Начало вездесущего конца
— Дорогой Читатель! Прежде чем Ты начнёшь читать сие творение моей мысли, хотелось бы Тебя предупредить кое о чём. А именно: пишу для себя, на овации публики не рассчитываю, коль Тебе не нравится — не продолжай читать, а уж если заинтересовала я Тебя — желаю хорошего времяпрепровождения. Также предупреждаю Тебя, Читатель мой дорогой, писательством серьёзно не занимаюсь — это лишь моё хобби, — и ни в коем случае не обещаю безоговорочной грамотности со своей стороны. Ко всему вышеперечисленному добавлю, что пишу так, как нравится — использую дурацкие «дедовские шуточки», ненормативную лексику и сцены не для слабонервных. В моем произведении будут присутствовать нелогичные элементы, к примеру, острый ум героев, их подготовленность к разного рода неожиданным событиям. Делаю упор на душевное состояние героев. Не исключены глупые и бессмысленные диалоги. Не останавливает ли это Тебя? Порядок.
1.
День первый. Вторник.
Здравствуй, Дорогой Дневник. Впервые в жизни занимаюсь такой бредятиной. Когда-то мой школьный психолог говорил, что это должно мне помочь справиться со своими проблемами. Психолог Алевтина Сергеевна производила впечатление глубоко образованного и проницательного человека, действительно знающего свое дело. Именно из-за огромнейшего доверия с моей стороны к вышеназванной персоне, я последую её совету и буду записывать в Тебя всё, что волновало меня за каждый прожитый мною день. Тебе страшно? И правильно. В моей жизни происходит лютый, извини, пиздец. Я имею право использовать ненормативную лексику? Если нет, то уж прости меня, без неё я не могу. Настолько я испорченная. Если позволишь, я начну своё повествование. Боже, я разговариваю с какой-то тетрадью...
Прости, не хотела Тебя обидеть. Прости. Мне некому выговориться кроме Тебя. В моей жизни присутствует такая, знаешь, банальная проблема — меня никто не слушает. Думаешь, драматизирую? Может, так и есть. Но сейчас мне так не кажется. Почему? Потому что мне больно. По-настоящему больно. Но как пел когда-то давным давно HENSY: «Да подальше всё пошло, поболело и прошло.» Соглашусь с ним, но болит уже давно и никак не проходит. Я личность с шалящими нервишками, понимаешь, да? Да какая к черту личность? Индивид, вот и всё. Гуманоид.
Чёрт, долбанная ручка потекла. Прости, замарала Тебя. Хочешь, расскажу, с чего начался весь лютый трындец? Да, я сдерживаюсь в матах. Нет, мне на самом деле вовсе не интересно, что Ты думаешь. Я всё равно расскажу.
Это был совершенно обычный летний вечер. Правда, не вру. Было тепло, свежий воздух наполнял мои лёгкие. К слову, я всю жизнь провела в сельской местности, в небольшом селе, на самой его окраине. Меня всегда окружали деревья. Много деревьев. Овраги. Бескрайние поля. Всё, как говорится, по красоте. Представил? Но мне пришлось переехать. Переехала я в город на съемную небольшую квартирку в старом микрорайоне. Моя квартира находилась на шестом этаже, а лифта в доме не было. Точнее, он был, но в непригодном состоянии. Жители подъезда обходили сие изобретение мысли человека десятой дорогой. Одни просто боялись на нём ездить, другие и вовсе говорили, что он проклят. Как-то бабушка Мария, лютая сплетница и экстремалка, решила попытать счастья и прокатиться на этом лифте до её всего лишь четвёртого этажа. Прокатилась. И застряла. И уж совсем забыла она о своей клаустрофобии, когда заходила в этот злосчастный лифт. Да и об астме своей она забыла. Да обо всём она забыла, Господи. Как сказала бы моя классная руководительница, «а голову ты дома не забыла?». И ингалятор свой она оставила дома. Наверное, думала: «Да схожу за кефирчиком в магазинчик, который находится в соседнем подъезде, да прибегу домой быстренько, пока мой бразильский сериальчик не начался. На кой чёрт мне в этом минутном деле мой ингалятор?» Она ошиблась, ой, как ошиблась. Так и померла в этом лифте. Жаль старушку. Хоть и вреднющая была. Никто особо и не расстроился. Хоронили всем подъездом. После похорон да и забыли о ней все. Словно и не было её. Из родственников у неё было лишь три толстых кота, которых я определила в приют. Жаль животных. С тех пор в квартирке номер 13 никто и не жил. Согласись, номерок квартирки-то удачный. Так вот, лифта, собственно, формально и не было, в силу чего приходилось топать на своих двух. Хорошая тренировка. Особенно, если ты уже вышел из подъезда и вдруг вспомнил, что забыл выключить утюг.
