Практика любви✨💘

-Теперь? – спросила она с надеждой. – Колизей? Я очень хочу его получше осмотреть, вчера темно было.... Почти ничего не увидела.

– Теперь – Колизей, – улыбнулся Даниил. – Но медленно, принцесса. Ноги-то тебе еще пригодятся. Времени у нас полно, теперь все успеем осмотреть.

Они вышли из парка и направились по Виа Венето вниз, к древнему сердцу города. Дорога к Колизею сама по себе была погружением в историю. Они миновали руины Императорских форумов – величественные арки, фрагменты колоннад, мощеные древние дороги. Тени высоких кипарисов ложились на камни, хранившие память о Цезарях и легионах.

– Представь, здесь ходили Цезарь, Август... – размышлял вслух Даниил, глядя на Форум Траяна с его знаменитой колонной.

– А я здесь хожу с тобой, – просто сказала Адель, прижимаясь к нему. – Это тоже история.

Ее слова тронули его до глубины души. Он остановился, обнял ее и поцеловал в макушку.
– Самая важная история в моей жизни.

И вот, свернув за угол, они увидели его. Колизей. Амфитеатр Флавиев. Гигантский, изъеденный временем, но все такой же неукротимый символ Рима. Он возвышался перед ними, залитый золотом заходящего солнца. Казалось, сами камни светились изнутри теплым, медовым светом. Толпа у подножия казалась муравьями у подножия исполина.

Адель замерла, задрав голову. Она не произнесла ни слова. Просто смотрела, впитывая масштаб, древность, мощь. В ее зеленых глазах отражались багровеющие на закате арки. Даниил стоял рядом, наблюдая не столько за Колизеем, сколько за ней. За ее лицом, преображенным благоговением. Он знал, что это зрелище навсегда останется в ее памяти.

Они купили билеты и вошли внутрь, поднявшись на второй ярус. Отсюда открывался потрясающий вид на арену и лабиринт подвальных помещений под ней. Адель молча бродила вдоль ограждения, касаясь шершавой поверхности древнего камня, заглядывая в арочные проемы, откуда когда-то выходили гладиаторы и дикие звери. Вечерний ветерок трепал ее каштановые волосы.

– Страшно представить, что здесь происходило, – наконец проговорила она тихо. – Столько крови... столько криков...

– Да, – согласился Даниил, стоя рядом. Его взгляд был задумчив. Как врач, он слишком хорошо знал цену человеческой боли. – Но это и часть истории. Тень, подчеркивающая свет. И сейчас он просто... величественный. Символ выживания.

Они простояли так еще некоторое время, пока солнце окончательно не коснулось горизонта, окрасив небо в пурпурные и оранжевые тона. Колизей начал погружаться в синеватые сумерки, приобретая таинственный, почти мистический вид. Фонари вокруг зажглись, отбрасывая мягкие круги света на древние камни.

– Пора, принцесса, – мягко сказал Даниил, видя, как она поеживается от вечерней прохлады. Он снял свой легкий пиджак и накинул ей на плечи. – У нас назначено кое-что важное.

Она удивленно посмотрела на него.
– Куда? Мы же уже все самое главное увидели?

– Главное – еще впереди, – загадочно улыбнулся он, беря ее под руку. – Доверься мне.

Он повел ее не от Колизея, а вдоль него, по Виа деи Фори Империали. Адель шла рядом, укутанная в его пиджак, пахнущий его кожей и легким одеколоном, и гадала, что же он задумал. Через несколько минут он свернул к одному из зданий, расположенных как раз напротив освещенной теперь прожекторами арены Колизея. Это была неброская дверь, но над ней висела изысканная вывеска: «Aroma».

– Ресторан? – удивилась Адель.

– Не просто ресторан, – сказал Даниил, открывая перед ней дверь. – Место с лучшим видом на Колизей. И сюда надо бронировать столик за месяц.

Внутри царила атмосфера утонченной роскоши и интимности. Низкое освещение, темное дерево, белоснежные скатерти. Мягкий гул разговоров и негромкая классическая музыка. Мэтрдо', элегантный мужчина в безупречном костюме, узнал Даниила (он действительно бронировал столик за месяц, нервничая и перепроверяя подтверждение по электронной почте десятки раз) и с легким поклоном проводил их на террасу на крыше.

И вот здесь Адель ахнула по-настоящему. Терраса была небольшая, уютная, утопающая в зелени и цветах. Но открывавшийся вид... Прямо перед ними, в лучах мощной ночной подсветки, стоял Колизей. Он был так близко, так огромен и нереален в ночной синеве, что казался декорацией какого-то эпического фильма. Золотисто-янтарный свет подчеркивал каждую арку, каждый шрам времени на его древних стенах.

