16
Но Лора, казалось, ничего не заметила. Она уже вышла из машины и пошла по свежевыпавшему снегу в своей розовой кофточке и меховых ботинках.
— Как кто-то, однажды побывав здесь, может никогда больше не возвращаться в эту… сказочную страну?
Я засмеялся, неуклюже выбираясь из машины, опередив Милу и Юнгт. Холли дикими глазами смотрела на все вокруг, как будто хотел выскочить и обгавкать каждый сугроб.
— Лора, не стоит выходить на улицу в такой кофточке. Слишком холодно.
— Здесь не холодно!
— Ты просто разгорячилась в машине. Температура на самом деле очень низкая.
— Правда? — она повернулась ко мне, розовая точка на белом фоне. — Тогда, наверное, валяться в этом великолепном пушистом снегу было неудачной идеей?
— Просто ужасной идеей, — я пробирался к ней.
Мне было не холодно, я просто не чувствовал холода. Мое толстое пальто согревало меня.
— Великолепное и пушистое вскоре станет холодным и мокрым, а если ты заболеешь, мы не сможем веселиться на улице… — Но я могу согреть тебя. — У меня есть подходящая одежда.
— Подходящая?
— Кое-что подлиннее, — я увидел, что водитель тащит наши вещи, быстро накинул на голову свой маскировочный костюм и направился к красному чемодану. — Это твой. Отнесу его в твою комнату.
— Такой большой. Мы здесь надолго останемся?
— На всю зиму, если ты захочешь. Мы не работаем, не ходим в школу. Это курортная зона. Люди приезжают сюда покататься на лыжах на выходные, а в остальное время она пустует. Никто не увидит меня, даже если я выйду на улицу. Я в безопасности.
Некоторое время она смотрела на меня так, будто забыла, с кем имеет дело. Разве это возможно? Затем она снова закружилась.
— О, Адриан! На всю зиму! Посмотри на эти сосульки, свисающие с дерева. Они как бриллианты, — она остановилась и зачерпнула рукой снег, слепила из него шарик и бросила в меня.
— Будь осторожна. Не начинай игру в снежки, если не можешь выиграть, — пригрозил я.
— О, я могу выиграть.
— В твоей-то кофточке?
— Мне послышалось, или это был вызов?
— Еще не время для вызовов, — произнес Юнги, шагая к дому вместе с Холли. — Давайте занесем чемоданы, найдем подходящую одежду и позавтракаем.
Я поднял чемодан Лоры.
Одними губами она повторила: Подходящая одежда?
Я так же беззвучно ответил: Кое-что подлиннее.
И мы дружно рассмеялись.
Мой отец приготовил все, как я и просил. В доме было чисто. Деревянную мебель отполировали, и вокруг пахло сосной. В камине горел огонь.
— Тут так тепло! — произнесла Лора.
— О, так вы замерзли, мисс? — подразнил я ее.
Отнес чемодан в ее комнату, при виде которой она пришла в еще больший восторг. Завизжала, запрыгала, потому что там оказался еще один камин, на кровати лежало одеяло ручной работы, не говоря уже о нише с окном, выходящим на пруд.
— Тут так красиво, и здесь никто не живет. Я не видела ни души на многие мили вокруг.
— Ага.
Интересно, она искала того, к кому можно было бы сбежать?
И как будто в ответ на мой немой вопрос она сказала: — Я была бы счастлива остаться здесь навечно.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива.
— И я счастлива.
После завтрака мы надели наши парки, ботинки и пошли на улицу.
— Я сказал Юнги, что мы будем учиться в основном по выходным, — сказал я, — как и повелось здесь с момента появления первых поселенцев. Ты все еще жаждешь битвы снежками?
— Конечно, но можем мы сначала кое-что сделать?
— Все, что угодно. Я к твоим услугам.
— Никто и никогда не лепил со мной снеговика. Ты можешь показать мне, как это делается?
— Ну, прошло уже достаточно времени с тех пор, как делал это в последний раз, — сказал я.
И это была чистая правда. Сейчас я едва мог вспомнить времена, когда у меня были друзья, если они вообще у меня были.
— Во-первых, нужно слепить маленький шарик — в этом и заключается самая сложная часть — постарайся не кинуть его в меня.
— Ясно, — она слепила снежок. — Упс! — он полетел мне прямо в голову.
