовала, как изнутри снова поднимается дрожь. То, что сидело в вентиляционной шахте, не было вымыслом, тенью ее боли, а реальным существом, которое выбралось из заточения, как и она.

Монстр не дрожал от страха, он боролся за свою свободу, а быть может, просто был голоден... Он явно хотел жить, в отличие от нее.

Время стало вязким. Все вокруг казалось застывшим. Она сидела на холодном полу, не поднимая головы и прислушивалась к боли других людей, не в силах взять себя в руки.

Когда крики стихли, послышалось уже знакомое шевеление в шахте, а затем пронзительный визг монстра. Она вскочила на ноги, разглядывая темную пустоту. Воздух вокруг сжался, как и ее сознание, сосредоточившись на одной точке, и вскоре мрак всколыхнулся.

По ту сторону затворки показалась продолговатая глянцевая голова, усеянная длинными зубами. Он смотрел на нее, будто раздумывая, а она оцепенела, боясь сделать хоть одно движение. Страх превратился в вещество, заполняющее все ее тело до самого мозга.

Когда под ногами что-то зашипело, девушка все же обратила внимание, что решетка, отделяющая ее от невиданного монстра, начала таять на глазах. Жидкость, разъедающая металл, за считанные секунды съела решетку и устремилась вниз, продолжая свое разрушительное действие уже не металлическом полу отсека.

Она отошла, не отрывая взгляда от монстра. Мощное черное тело, покрытое хитином, осторожно вытекло из вентиляционного отверстия.

Он был грациозен в своем кошмарном облике. Монстр, чудом обретший сознание, возник перед пленницей капитана, словно гора.

Ноги остались неподвижны, даже когда его тень скользнула по полу совсем рядом. Воздух сгустился, и каждый вдох жег ноздри.

Он остолбенел, как будто от тяжести собственного присутствия. Она отступила всего на шаг, когда он наконец двинулся и подошел ближе.

От него исходил плотный жар. Его тело приняло странную неуверенную позу, в этот миг монстр был похож на человека, сомневающегося в своих действиях.

Из пасти вытекала густая нить слизи, как яичный белок, с глухим всплеском капая на пол. Пленница заметила, что зверь ранен, и именно его кровь, а не слюна разъела металл.

Его правое плечо заживало на глазах, но все же ей удалось разглядеть ожог. Экзоскилет сильно напоминал человеческий, но голова, конечности и хвост были олицетворением чего-то противоестественного.

Рука, покрытая плотной оболочкой с когтями, застывшими в полудвижении, коснулась ее плеча. В это мгновение ее тело натянулось, как струна.

Все в ней замерло, в груди защемило. Она не шевелилась, потому что не хотела спугнуть...

В его прикосновении не было ярости или желания убить. Было что-то робкое и тревожное. Он касался ее, будто вспоминал, как это делается. Он сдерживал самого себя — пленница ощутила это всем телом.

Монстр медленно опустил голову и коснулся человеческого лба — очень осторожно, будто раны, когда проверяешь, затянулась ли она.

У нее перехватило дыхание. Под кожей разгорался жар, а вместе с ним слепая благодарность за то, что не убил и даже не пытался. Что-то давно забытое внутри нее вдруг раскрылось. Страх, въевшийся в кости, начал отпускать.

Они долго стояли в тишине, во мраке, лицом к лицу. Он двигался с осторожностью, почти извиняясь за свою громоздкость, наклонялся ближе, втягивал запах ее кожи.

Сегментированный хвост скользнул по полу, прошелся по щиколотке, обвился вокруг икры с неумелым любопытством, которое бывает у существ, не знающих прикосновений, но жаждущих их.

Она ощутила, как хвост чуть дрожит, касаясь тела. Он скользил по ногам, так мягко, как только мог. Человеческая кожа покрылась мурашками. Пальцы разжались, дыхание стало глубоким.

Ее рука коснулась твердой груди, пульсирующей под кончиками пальцев. Пленница повела ею выше, по изгибу ключиц, к шее, к безглазой голове. Он чуть наклонился, склонив огромную голову, и замер, прислушиваясь к сердцу.

Она чувствовала, как призрачные пальцы Блайта у ее горла разжались и отпустили. Страх ушел. Она снова ощутила в своем теле жизнь и поняла, что создание рядом с ней искренне хочет быть рядом.

Ксеноморф хотел объяснить, что в нем осталась боль, что он был когда-то человеком и чувствует ее горе. Но у него было только это ужасающее тело, не приспособленное ни к чему, кроме убийства.

Он видел сны наяву, стоя рядом с ней, вспоминал, откуда этот живой импульс, понял, что именно формирует человеческие мысли и сознание. Он вспомнил, прикоснувшись к созданию с такой же болью внутри, кем был раньше.

Его звали Кай Холлоуэй. Он работал на корпорацию Вейланд-Ютани.

В возрасте двадцати семи лет Кай дорос до должности главного аналитика нейросетевой инфраструктуры, а в двадцать девять получил пожизненное за нарушение 0-й директивы: «Обеспечение корпоративной тайны», которая стала причиной 14 смертей на колонии YT-613.

Кай слил протоколы ИИ, разработанные для синтетиков модели Бишоп-241 хакерской группе из Гватемалы за огромные деньги и был транспортирован на Фиорину-161 в 2 158 году.

За хорошее поведение и техническую грамотность в 2 160 году Кая перевели с рудников на орбитальный медкомплекс.

Это казалось странным, осужденных не вывозили с Фиорины-161 без особых причин. Но он не задавал вопросов. Здесь было чище, тише, и легче дышать.

