27. Сердце Рима:первый день
Рим встретил их шепотом рассвета. Первые лучи солнца, теплые и робкие, пробивались сквозь щели между ставнями в их просторном номере отеля с видом на тихий внутренний дворик. Адель, несмотря на ранний час, уже вертелась у окна, ее зеленые глаза сияли, как два изумруда, отражающие предвкушение чуда.
– Даниил, вставай же! – Она подскочила к огромной кровати, где ее двадцатидевятилетний возлюбленный пытался укрыться от мира под пуховым одеялом. – Город ждет! Солнце уже встало! Ты обещал!
Усталость после вчерашнего перелета и насыщенного вечера все еще висела на нем легкой дымкой, но вид Адель – этой вечной батарейки в облике хрупкой девушки – заставил уголки его губ дрогнуть в улыбке. Она была одета в шорты и майку, готовая к приключениям с первой секунды дня.
– Принцесса, – его голос был хрипловатым от сна, но нежным. – Вечный город никуда не убежит за эти полчаса. Давай хоть глаза протрем как следует.
– Полчаса – это целая вечность! – парировала Адель, но все же подошла и уселась на край кровати. – Ты представляешь? Мы в Риме! В Риме, Данил!
Он протянул руку, обвил ее тонкую талию и притянул к себе. Она легонько пискнула от неожиданности, но тут же расслабилась, уткнувшись носом в его грудь. Его запах – чистый, с легкими нотками мужского парфюма и чего-то своего, родного – всегда действовал на нее успокаивающе.
– Представляю, – прошептал он, целуя ее макушку. – И мы все увидим. Но сначала – подкрепление. Шведский стол манит, чувствуешь? Пахнет... – он втянул воздух носом, – ...кофе, свежей выпечкой и итальянским солнцем.
Это сработало. Адель мгновенно вскочила.
– Кофе! И круассаны! Побежали!
Они спустились в просторную светлую столовую отеля. Шведский стол ломился от изобилия. Даниил, с привычкой человека, следящего за формой, выбрал тарелку с греческим йогуртом, щедро посыпанным свежими ягодами и мюсли, пару ломтиков нежирной ветчины и цельнозерновой хлеб. На отдельную тарелку он положил несколько кусочков спелого пармезана и сочного прошутто. Его выбор был практичным, дающим энергию на долгий день.
Адель же превратила завтрак в маленький праздник. Ее тарелка быстро заполнилась: два шоколадных круассана, еще теплых и хрустящих; кусок нежного бисквитного торта с кремом и ягодами; ванильный пудинг, посыпанный какао; несколько ломтиков арбуза и дыни. И, конечно, большая чашка капучино с пенкой и шоколадной крошкой сверху.
– Ты точно все это съешь? – улыбнулся Даниил, наблюдая за ее восторгом.
– Конечно! – Адель уже откусила круассан, оставив на уголке губ крошку шоколада. – Нам же целый день гулять! Надо запастись энергией. Попробуй мой пудинг, он волшебный!
Она протянула ему ложку. Он послушно попробовал, кивнул в знак одобрения, но вернулся к своему йогурту. Его взгляд скользнул по ее стройной фигурке. Несмотря на любовь к сладкому, она оставалась изящной, как тростинка. Воспоминание об их первой встрече под холодным мартовским дождем, о промокшем платье и сбитых коленках пронеслось в его голове. Как далеко они ушли от той хрупкой, испуганной девочки.
После завтрака, заряженные кофеином и предвкушением, они вышли на римскую улицу. Воздух был уже теплым, пропитанным ароматами кофе, свежеиспеченного хлеба и цветущих глициний, увивавших старые стены. Адель схватила Даниила за руку.
– Куда первым делом? Фонтан Треви? Пантеон? Или сразу к Колизею? Ой, все хочу! – Она вертела головой, пытаясь охватить взглядом сразу все направления.
– Спокойно, маленький ураган, – Даниил крепче сжал ее руку, чувствуя, как она буквально вибрирует от энергии. – Давай начнем с самого сердца. К Пантеону. Он близко.
Их путь лежал по узким, вымощенным брусчаткой улочкам, где время, казалось, застыло. Высокие здания охристых и терракотовых оттенков с закрытыми ставнями и вьющимися растениями на балконах образовывали каньоны, наполненные шумом шагов, смехом туристов и перезвоном велосипедных звонков. Адель то и дело останавливалась, завороженная витриной с изысканными пастами, или статуей в нише, или просто старушкой, кормящей голубей на крохотной площади.
– Смотри, Данил! Какая дверь! Какие ставни! Ой, мороженое! Можно? Пожалуйста? – Она смотрела на него умоляюще, как ребенок.