— Я же говорил, что это самое сложное.
— Ты был прав. Я попробую еще раз. Она слепила еще один, и опять кинула его в меня.
— Прости.
— О, да это уже война, — я набрал немного снега. Варежки были мне не нужны, а моими лапами было очень удобно лепить снежки. — Я чемпион мира по боям снежками. — С этими словами я метнул в нее снежок.
Дальше все переросло в тотальную всеразрушающую войну снежками, которую, кстати, выиграл я. В итоге, она слепила последний снежный шарик и передала его мне, чтобы я начал лепить снеговика.
— Замечательно, — сказал я. — К концу зимы мы станем опытными ледовыми скульпторами.
Хотя на самом деле мне хотелось сказать: «Я тебя люблю».
— А теперь катай его по земле, чтобы он стал больше, — сказал я. — Когда он станет таким большим, что его можно будет поставить, то это и будет его нижняя часть.
Катая его, она стала налеплять на маленький шарик больше снега. Ее щеки порозовели, зеленые глаза, оттененные зеленой курткой, которую я подобрал для нее, сияли.
— Вот так?
— Да. Только нужно почаще менять направление, иначе он получится овальный, а не круглый.
Она послушалась и стала крутить им в разные стороны, оставляя на снегу еле заметные следы глубиной в полметра. Когда шар увеличился до размеров пляжного мяча, я присоединился к ней. Мы стали катать его вместе, плечом к плечу.
— А вместе у нас хорошо получается.
Я ухмыльнулся.
— Еще бы.
Мы одновременно поменяли направление, и катили его до тех пор, пока нижняя часть не была закончена.
— Средняя часть — самая коварная. Шар должен получиться достаточно большим, и в то же время достаточно легким, чтобы его можно было поставить на нижний.
В результате у нас получился отличный снеговик, потом мы слепили еще и снежную бабу, потому что никто не должен быть одинок. Мы сходили к Миле за морковкой и другими принадлежностями для снеговика.
И когда Лора приделывала морковку, она сказала:
— Адриан.
— Да?
— Спасибо, что привез меня сюда.
— Это самое меньшее, что я мог сделать.
На самом деле мне хотелось сказать: «Останься. Ты не моя пленница. Ты можешь уйти в любое время, останься просто потому, что любишь меня».
На этот раз я не стал на ночь запирать входную дверь. Я не сказал Лоре, но, думаю, она увидела, у нее же есть глаза. Я рано пошел в свою комнату, лег на кровать и стал прислушиваться, в надежде услышать ее шаги. Я знал, если она станет открывать дверь, если я услышу это, я не пойду за ней. Если она должна быть моей, она сделает это по собственному желанию, а не потому, что я ее принуждаю. Я не спал, а таращился на электронные часы и считал минуты. Часы показали полночь, затем час ночи. Шагов я так и не услышал. В два часа я, по-звериному бесшумно, прокрался в коридор и направился к ее комнате. Дернул за ручку, и, наверное, не заслужил бы ее прощения, если бы она меня застукала.
На двери был замок, и я решил, что, скорее всего, она закрыта. Поначалу, еще в Инчихоне, она устраивала целое представление, когда запирала дверь, на случай, если я попытаюсь войти и сделать — как она это называла — «что-нибудь втихушку». Потом она перестала так делать, но я предполагал, что дверь она по-прежнему запирала.
Но дверь оказалась открытой. Замок не стал преградой, и сердце мое ушло в пятки, потому что я знал: если дверь открыта, значит, она ушла. Она ускользнула, когда я задремал. Открыв дверь, я обнаружу, что она ушла. Моя жизнь кончена.
Я вошел, и в тишине этих покрытых снегом земель, где на мили вокруг не было ни души, я услышал дыхание, такое же мягкое, как и сам снег. Это была она. Она спала. Минуту я стоял, не двигаясь, боясь пошевелиться и желая наблюдать за ней. Она все еще была здесь. Она могла уйти в любой момент, но не ушла. Я верил ей, а она мне. Тут Лора пошевелилась, и я замер. Слышала ли она, что дверь открылась? Слышала ли она как бьется мое сердце? В любом случае, я хотел, чтобы она увидела, как я наблюдаю за ней. Но она не заметила ничего. Она лишь натянула повыше одеяло. Замерзла. Я тихо вышел в коридор и отыскал шкаф, в котором лежали запасные одеяла. Взяв одно, я так же тихо вернулся к ней в комнату и укрыл ее. Она поплотнее закуталась в него.А я еще долго наблюдал за ней. Лунный свет коснулся ее волос, и они стали отливать золотом.