Но я сейчас вовсе не об этом. «А о чём?» — спросишь Ты. Вздор! Как ты спросишь? Ты ведь простая почти гнилая тетрадь. Кусочек целлюлозы. Ну, это вовсе и не важно. Чёртова ручка перестала писать, я взяла другую. Так в разы лучше.
Итак, был это обычный летний вечер. Я пешком возвращалась домой с работы. К слову, работала я официанткой в кафе с незамысловатым названием «Лидия». Да, эго хозяйки этой богадельни — Лидии Петровны Новочкиной — было действительно большим, что даже не помещалось в её грузном теле и распространялось на название её заведения. Лидия Петровна была, как я уже сказала, тучной женщиной. В народе её нелестно назвали бы толстой. Каждый день её светлые крашенные волосы, похожие на солому, помечали каждый уголок кафе. Объясню. Видимо, в силу слабости корней волос Лидии Петровны, они выпадали и оставались в любом месте, где бы она ни была. Нередко хозяйка заведения сама разносила заказы, а посетители в свою очередь находили в своих тарелках частичку широкой души Лидии. На обвинения посетителей женщина не могла вымолвить ни слова и стояла с опущенной головой, роняя в тарелку всё больше своих светлых волос, схожих с соломой. В такие моменты, которых было, собственно, довольно много, женщина выглядела как первоклассница, которую ругали за двойку. Никто хозяйку мягко говоря не любил. Она была жадна, строптива и груба. Работали у неё лишь те, кому было больше некуда пойти. Среди них была и я. В силу некоторых обстоятельств мне приходилось работать у этой ужаснейшей женщины, которая проходилась мне троюродной тёткой. Тётка всегда забывала, что является моей родственницей и грузила меня работой больше всех. Быть может, следовала поговорке «бей своих, чтобы чужие боялись»? Но с уверенностью могу сказать, что ни единая душа в кафе не знала, что мы приходимся друг другу хоть и дальними, но всё-таки родственниками. Вспоминала Лидия Петровна о своих родственных связях со мной лишь в тех случаях, когда ангельским голоском просила поговорить с персоналом об очередной задержке заработной платы. Сама она говорить с персоналом о столь важных вещах боялась. Все коллеги считали меня вестницей всех неудач, что происходили с ними. Я была некой чёрной кошкой, на которую всегда взваливали груз ответственности за неудачный день, дескать пробежала не вовремя. В коллективе из-за этого меня тоже не жаловали и подкидывали разного рода неприятности. Как дети малые. К примеру, однажды после окончания рабочего дня я заметила в своём рюкзаке [ходила я именно с рюкзаком, дамских сумок не любила] какое-то шевеление. Какого было моё удивление, когда там я обнаружила маленькую испуганную крысу. Мои глупые коллеги решили, что я испугаюсь обычной крысы. Наивные. Они же не знали, что я большую часть своей жизни провела в сельской местности и каждый день находила в амбаре по несколько крыс — и живых и мёртвых. Живых я не трогала, мне было их жаль, а мёртвых хоронила. Всегда любила животных больше людей. Животные гораздо лучше нас. Они настоящие. Только братья наши меньшие были всегда рядом со мной в минуты отчаяния. Лишь они спасали меня от одиночества. Заговорилась. Так вот, крысу я отпустила на одном пустыре за городом, пожелав ей всего самого наилучшего. Из-за другой колкости со стороны моих коллег я попала в больницу и провела там почти две недели. Прямо как Аннушка, в раздевалке они разлили масло на паркетном полу заведения прямо у входа. Я поскользнулась и ударилась затылком о каменный порог двери. Вернувшись из больницы, я не произнесла ни слова, ни разу об этом не упомянула. Я просто продолжила выполнять свои обязанности. Знаешь, сейчас я жалею о том, что тогда не отравила их всех разом. Терять-то мне было нечего. Надеюсь, что сейчас они все уже мертвы.