– Даниил... – прошептала Адель, прижимая руку к груди. – Это... невероятно.

– Как ты, – тихо ответил он, пододвигая ей стул.

Ужин проходил как в волшебном сне. Они заказали блюда итальянской кухни – карпаччо из говядины с рукколой и пармезаном, трюфельные тальятелле, деликатесную рыбу, поданную с хрустящими овощами. Вино было идеально подобрано сомелье. Но еда была лишь фоном. Главным был вид, тихая музыка, мерцающие свечи на столе и... нарастающее напряжение в Данииле. Он был необычайно внимателен, его светлые глаза неотрывно смотрели на Адель, ловили каждое ее движение, каждую эмоцию на ее лице. Он рассказывал истории о своих поездках, шутил, но под этой легкостью Адель чувствовала какую-то особенную сосредоточенность, почти торжественность.

Когда подали десерт – изысканное тирамису с ягодами и золотой пыльцой – и кофе, Даниил отпил глоток воды. Его руки были чуть влажными. Сердце колотилось так, как будто он бежал марафон. Он посмотрел на Колизей, сияющий в ночи, на лицо Адель, озаренное мягким светом свечей и отраженным светом древнего амфитеатра. Ее зеленые глаза сияли счастьем и любопытством. *Пора.*

Он положил салфетку на стол и встал. Адель удивленно посмотрела на него.

– Данил?-Явно недоумевая спросила Адель.

-Он не сказал ни слова. Он обошел стол, его движения были плавными, но решительными. Он остановился перед ее стулом. В его глазах светилось что-то такое, что заставило Адель затаить дыхание. Весь шум ресторана, весь мир вокруг них куда-то исчез. Остались только они двое и сияющий Колизей.

И тогда Даниил Савин, высокий, сильный мужчина, заведующий отделением, привыкший командовать и принимать решения, опустился перед ней на одно колено.

Адель ахнула, прикрыв рот ладонью. Глаза ее расширились до предела. Весь воздух будто вырвался из легких.

Из кармана пиджака, который все еще был накинут на ее плечи, Даниил достал маленькую бархатную коробочку темно-синего цвета. Он открыл ее. Внутри, в свете свечей и далеких прожекторов Колизея, вспыхнул холодный, чистый огонь. Изумруд, окруженный россыпью бриллиантов, лежал на белом шелке. Камень был глубокого, насыщенного зеленого цвета – точь-в-точь как ее глаза в момент самого сильного счастья или удивления.

– Адель Евсеева, – его голос, обычно такой уверенный, слегка дрожал, но был отчетливо слышен в наступившей тишине. Казалось, даже официанты замерли в отдалении. – Моя маленькая, невероятная, бесстрашная принцесса.

Он сделал паузу, собираясь с мыслями, глядя прямо в ее потрясенные, наполняющиеся слезами глаза.

– Помнишь тот сентябрьский дождь? Холодный, пронизывающий. Я шел домой, уставший до смерти, думал только о горячем душе и о том, как завтра снова вставать в шесть. И вдруг... я увидел тебя. Маленькую фигурку в промокшем платье, сидящую под ливнем на ступеньках парка и с таким азартом поедающую кекс, как будто это был самый роскошный пир. Ты была вся мокрая, дрожала, но в глазах... в глазах было столько жизни. Столько упрямого, почти дерзкого света, пробивающегося сквозь дождь и, как я потом понял, сквозь гораздо более страшные тучи.

Он улыбнулся, вспоминая.

– Я тогда подумал: "Как ей не холодно? Как она не боится заболеть?" А ты... ты боялась совсем другого. Боялась маму, больницы, но ты никогда не боялась боли. Помнишь? Когда я спросил о возрасте, и ты прошептала: "Семнадцать". Я был ошарашен. Ты казалась такой беззащитной и одновременно такой сильной в своем упрямом желании выжить, справиться сама. Когда ты сказала, что мама тебя выгнала... что будет бить... – его голос на мгновение сорвался, – у меня что-то перевернулось внутри. Я, врач, который каждый день видит боль, не смог остаться равнодушным к твоей боли. Но это было не только сострадание, Адель.

Он взял ее руку. Ее пальчики были холодными и дрожали.