Я вернулся в кровать и уснул так, как можно уснуть лишь холодной ночью в теплой постельке. Утром она все еще была здесь. Она вышла из комнаты с вопросительным выражением на лице и с одеялом в руках, но ничего не сказала. С этого дня я больше не запирал входную дверь. Каждую ночь я ложился, терзая себя вопросом. И каждое утро радовался, что она не ушла.
Прошла уже неделя, когда мы вдруг нашли санки. Их обнаружила Лора на одной из верхних полок и издала такой громкий крик, что мы все повыбегали из комнат — узнать, что за зверь напал на нее. Вместо этого она указывала нам на что-то.
— Смотрите!
Я посмотрел.
— Это же санки.
— Я знаю! У меня никогда не было санок. Я лишь читала о них в книжках. — Она стала подпрыгивать, пока я не достал их ей. Мы вместе принялись их разглядывать. Это были большие санки из светлого полированного дерева с надписью «Свободный полет». По полозьям было видно, что ими практически не пользовались.
— Свободный полет. Катание на таких санках, наверное, и правда похоже на полет.
Я улыбнулся. За прошедшее время мы налепили уже целую армию снеговиков («Снежные люди», так назвала их Лора), а день назад я встал пораньше, чтобы очистить часть пруда для катания на коньках. Через час Лора нашла меня, вооруженного лопатой. Очистить пруд было не такой легкой задачей.
Но это стоило того, когда она воскликнула: — Мы будем кататься на коньках! Я чувствую себя как Джо Марч!
И я точно знал, кого она имеет в виду, потому что несколько недель назад она заставила меня прочитать «Маленькие женщины», даже несмотря на то, что это книга для девчонок.
Сейчас я смотрел на санки, и на меня нахлынули воспоминания. Отец купил их, когда я был еще совсем маленьким, мне было всего пять или шесть. Санки были большими, на таких можно было кататься не по одному. Я стоял на вершине, как тогда казалось, бесконечного холма, отчаянно боясь катиться в одиночестве. Были выходные, там катались и другие мальчишки, но они были старше меня. Затем я увидел отца и сына. Отец устроился на санках, затем усадил сына перед собой и обнял его.
— Можешь поехать со мной? — спросил я папу.
— Джин это не сложно. Другие мальчики катаются сами.
— Они уже большие, — я не мог понять, зачем он привел меня туда, если сам не хотел кататься на санках.
— Но ты лучше, сильнее. Ты можешь делать то же, что и они, — он уже хотел усадить меня в сани, но я стал плакать.
Другие дети уставились на меня. Отец сказал, что я еще совсем ребенок, но я знал, что в его словах не было ни капли сочувствия, и я отказался ехать один. В конце концов, отец заплатил мальчишке постарше пять долларов, чтобы тот скатился со мной. После того первого раза со мной все было хорошо, но я еще долго не садился на санки.
Я похлопал по санкам. — Одевайся. Мы идем кататься прямо сейчас.
— Ты покажешь мне как?
— Конечно. Я буду только рад.
Буду просто счастлив.
С тех пор как я стал общаться с ней, я заметил, что стал говорить иначе: пафосно, вычурно, как герои ее любимых книг, или как Юнги. И, кроме того, это была правда! Ничто не могло сделать меня счастливее, чем просто стоять с Лорой на вершине заснеженного холма, помогать ей усаживаться на санки, и, может быть, если она позволит, прокатиться с ней.
На ней была ее розовая шенилловая кофточка, сама она прислонилась к отполированным полозьям саней.
— Вперед, — сказал я.
А часом позже мы стояли на том же самом холме, куда я ходил с папой. Я показал ей, как нужно лечь, лицом вперед.
— Это самый веселый способ.
— И самый жуткий.
— Если хочешь, я поеду с тобой, — я задержал дыхание, ожидая ответа.
Если она скажет «да», и я поеду с ней, ей придется позволить мне обнять ее. Другого выхода не было.
— Да, — от ее дыхания в воздухе образовывались клубы пара. — Пожалуйста.
Я выдохнул: — Хорошо.