В тот день с самого утра меня не покидало какое-то навязчивое чувство того, что должно случиться что-то плохое. Как сказал бы мой брат, «чуйка» меня не подвела. Облитая с ног до головы непонятной жидкостью, не то водой, не то раствором, я возвращалась домой по знакомой аллее. С этой аллеей меня связывало многое — и плохое, и хорошее. Плохого было больше. В университете на первом курсе я хорошо общалась с одной девушкой со звучным именем Елизавета. Как это заведено у юных подруг, мы вместе гуляли, ходили в кино, делали вместе домашнюю работу и обменивались небольшими секретами. Впервые за столь долгое время я почувствовала себя интересной и весёлой. Это мне льстило. Но случилось так, что по воле случая мы обе влюбились в одного парня — Николая. Николай был действительно красив. Я бы назвала его так: дьявол с ангельским лицом и великолепными чёрными глазами, глядящими прямо в душу. Боже, как я любила. Естественно, влюблена я была не только в его внешность. Я просто любила его за то, что он — это он. Ни одна душа об этом не знала. Елизавета ежедневно пела мне о своих чувствах к нему, а я мило улыбалась и говорила ей, что они были бы очень красивой парой. Дружба была для меня важнее моих чувств, поэтому я их заглушала, пытаясь убедить себя в том, что ничего не испытываю по отношению к этому молодому человеку. Всякий раз при мысли о нём одёргивала себя, говоря запретное «Нельзя!». Нет, я ни в коем случае не рассчитывала на чувства с его стороны, потому что это было невозможно хотя бы из-за того, что моя единственная подруга была влюблена в него. Но Николай ежедневно добивал меня своим пронзительным взглядом, направленным прямо в душу. Было больно, но я привыкла. Училась Елизавета, мягко говоря, неважно. До её ухода из университета мы крупно поссорились, нет, не из-за Николая, и навсегда потеряли связь друг с другом. После ухода моей бывшей подруги я частично дала волю своим чувствам. Я уже не отрицала то, что любила его. Но делала это всё так же на расстоянии, не смея заявить о своей любви. Дорогой Дневник, но позже стало только хуже. Также с нами в университете училась девушка Анна, с которой мы неплохо общались в силу нашего землячества. Мы были из одного села. Случилось так, что студентам одного курса нужно было выступить с танцевальным номером. Анна была в паре с Николаем. При разговоре с ней я тайно узнавала о нём. Всегда начинала издалека. Узнала, что он увлекается азиатской культурой, в силу чего начала смотреть аниме и готовить блюда азиатской кухни, дабы больше проникнуться этой темой. Я засыпала и просыпалась с мыслью о нём. Когда мне было физически плохо, я была рада, что с ним всё хорошо. Знаю, это была нездоровая любовь. Но вскоре случилось так, что эти двое стали встречаться. И это послужило крахом всего. Я встретила их в той самой аллее. Они мило обнимались и целовались. Пока они не заметили меня, я убежала оттуда прочь. С тех пор я больше не верила в любовь. Точнее, не хотела её испытывать. Боялась снова пройти через ту боль. Трусиха.
Вдоль аллеи стояли деревянные скамейки. Я решила присесть на одну из них, чтобы хорошенько просохнуть и уже тогда отправиться домой. Мимо меня пробегали дети, проходили люди с собаками и без. Все кидали на меня неодобрительно удивлённые взгляды. Видимо, мой вид пугал их. Я их не осуждаю, я бы сама испугалась, будь на моём месте кто-то другой, правда. Со временем большие мокрые пятна на моём одеянии стали уменьшаться и вовсе пропадать, но волосы оставались немного влажными. Я задумчиво расчёсывала свои волосы в то время, как мимо меня пронёсся ужаснейше испуганный человек с широко открытыми голубыми глазами. Он нёсся со всех ног. И, запутавшись в своих ногах, он рухнул на асфальт, ударившись виском. Недолго думая, я вскочила и подбежала к нему. Дневник, надеюсь, ты простишь меня за то, что я буду приводить не совсем точные реплики в диалогах. Ведь прошло так много времени, что некоторая информация стала просто-напросто стираться из моей головы. Но я буду стараться максимально передавать весь смысл.
— Вы в порядке? — спросила я его, опустившись на корточки рядом.
