16. И вновь до утра
Прошло три дня. Всего лишь трое суток, но для них — целая вечность. Солнце вставало и садилось, как обычно, но утро без короткого взгляда, без случайной улыбки, без пары слов казалось чужим. Лу почти не выпускал из рук топор, помогая деду колоть дрова, чинил старый сарай, вытаскивал траву из трещин во дворе. А Софа с бабушкой устраивала тотальную уборку: полки, стены, окна, даже под потолком — каждый уголок дома теперь блестел. А вот внутри у неё — только пыльная скука.
Утром третьего дня она вышла в огород с ведром воды, чтобы полить любимые георгины. Солнце пригревало макушку, пальцы уже машинально обхватывали лейку, и вдруг...
Её взгляд зацепился за чьи-то глаза за низким деревянным заборчиком между участками. Глубокие, знакомые, чуть прищуренные от света — глаза Лу.
Он стоял в старой футболке, руки в мазуте, и просто смотрел на неё. Как будто и сам не верил, что снова видит её.
Софа застыла с лейкой, потом рассмеялась тихо.
— Ты как призрак из кукурузы. Серьёзно, Лу.
Он облокотился на забор, криво улыбаясь.
— А ты как мираж. Я уже начал думать, что ты испарилась.
— Я думала о тебе...— сказала она почти шёпотом, но потом добавила громче, чтобы спрятать уязвимость: — О том, как ты, наверное, там с дедом дом строишь.
— Да ну. Он всё строит, а я — носи, подай, приколоти.— Лу усмехнулся, потом глянул в её глаза и серьёзно добавил: — Но скучал.
Софа почувствовала, как щёки начинают теплеть. Она поставила лейку на землю, подошла ближе к забору, и теперь между ними было расстояние в одну ладонь — всего-то несколько деревянных досок.
— Я тоже скучала. Даже бабушке пожаловалась — говорю, тоскую как дура.
— А она что?
— Сказала: «Ой, да пойди, найди его, если такой нужен». Но вот... — она кивнула на ведро — георгины не могли ждать.
Он рассмеялся, мягко, с той самой ноткой, от которой у неё внутри всё расцветало.
— Слушай, а давай вечером пересечёмся. На балконе, как тогда.
— Ты опять полезешь как человек-паук?
— Если понадобится — да. — подмигнул Лу. — Только на этот раз ты меня не испугаешь. И наушники не забудь снять.
— Обещаю.
Пару секунд они просто стояли, смотря друг на друга. Ветер качал листья, где-то бормотал радиоприёмник, и всё вокруг стало фоном, как будто время решило сделать паузу для них.
Софа не удержалась и провела пальцем по доске забора — точно по той щели, через которую виднелись его пальцы. Он тоже двинулся навстречу, и их руки на мгновение соприкоснулись.
— Тепло у тебя. — шепнул он. — Значит, не болела.
— А у тебя холодные, как всегда.
— Но ты их согреваешь.
Софа чуть улыбнулась и кивнула:
— Вечером, Лу.
Он не ответил словами, просто поднял взгляд и посмотрел на неё так, будто хотел запомнить каждую родинку, каждую ресницу. И потом ушёл в сторону сарая, оставляя за собой солнечный след в её сердце.
А она взяла лейку, но вода из неё почти вся пролилась — потому что в голове остались только глаза за забором.
День закатился медленно, как расплавленный мёд — с теплом, с лёгким ветром, с ароматами мяты и свежескошенной травы. Софа долго сидела у окна, глядя, как закат тонет за деревьями, пока в голове снова и снова всплывал его голос с утра. Её пальцы перебирали ленту на букете засушенных тюльпанов, аккуратно сложенном в папке. "Сегодня он придёт", — думала она, зная, что сердце не может ждать меньше.
Часы перевалили за полночь, когда из-за балконной двери донёсся тихий шум — лёгкий скрип перил, приглушённое дыхание. Софа подняла голову, прижалась ближе к стеклу... и увидела его.
Лу.
Он карабкался по решётке, аккуратно, словно уже делал это тысячу раз, но не без помощи — снизу в темноте слышались тихие смешки Артёма и Алекса. Один подталкивал, другой страховал, пока Лу одной рукой сжимал гитару, а в другой держал небольшой букет из ночных полевых цветов. Софа распахнула дверь балкона и с улыбкой, не удержавшись, произнесла:
— Ты что, серьёзно? Тебе мало одного супергеройского подъёма?
Лу уже оказался на перилах, ловко спрыгнув вниз и встав перед ней, чуть отдышавшись.
— Для тебя — хоть каждый вечер. Главное, чтобы ты ждала.
Он протянул ей букет, а она осторожно взяла его, вдыхая запах лугового меда и свежей зелени.
— Красиво. Как будто звёзды сплели венок.
— Ну, я выбрал под свет твоих глаз.— пошутил он, и сам же засмущался от собственной фразы.
Софа уселась на лежак с пледом, Лу рядом. Внизу — темнота, на небе — огромное, как в сказке, светящееся блюдце луны. Всё вокруг затихло: деревня дремала, и только ветер тихонько гладил листву.
— Ты всегда такой? — спросила она, повернув к нему лицо. — Такой... вечерний?
— Нет,— признался он, настраивая гитару, — это ты такая. Ты вечер делаешь мягким.
Он начал играть — струны зазвучали приглушённо, тонко, как шёпот. А потом — пение. На французском. Голос Лу был немного хриплым, слегка низким, будто он пел кому-то одному — только ей. Софа не понимала всех слов, но в этом и была магия. Глубина интонации, взгляд, тембр — всё будто обволакивало, усыпляло, нежно погружало в ощущение, что весь мир — здесь, на этом балконе, в этих нотах и в этих глазах.
Она прислонилась к его плечу, уткнулась щекой, плед сполз, а Лу, не переставая играть, чуть повернул голову, почувствовав её дыхание. Он тихо рассмеялся.
— Засыпаешь?
— Нет,— пробормотала она, не открывая глаз. — Просто ты поёшь как... как ночь. Уютная.
Песня закончилась. Он убрал гитару в сторону, не спеша, и, не зная как, оказался с ней в обнимку. Руки лёгкие, не навязчивые, просто — рядом. Софа лежала к нему боком, её пальцы перебирали бахрому пледа, а он гладил её по плечу, никуда не спеша.
— Ты знал, что если долго смотреть на луну, она будто смотрит в ответ? — шепнула она.
— Как и ты, — ответил Лу. — Сначала просто смотришь, а потом хочешь смотреть всё чаще. А потом уже не можешь отвести глаз.
Софа чуть повернулась и посмотрела ему в глаза. Он был так близко, что можно было различить каждую ресницу, каждую родинку у скулы. Они снова замолчали — и в этой тишине не было неловкости. Только дыхание, только тепло, только... тишина, в которой сердце стучало громче всего.
— Ты останешься до рассвета? — тихо спросила она, закрывая глаза.
— До любого рассвета, где есть ты.