Поставил санки к самому склону холма и сел на них. Предложил ей сесть передо мной, обнял за талию, и подождал немного — не начнет ли она кричать. Она не закричала. Напротив, она еще крепче прижалась ко мне. В какой-то момент я почувствовал, что вполне могу ее поцеловать, что она почти позволила мне это.
Вместо этого я сказал: — Ты впереди, ты рулишь.
Носом я почти касался ее волос — какими они были мягкими! — пахли шампунем и духами. Даже сквозь куртку я ощущал ее сердцебиение. Это приводило меня в восторг. Знать, что она жива, она реальна, она рядом.
— Готова? — спросил я.
Ее сердце забилось чаще. — Да.
Оттолкнувшись от земли, мы поехали. Я прижимал ее еще крепче, пока мы ехали, смеясь как сумасшедшие.
Этим вечером я разводил огонь. Одна из тех вещей, которым я научился с тех пор, как стал чудовищем. Взяв сухие сосновые дрова для разжигания, я порубил их на мелкие щепки. Разложив их на газете, сверху я положил большое полено. Спичками поджег бумагу и следил, загорелось или нет. Понаблюдав какое-то время, я присоединился к Лора, сидящей на диване. Еще день назад я бы сел в соседнее кресло, но сегодня — там на холме — я обнимал ее. И все равно я сел на расстоянии, гадая, возразит ли она.
— Красиво, — заговорила она. — Снежная зима и горящий огонь. До нашей встречи я никогда не видела настоящего огня в камине.
— Специально для вас, миледи.
Она улыбнулась. — А где Мила и Юнги?
— Они устали и пошли спать.
На самом деле, это я попросил их посидеть у себя в комнатах, просто хотел остаться с Лорой наедине. Я подумал, может быть, только может быть, эта ночь может стать знаковой.
— Мммм, — промычала она. — Так тихо. Раньше я не бывала в местах, где может быть так тихо, — она развернулась и, встав на коленки на диване, выглянула в окно. — И так темно. Могу поспорить, здесь можно увидеть все звезды во всем мире. Смотри!
Я тоже повернулся и придвинулся ближе. — Красиво. Думаю, я мог бы жить здесь вечно и не скучать по городу. Лора?
— А?
— Ты все еще меня ненавидишь?
— А ты как думаешь? — она смотрела на звезды.
— Думаю, что нет. Но была бы ты счастлива, оставшись здесь со мной навсегда? — я затаил дыхание.
— В какой-то степени сейчас я счастливее, чем когда-либо. Моя жизнь до этого походила на войну. Мой отец никогда не заботился обо мне. Сколько себя помню, мы постоянно нуждались в деньгах. Когда я подросла, одна из моих учительниц сказала, что я умная, и что образование — это мой выход из данной ситуации. Поэтому я работала и боролась еще и за это.
— Ты на самом деле очень умная, Лора, — было очень трудно говорить и одновременно не дышать.
— Здесь с тобой я впервые могу по-настоящему поиграть.
Я улыбнулся. Полено в камине стало разгораться. У меня получилось.
— Так ты счастлива? — спросил я.
— Вполне. Кроме…
— Кроме чего? Если есть что-то, чего тебе хочется, все, что тебе нужно сделать — это попросить, и я все организую.
Она смотрела куда-то вдаль. — Мой отец. Я переживаю за него, ведь с ним может что угодно случиться, пока меня нет рядом. Он болен, Адриан, я была единственной, кто заботился о нем. Я скучаю по нему. Я понимаю, ты, наверное, думаешь, что это ужасно глупо: скучать по кому-то, кто так с тобой обращался, кто бросил тебя без присмотра.
— Нет. Я все понимаю. Родители — это родители, и неважно, какие они. Даже если они тебя не любят, они все, что у тебя есть.
— Все верно, — она отвернулась от окна и села, уставившись на огонь, я сделал то же самое. — Адриан, здесь я очень счастлива. Просто… если бы я только знала, что с ним все в порядке.
Могло ли все это быть притворством? Она была так мила со мной лишь потому, что ей что-то было нужно от меня? Я вспомнил ее на санках, как она прижималась к моей груди. Это не может быть наигранно. И все равно моя голова готова была взорваться.
— Если бы я могла увидеть его хотя бы на минутку…
— И тогда ты сможешь остаться здесь со мной?
— Да. Я хочу этого. Если только…
— Ты можешь. Жди здесь.