Человек лежал лицом вниз, а под его головой образовалась небольшая лужа крови, которую я не сразу заприметила. Я ужасно растерялась и не знала, стоит ли его переворачивать или нет. Но несколько раз попросив прощения у всех на свете, с трудом повернула его сначала на бок, а потом и вовсе на спину. Лицо незнакомца представляло из себя кровавое месиво. Он был без сознания и я, испугавшись, схватила его за запястье, пытаясь прощупать пульс. Его не было. Человек не дышал, и сердце его не билось. Я судорожно достала телефон из кармана ветровки и дрожащими пальцами стала набирать короткий номер «Скорой помощи.» На другом конце невидимого провода связи шли долгие и нескончаемые гудки. Связь оборвалась и меня снова выкинуло на главный экран. Неожиданно для меня перевёрнутый на спину человек что-то промычал, а затем начал биться в судорогах. Из его окровавленного рта полилась белая пена, постепенно приобретавшая розовый оттенок из-за смешивания с кровью, стекавшей с виска. Две минуты назад человек был мёртв, а сейчас он лежит на асфальте и бьётся в конвульсиях, издавая страшные хрипы. Переведя взгляд с моего нового друга, я заметила, что на другой стороне аллеи происходит какое-то жуткое движение. Одни люди сломя голову бегут от других. Догоняющие бежали, как мне показалось, неестественно. Они бежали выставляя вперед торс и странно размахивая опущенными руками. Навстречу убегающим бежала другая толпа странно двигающихся людей. Люди, ранее спасающиеся бегством, были окружены. Сначала мне пришла в голову мысль, что тут снимают кино, а я невольно стала одной из актрис. Но эта мысль пропала после того, как одни люди набросились на других и стали их разрывать на части, а потом есть... Меня парализовал животный страх. Представь, какого было мне. Последние и отчаянные крики тех людей смешались с воплями поедающих их существ. Вдруг тот человек, что лежал передо мной резко встал на ноги, ни разу не оттолкнувшись руками от земли. Он просто встал и повернулся ко мне тем, что осталось от его лица. Я смотрела на него своими широко распахнутыми глазами, не находя в себе сил двигаться. Человек смотрел на меня снизу вверх. Его совсем недавно ясные глаза приобрели чёрный оттенок и источали полнейшее безумие. И тут до меня дошло понимание того, что я следующая.
Раньше я часто думала о смерти, о суициде. Считала их решением всех своих проблем и избавлением от ежедневной боли. Но и не допускала и мысли о том, что суицид не уничтожает твою боль, он просто передаёт её кому-то другому — тому, кому ты был дорог. В моём случае это был бы брат. Он заботился обо мне всю мою жизнь, оберегал ото всех и всего, лез в драки за меня и почти через каждые три дня приходил домой с новыми синяками. Он многому меня научил: готовить, драться, гладить бельё, водить машину и многому другому, всего не перечислить. Брат был очень заботливым, даже слишком. И в один момент я просто сбежала от его чрезмерной заботы. Холодными ночами я часто сидела по подоконнике, наблюдая за огнями ночного города и вспоминая моменты из детства, думая о единственном родном для меня человеке, который любил меня по-настоящему и желал мне всего самого наилучшего. Да чёртова ручка, почему они постоянно текут? Прости, Друг мой, но боюсь, ты будешь замаранным. И в этом нет моей вины! Так вот, не буду углубляться в больную для меня тему, ведь я пишу тут не в целях мазохизма, верно? Когда эта рана затянется, я непременно посвящу Тебя в каждый закоулок моей израненной души, хорошо? Хорошо.