Он мыл полы, сортировал архивные капсулы, носил контейнеры с биоматериалом. Иногда встречал людей, которых не было в списках. Иногда слышал крики, обрывающиеся, как выключенный ток.

Вскоре без каких-либо объяснений на него надели наручники, сделали укол и отправили в криокапсулу.

Когда он пробудился, сознание вернулось, но тело не слушалось. Ощущения были слишком острыми, человеческое зрение отсутствовало. Он чувствовал воздух кожей, ощущал биение сердца, видел световые импульсы, слышал человеческую речь, но разобрать ее не мог.

Внутри пульсировала примитивная ярость и желание сбежать. Древний и непреклонный инстинкт рвался наружу, заставляя кричать. Но никто и не думал помочь. Люди в белых костюмах и масках тыкали в него иглами, беспристрастно рассматривали, делая какие-то тесты, а потом снова беспокойный, прерывистый сон.

Сон заставил его забыть, кем он был, а она помогла вспомнить. Он хотел говорить с ней, но не мог. Он бы попросил не бояться и довериться ему, но, кажется, она и так все поняла, без слов. Она трогала его, жалась к нему, дарила тепло.

Где-то снаружи послышались шаги, но они не обращали на это никакого внимания, пока дверь в отсек не раскрылась.

Пленница первая посмотрела в сторону двери, а когда увидела лицо своего мучителя, искаженное ненавистью, сжалась. Все, что он когда-либо делал с ней, теперь вернулось в его взгляде, в скуле, что дергалась от сдерживаемого бешенства.

Внутренности будто провалились куда-то вниз, а в глазах потемнело, и в груди разлилось тошнотворное чувство бессилия.

Ксеноморф тут же почувствовал ужас, охвативший человеческое тело. Он напрягся, смертоносный хвост приподнялся, как копье перед броском. Он медленно повернулся, устремив свой взор, скрытый под глянцевой кожей, на Блайта.

Мужчина приложил одну руку к животу — в то место, куда ранил его монстр. Кровь вытекала сквозь его скрюченные пальцы, но казалось, будто рана не причиняла ему сильной боли. Он держался на гневе, и в другой руке сжимал огнемет.

— Так что, ты теперь трахаешься с этой тварью? — сквозь зубы прохрипел Блайт.

Ему никто не ответил. Он сделал шаг вперед, и пламя в сопле оружия дрогнуло. Еще шаг, и стало ясно: он пришел убивать.

Ксеноморф встал между ней и оружием, как стена. Хвост выгнулся, мышцы напряглись. Он знал, что это. Помнил запах огня. Чувствовал жар еще до того, как вспыхнуло пламя. Ее страх снова коснулся его кожи — липкий, острый, направленный на человека в дверях.

Пленница вжалась в стену. Ее ладонь все еще лежала на ребристой грудной клетке — она чувствовала, как внутри вибрирует ярость.

— Я вас обоих сожгу к чертовой матери! — процедил Блайт.

Он поднял оружие. Огнемет взвыл.

Рыжая струя пламени вырвалась вперед, озарив отсек. Металл вспыхнул бликами, капли слизи зашипели.

Ксеноморф не издал ни звука, исчез с места и возник уже перед Блайтом, схватив его за руку, держащую огнемет. Пальцы сжались на суставе, раздался хруст. Огонь ударил в потолок. Мужчина закричал. Второй рукой он пытался выхватить нож, но не успел.

Зверь навалился, стиснув его в смертельном объятии. Когти впились в плоть, пробили ткань. Глухой удар — и тело Блайта врезалось в пол, как мешок. Он бился и кричал:

— Да ты прирожденная шлюха! Даже этому выродку готова дать, лишь бы я тебя не касался!

Ксеноморф откинул голову и разжал челюсти. Вторичная пасть раскрылась.

Когда челюсть с силой выдвинулась, а череп Блайта с хрустом разорвало, по телу пленницы прошлась теплая волна искаженного удовлетворения. Она чувствовала, как исчезает его власть. Все, что он делал — больше не существовало, и это успокаивало.

Блайт больше не двигался. Его лицо застыло в гримасе злости. Даже смерть не смогла этого у него отнять.

Вокруг воцарилась тишина, прерываемая только шипением пепла и сквозняком в вентиляции.

В позе монстра поселилось напряженное опустошение. Он медленно, почти виновато повернулся к ней.

— Меня зовут... Джун, — тихо сказала она, разглядывая спину монстра.

Она вздрогнула от собственного голоса. Он показался чужим и далеким, но все же теперь она почувствовала себя настолько лучше, что смогла заговорить. В голове больше не путались мысли, все было тихо и спокойно, как в то время, когда мать Джун была еще жива, и жизнь казалась не такой беспросветной.

Кай стоял неподвижно, огромный, словно глянцевое изваяние с грудной пластиной, изломанной острыми рёбрами и испачканными в крови когтями.

Она прикоснулась к его руке очень осторожно, чтобы не вызвать раздражения. Под плотной черной кожей и нечеловеческой плотью что-то прислушивалось к ней, понимало ее слова и впитывало в себя.

Кай и правда понимал, что Джун поделилась с ним самым откровенным — она назвала свое имя, а это значило, что теперь она свободна от страха перед тем человеком, который лишил ее личности и имени.

Он развернулся и наклонился к ней. Голова чужого замерла рядом с ее лицом. Тело Джун поразило до этого немыслимое ощущение, будто теперь он знал ее.