Я ушел, оставив ее наблюдать за мной. Входная дверь была не заперта. Она должна была это заметить. Она могла исчезнуть посреди ночи, и я бы отпустил ее. Но она не стала. Она сказала, что она счастлива. Она была бы счастлива остаться здесь со мной, если б только ей позволили проведать отца. Однажды она уже видела, как он веселился со своими друзьями-наркоманами, и все было нормально. Я понимал, что она чувствовала. Я видел своего отца по телевизору чаще, чем мне было нужно. И она тоже могла увидеть своего.
Когда я вернулся, она по-прежнему сидела на диване. Я протянул ей зеркало.
— Что это? — она разглядывала серебристую обратную сторону зеркала, затем перевернула его, чтобы посмотреть в него.
— Оно волшебное, — сказал я. — Заколдованное. Смотря в него, ты можешь увидеть любого, кого захочешь.
— Ну да, конечно.
— Это правда, — я взял его у нее. — Я хочу увидеть Юнги.
В тот же миг вместо моего чудовищного отражения зеркало показало мне Юнги. Он читал в своей комнате, где горел только ночник. Я передал его Лоре. Она посмотрела туда и засмеялась.
— Оно реально работает? Я могу попросить показать мне кого угодно?
Когда я кивнул, она сказала: — Хочу увидеть Кан Слоан. — На мой вопросительный взгляд она ответила: — Это та надменная девчонка из моей школы.
Отражение тут же изменилось, и явило нам Кан. Она смотрела на себя в зеркало и давила прыщ. Он был большим, и из него текла мерзкая белая жидкость.
— Фуу! — я засмеялся над картинкой.
Лора тоже стала смеяться. — А это весело. Могу я увидеть кого-нибудь еще?
Я уже хотел сказать да, но вспомнил, что она была влюблена в меня. Что произойдет, если она попросит зеркало показать меня? Увидит ли она эту комнату?
— Ты вроде хотела увидеть своего отца. А на остальных мы можем посмотреть позже. Сможешь увидеть даже президента. Однажды я наблюдал, как он купался в ванной Овального Кабинета.
— Ух ты, да ты просто угроза национальной безопасности, — ухмыльнулась она.
— Ладно, это мы оставим на потом, а сейчас, — она уставилась в зеркало, — хочу увидеть своего отца.
Картинка в зеркале снова изменилась. На этот раз мы увидели какой-то грязный темный переулок. Там лежал бомж, фактически такой же, как и другие бездомные люди Сеула. Зеркало показало нам его поближе. Парень просто сотрясался от кашля. Он выглядел больным.
— О, боже! — Лора готова была разрыдаться. — Что с ним случилось? Это все из-за того, что меня не было рядом.
Она зарыдала. Я хотел обнять ее, но она оттолкнула меня. Я понимал почему. Она винила меня. Я был во всем виноват, я заставил ее остаться.
— Ты должна пойти к нему, — сказал я.
Только сказав эти слова, мне тут же захотелось забрать их обратно. Но я не мог. Я был готов сделать все, что угодно, лишь бы она перестала плакать, перестала злиться на меня. Даже это. Я по-прежнему был готов на все.
— Пойти к нему? — она взглянула на меня.
— Да. Завтра утром. Я дам тебе денег, и ты сможешь уехать первым автобусом.
— Уехать? Но… — она перестала плакать.
— Ты не пленница. Я не хочу, что бы ты оставалась здесь только потому, что ты у меня в плену. Я хочу, что бы ты была со мной, потому что… — я уставился на огонь. Дерево прогорало быстро и ярко. Но я знал, что если дров не подбрасывать, он потухнет. — Я хочу, чтобы ты уехала.
— Уехала?
— Отправляйся к нему. Он все-таки твой отец. Возвращайся, когда захочешь, как друг, не как пленница, — я тоже плакал, но говорил медленно, и голос оставался спокойным. Она не могла видеть слезы на моем лице. — Я не хочу, чтобы ты была пленницей. Тебе нужно было всего лишь попросить уйти. И вот ты это сделала.
— А как же ты?
Хороший вопрос, один из тех, на который я не могу ответить. Но я должен.
— Со мной все будет в порядке. Я останусь здесь до конца зимы. Мне нравится, что я могу выходить на улицу, и никто не пялится на меня. А весной я вернусь в город и буду снова заниматься своими цветами. В апреле. Зайдешь ко мне?