Существо, которое всего лишь несколько минут назад было бегущим непонятно от чего, а позже мёртвым человеком, приготовилось к рывку. Это было заметно по тому, как напряглись его руки и шея. Впервые в жизни, столкнувшись лицом к лицу со смертью, со своей, блин, будущей смертью, я поняла, насколько не хочу умирать. Тем более, таким ужаснейшим и отвратительнейшим образом. И я вскочила и побежала. Бежала так быстро, как в последний раз. В общем-то, так оно и могло быть. Бывший человек бежал в нескольких шагах о меня неестественной походкой, яростно крича. Я помню, как бежала и молилась всем Богам, чтобы из какого-то поворота не выскочила другая тварь. Тогда мне был бы действительно «ценоК». Я не оборачивалась. Однако видела своего преследователя в нескончаемых витринах попутных магазинов. Разумнее было бы забежать в какое-нибудь здание и закрыться там. Да, ты прав, но в подобных критических ситуациях мой мозг начинает работать заторможенно. Я думала о том, как бы скорее добраться до дома живой и забаррикадироваться. Не знаю, к счастью или к сожалению, мой друг был ещё «зелёным», в силу чего бегал медленнее своих собратьев. К моему великому счастью, жила я не так далеко от аллеи, так что у меня получилось добраться до своего подъезда. Подъездная дверь была обычной, не автоматической, без кодового замка и прочего в этом духе, ведь, напоминаю, жила я в старом микрорайоне, древнем ровно настолько, как и наш лифт. Мне удалось забежать в подъезд. Какое-то предчувствие заставило меня задуматься о том, чтобы закрыть дверь изнутри. Но каким образом? Тростью Бабушки Марии. Дело в том, что уже знакомая Тебе старушка всегда оставляла свою запасную трость у подъездной двери. После её ухода в мир иной никто так и не посмел коснуться трости. Я засунула её между дверными ручками двойной входной двери. Да, ненадёжно. Но хоть так. Опасаясь встретить на лестничной площадке своих соседей в облике тех тварей, я рискнула запрыгнуть в лифт. Сейчас я вспоминаю, как искренне надеялась на то, что никто не вызовет лифт или он не застрянет. Не знаю, моими просьбами или добротой этой металлической коробки, я добралась до своей квартиры и дрожащими руками открыла ключом входную дверь, ввалилась в квартиру и закрылась изнутри. Лишь тогда до меня начал доходить весь смысл произошедшего. Перед глазами мелькал тот эпизод ужина тварей, некогда бывших людьми. Крики их бывших сородичей раздавались в моих ушах. Меня затошнило и я невольно поползла к унитазу, обняв который освободила свой желудок от всего содержимого. Вытерев рукавом рот, я опустилась на пятую точку и прислонилась спиной к холодной стене ванной. И тут я вспомнила о самом дорогом мне человеке, которому я не звонила с тех пор, как убежала из дома. Он звонил мне каждый день по несколько раз на протяжении двух лет, а я взяла трубку лишь единожды. От него не было ни одного плохого слова, он ни разу меня не упрекнул. Брат просто спросил, счастлива ли я. Я соврала, сказав, что счастлива. Помню, как он облегчённо вздохнул в трубку и сказал, что больше не будет докучать мне звонками. А что я? Я положила трубку, сказав сухое «пока». С того момента до описываемых мною ранее событий прошло полгода. И тут я впервые поняла то, как люблю своего брата и впервые за два с половиной года я решила сама позвонить ему. Мне было ужасно за него страшно. Звонить нужно было немедленно. Почему? Была высока вероятность того, что в ближайшее время связь пропадёт точно так же, как и электричество и вода. Можешь называть меня параноиком, но я действительно с давних пор готовилась к подобной катастрофе. Объясняю. Я всегда была тревожной личностью, любящей фильмы, сериалы и книги про постапокалиптическую обстановку. Видимо, ждала. Дождалась, чёрт возьми. Хочешь узнать степень моей паранойи? У меня даже был собран «тревожный чемоданчик». Идиотка, да? Знаю. Он представлял из себя большой рюкзак для путешествий, набитый постоянно заменявшимися продуктами питания, медикаментами, металлическими кружкой и чашкой, небольшим набором одежды, которая менялась каждый сезон и одной большой битой. Сейчас вспоминаю и смеюсь. Правда, смеюсь. Это жутко смешно. И так странно. Перечитываю свои записи чуть выше и жутко заливаюсь смехом. Если кто-то когда либо найдёт Тебя, мой Дневник, то у него сложится впечатление обо мне как о больной личности. И он будет прав. Но небольшой спойлер: рюкзак-то пригодился. Собственно, «накося выкуси».
Дневник, надеюсь, Ты меня простишь за то, что мне сейчас нужно срочно бежать так и не завершив повествование того дня. Завтра я непременно Тебе всё расскажу. Однако могу ошибаться. Если у меня получится пережить эту ночь.
— С огромнейшей любовью, Твоя больная подруга и хозяйка. Как пел великий Цой, «Пожелай мне удачи в бою». Спасибо.