– Принцесса, мы только позавтракали, – он покачал головой, но в ее глазах уже читалась победа. – Ладно, ладно. Но маленький шарик. И не шоколадный, а то опять не успокоишься.
Она выбрала шарик ярко-зеленого фисташкового джелато. Лизала мороженое с блаженным видом, пока они шли, ее рука доверчиво лежала в его большой, сильной ладони.
И вот они вышли на Пьяцца делла Ротонда. Пантеон предстал перед ними во всем своем величественном величии. Массивные колонны коринфского ордера поддерживали треугольный фронтон. Толпа туристов у входа казалась крошечной по сравнению с этим гигантом древности.
– Вау... – прошептала Адель, мороженое было забыто. – Он огромный. И такой... старый. Тысячи лет!
– Почти две тысячи, – кивнул Даниил, с профессиональным интересом разглядывая конструкцию. – И представь, купол... Он до сих пор самый большой неармированный бетонный купол в мире. Гениальная инженерия.
Они вошли внутрь. Прохлада и полумрак после яркого солнца улицы обволакивали их. Адель задрала голову, зачарованно глядя на знаменитое окулус – отверстие в центре купола, через которое лился столб золотистого света. Пылинки танцевали в этом сияющем луче.
– Как будто луч из рая, – прошептала она.
– Да, – согласился Даниил, наблюдая за ее реакцией. Ее способность видеть волшебство в обыденном всегда восхищала его. Он рассказал ей о назначении Пантеона, о том, что здесь похоронен Рафаэль. Она слушала, раскрыв рот, впитывая каждое слово.
От Пантеона они неспешно направились к Фонтану Треви, петляя по переулкам. Адель то и дело визжала от восторга, увидев очередную живописную улочку или миниатюрную площадь с фонтаном. Она щелкала фото на телефон, заставляла Даниила фотографировать ее на фоне всего подряд – от древних руин до симпатичных дверей.
– Данил, смотри, кот! Настоящий римский кот! – Она присела, пытаясь погладить важного полосатого зверя, восседавшего на каменном парапете. Кот снисходительно позволил прикоснуться к своей шерстке, а потом величественно удалился.
– Они тут чувствуют себя хозяевами, – усмехнулся Даниил.
Фонтан Треви поразил их своим размахом и шумом еще до того, как они его увидели. Площадь перед ним была заполнена людьми, но это не умаляло его великолепия. Белоснежная, переливающаяся на солнце скульптурная группа: могучий Океан на раковине-колеснице, влекомый тритонами и морскими коньками. Шум падающей воды заглушал голоса толпы.
– Ого... – Адель замерла. – Он еще больше, чем на картинках!
– Иди, брось монетку, – подтолкнул ее Даниил. – Чтобы вернуться в Рим.
Она протиснулась сквозь толпу к краю бассейна. Закрыла глаза, что-то прошептала про себя и бросила монетку через левое плечо. Она упала в воду, затерявшись среди тысяч других блестящих кружочков.
– Теперь ты точно вернешься, – сказал Даниил, когда она вернулась, сияя.
– Мы вернемся, – поправила она его, крепко взяв за руку.
Даниил чувствовал, как нарастает его собственное внутреннее волнение, смешанное с легкой нервозностью. Весь этот день был лишь прелюдией к главному событию. Он проверял карман пиджака, где лежала маленькая бархатная коробочка. Ему нужно было время, чтобы настроиться.
– А теперь, принцесса, предлагаю немного культурного отдыха. Галерея Боргезе. Там тихо, прохладно и невероятно красиво.
Адель немного надулась.
– А Колизей? Ты обещал Колизей!
– Колизей никуда не денется, – успокоил он ее. – Галерея рядом, в парке. Мы отдохнем от толпы, а потом пойдем к амфитеатру. Обещаю, успеем до заката.
Вилла Боргезе стала оазисом спокойствия. Тенистые аллеи, запах сосен, пение птиц. Адель немного успокоилась, наслаждаясь прохладой. В самой галерее ее снова захватил восторг. Залы, наполненные шедеврами Бернини («Аполлон и Дафна», «Похищение Прозерпины» заставили ее ахнуть), полотнами Караваджо, Рафаэля. Она ходила по залам, широко раскрыв глаза, иногда задавая Даниилу вопросы, на которые он старался ответить, вспоминая историю искусств из школьных времен, когда интересовался этим. Видеть, как она открывает для себя красоту, было для него отдельным счастьем. Он ловил ее восхищенные взгляды, ее тихие возгласы, и его сердце сжималось от любви и предвкушения вечера.