Она все еще выглядела неуверенной, но спустя минуту сказала: — Да, ты прав. Тогда мы сможем увидеться снова. Я буду скучать по тебе, Адриан. Буду скучать по нашим развлечениям. По всем этим месяцам… Ты самый настоящий друг из всех, какие были у меня за всю жизнь.
Друг. Это слово, казалось, ударило меня по голове молотом, из тех, которые я использую для колки дров. Друг. Только такие отношения и могли быть между нами.
В таком случае, я был совершенно прав, отпуская ее. Дружбы было не достаточно, чтобы снять проклятие. И все равно, я нуждался хотя бы в дружбе.
— Ты должна уехать. Завтра я вызову такси, и тебя отвезут на автобусную станцию. К ночи ты будешь уже дома. Только, пожалуйста… — я старался не смотреть на нее.
— Что, Адриан?
— Я не смогу попрощаться с тобой завтра. Если я спущусь, то не смогу отпустить тебя.
— Мне не следует уезжать, — она посмотрела на огонь, затем на меня. — Если это так тебя расстраивает, я не поеду.
— Нет. Очень эгоистично держать тебя здесь. Поезжай к своему отцу.
— Это ни капли не эгоистично. Ты был со мной так мил, как никто другой из всех, кого я знала. — Она схватила меня за руку. Мою отвратительную лапу с когтями. Я заметил, что она прослезилась.
— Тогда будь добра, уезжай поскорей. Это все, чего я хочу, — я аккуратно высвободил свою руку.
Мы встретились глазами, она хотела что-то сказать, но потом просто кивнула и выбежала из комнаты.
Когда она ушла, я вышел на улицу, прямо в снег. На мне были только джинсы и футболка. А было настолько холодно, что мороз за секунду пронзил меня до самых костей, несмотря даже на мой дополнительный подогрев. Но мне было все равно. Я хотел замерзнуть. Так я чувствовал хоть что-то, что-то кроме внезапного чувства пустоты и утраты. Я посмотрел вверх, ожидая, когда в комнате Лоры загорится свет. Увидел на занавесках тень от ее силуэта, перемещающегося по комнате. Ее окошко было единственным островком света в этой черной холодной ночи. Я посмотрел еще выше — в поисках луны. Она скрылась за деревьями. Вместо нее я увидел звезды, и еще звезды за этими звездами, и еще за ними — миллионы звезд — больше, чем я когда-либо видел в Сеуле, даже больше, чем городских огней. На звезды мне смотреть не хотелось. Я не мог вынести их красоты и количества. Я хотел остаться один, как луна без воздушной атмосферы.
В конце концов, свет в комнате Лоры погас. Я дождался, пока она уснет. Я даже не мог представить, каково это — спать рядом с ней. Я не вынес бы этой картинки. Оторвав взгляд от ее окна, среди ветвей деревьев я нашел глазами луну. Выгнул спину и завыл, завыл как животное, которым я и являлся, которым я и был всю свою жизнь.
Наступила суббота. День, который мы проводили за занятиями. Но вместо этого суббота стала днем, когда Лора оставила меня.
Позвонив в такси и проверив расписание автобусов, я ушел в свою комнату наблюдать за ней в зеркале. Сначала я хотел отдать ей зеркало, что бы она смотрела на меня и вспоминала. Но потом понял, что я так не смогу. Я не мог совсем без нее. Я хотел наблюдать за ней. А если бы я отдал зеркало ей, она могла так ни разу и не посмотреть на меня. Может, она захочет меня забыть. Я бы этого не вынес.
Я наблюдал, как она собирает вещи. Она взяла книги, которые мы читали вместе, и фотографию нашего первого снеговика. Моей фотографии у нее не было. В конце концов, я перестал бездельничать и пошел завтракать. Когда я вернулся в комнату, обнаружил в ней Юнги.
В руках у него была книга, которую мы читали, но он произнес: — Я был у Лоры, и она сказала мне престранную вещь.
— То, что она уезжает?
— Да, — Юнги вопросительно посмотрел на меня.
— Я сказал, что она может уехать. Ну а теперь мы можем сменить тему на что-нибудь более веселое? Например, поговорим об «Отверженных» — очень позитивная книжка.
— Но, Адриан, все же шло хорошо, мне казалось…