– Когда я обрабатывал твои коленки, когда ты зажмуривалась и пищала от боли, но терпела... Когда ты, испуганная до смерти моей профессией, все же осталась, доверилась... Когда ты спросила, сколько мне лет и кем я работаю, а потом покраснела, узнав, что я гинеколог... – он тихо рассмеялся, – я понял, что ты не просто пациентка или несчастный ребенок. Ты ворвалась в мою жизнь, в мою выстроенную, упорядоченную реальность, как тот самый луч солнца сквозь окулус Пантеона. Ты внесла хаос, яркие краски, безумную энергию и... любовь. Такую чистую, такую искреннюю, такую всепоглощающую, о существовании которой я, циничный двадцати девяти летний врач, уже и не мечтал.

Слезы текли по щекам Адель, но она не отводила взгляда, ловя каждое его слово.

– Ты научила меня видеть мир по-другому. Видеть волшебство в простых вещах – в круассане, в уличном коте, в луже после дождя. Ты напомнила мне, что значит быть живым, чувствовать так сильно, так безоглядно. Твоя смелость, твоя жажда жизни, твоя способность любить всем сердцем – это самое драгоценное, что у меня есть. Я наблюдал, как ты взрослеешь, как крепнешь духом, как борешься за свою мечту работать с детьми. Я горжусь тобой каждой секундой.

Он сжал ее руку сильнее.

– За этот год ты стала не только моей любимой девушкой. Ты стала моим лучшим другом, моим вдохновением, моим домом. Я не могу представить ни одного дня без твоего смеха, без твоих глупых вопросов, без твоего прикосновения. Я люблю тебя, Адель. Люблю твою душу, твое сердце, твои изумрудные глаза, в которых я готов утонуть. Люблю каждую твою черточку, каждую веснушку, каждый твой вздох.

Он поднял коробочку с кольцом чуть выше. Изумруд горел зеленым огнем.

– Я хочу провести с тобой всю свою жизнь. Хочу быть рядом, когда ты станешь замечательным специалистом по работе с детьми. Хочу поддерживать тебя в трудные минуты и праздновать с тобой каждую победу. Хочу расти вместе с тобой, стареть вместе с тобой, быть твоей опорой и твоей крепостью. Я хочу называть тебя своей женой.

Он сделал глубокий вдох. В его голубых глазах стояли слезы.

– Адель, моя единственная, моя вечная принцесса... Выходи за меня замуж? Согласна ли ты стать моей женой, разделить со мной все дороги, которые приготовила нам жизнь, под этим небом, что видело столько историй, но еще не видело нашей?

Тишина повисла на террасе. Даже Колизей, казалось, затаил дыхание. Адель смотрела на него, на кольцо, на его лицо, искаженное волнением и надеждой. Время остановилось. Потом густая дрожь пробежала по всему ее телу. Слезы хлынули еще сильнее, но на ее губах расцвела самая ослепительная, самая счастливая улыбка, какую он когда-либо видел.

– Да! – вырвалось у нее громко, звонко, срывающимся от слез голосом. – Да, Даниил! Тысячу раз да! Да!

Она сорвалась со стула и бросилась к нему, все еще стоявшему на колене. Он поймал ее в объятия, поднялся, закружил ее в воздухе, а потом их губы встретились в страстном, долгом, сладком поцелуе, полном слез, смеха и безграничного счастья. Аплодисменты нескольких других посетителей террасы и улыбки официантов стали лишь далеким аккомпанементом их ликующему миру. Он надел кольцо на ее палец – оно идеально подошло. Изумруд сиял на ее руке, отражая свет их любви и огни Вечного города.

Они стояли, прижавшись друг к другу, Адель не могла оторвать взгляд от кольца, то и дело поднося руку к лицу, чтобы рассмотреть его при разном свете. Они допили кофе, но это были уже лишь формальности. Весь мир сузился до них двоих, до сияющего Колизея напротив и до сверкающего зеленого камня на ее пальце.

Обратный путь в отель был похож на полет. Они шли по ночному Риму, освещенному фонарями и светом витрин, не обращая внимания на направление. Адель болтала без умолку, смеялась, плакала, снова смеялась, то и дело останавливалась, чтобы поцеловать Даниила. Она показывала кольцо луне, звездам, спящим котам на ступенях. Она была воплощением чистой, неудержимой радости. Даниил шел рядом, его рука крепко обнимала ее за плечи, его сердце было переполнено таким облегчением и счастьем, что он едва чувствовал землю под ногами. Его принцесса сказала "да". Его жизнь обрела новый, ослепительный смысл.

Дверь их номера закрылась, отгородив их от Вечного города. В комнате царил полумрак, лишь слабый свет с улицы проникал сквозь щели ставней. Адель сразу же обернулась к Даниилу, ее глаза в темноте горели тем же зеленым огнем, что и изумруд на ее пальце.