5
Наконец в дверь постучали.
— Заходи, — сказал я.
Она открыла дверь. Я хорошенько потрудился, чтобы убрать осколки стекла и ошметки бумаги. Я нашел два лепестка и спрятал их за лампочку в моем гардеробе, чтобы они не потерялись.
— А почему тут так темно? — спросила она. — Ты не хочешь, чтобы я увидела твой прыщ?
— Я хотел устроить романтическую обстановку, — я похлопал по дивану рядом со мной, стараясь, чтобы мой голос не срывался. — Я бы хотел восполнить пятницу. Я так тебя люблю, Слоан. Я готов сделать все, что угодно, лишь бы не потерять тебя.
— Извинение принято, — хихикнула она.
— Здорово, — и я снова похлопал по дивану, приглашая ее сесть рядом. — Может, мы поцелуемся, или…. что-то типа того? Мой отец на телевидении, так что, наверное, он вот-вот вернется.
Наконец она села, и я обхватил ее своими руками, прикрытыми рубашкой, притягивая ее ближе к себе.
— О, Джин. Я так люблю, когда ты меня обнимаешь.
И ее руки двинулись вниз, с явным намерением попасть под мою рубашку, и… Нет. Она снова пыталась достать до моей промежности. Черт, мех меня выдаст с головой. Мне нужен был только один поцелуй, прежде чем она все заметит.
И я поцеловал ее прямо в губы. Я ждал, что ощущения будут вроде тех, когда меня превращали в зверя той ночью. Но нет — не было ничего.
— Фу, Джин. Ты такой заросший, тебе нужно побриться.
Я отодвинулся от нее, пытаясь оказаться между ней и окном.
— Да, я не брился сегодня. Я же говорил тебе, что болен.
— Ну, а душ ты принимал? Иначе ты от меня ничего не получишь.
— Конечно, я мылся в душе.
— Давай я включу свет. Я хочу увидеть тебя, — и она потянулась к лампе.
Вспыхнул свет. А затем я услышал крик.
— Кто ты? Что ты? — она начала лупить меня. Я лишь защищался из боязни убить ее своими когтями.
— Убирайся от меня подальше!
— Слоан! Это же я, Джин!
Но она продолжала меня пинать. Она занималась карате, и занятия не прошли даром. Было больно.
— Слоан, пожалуйста! Я знаю, что это звучит невероятно, но ты должна поверить мне! Та девчонка-гот — она действительно ведьма!
Слоан прекратила свои попытки меня убить и уставилась на меня.
— Ведьма? Ты думаешь, что я дура? Ты думаешь, что я поверю, что здесь была ведьма?
— Посмотри на меня! Как еще это можно объяснить?
Она протянула руку, чтобы дотронуться до моего мохнатого лица, но тут же отдернула рука обратно:
— Все, я убираюсь отсюда, — и направилась к двери.
— Слоан… — я кинулся за ней и встал у нее на дороге.
— Убирайся! Я не знаю, что с тобой не так, но, все равно, уйди с мой дороги, урод!
— Пожалуйста, Слоан. Ты можешь это исправить. Она сказала, что я буду в таком виде, пока кто-то не полюбит меня и не поцелует в доказательство своей любви. Мы должны попробовать еще раз.
— Ты хочешь, чтобы я тебя сейчас поцеловала?
Все шло не так. Но, может быть, то, что она обо всем знала, было и к лучшему. Наверное, ей следовало знать, что она целует чудовище.
— Поцелуй меня, и я снова стану нормальным.
Я чувствовал, что дрожу — люди так себя чувствуют перед тем как расплакаться, но это было бы уже чересчур.
— Ты ведь говорила, что любишь меня.
— Это было тогда, когда ты был куда симпатичнее! — Она попыталась проскочить мимо меня, но я снова был у нее на пути. — Что на самом деле случилось с тобой?
— Я же сказал тебе, это была…
— Не повторяй это снова! Можно подумать, я верю в проклятия, ты, неудачник.
— Там, внутри, я все тот же, и если ты поцелуешь меня, все будет так же как и прежде. Мы будем самыми главными в школе. Пожалуйста, только один поцелуй.
Кажется, она на минуту задумалась о том, чтобы сделать это. Она обернулась ко мне. Но когда я нагнулся, чтобы поцеловать ее, она ловко поднырнула под моей рукой и выскочила из комнаты.
— Слоан! Вернись! — я выскочил за ней из комнаты, даже не думая о том, что меня может увидеть Мила или еще кто-то.
— Пожалуйста! Я люблю тебя, Слоан!
— Убери от меня свои лапы! — она открыла дверь. — Дай мне знать, когда у тебя пройдет эта штука или как там ее, — и она вышла в холл.
Я выскочил за дверь.
— Слоан?
— Что? — она давила кнопку лифта, надеясь его поторопить.
— Никому не говори, ага?
— О, поверь мне, Джин, я не скажу об этом ни одной живой душе. Они точно подумают, что я сошла с ума. Должно быть, я действительно спятила, — она снова взглянула на меня и вздрогнула.
Лифт раскрылся, и она уехала. Я вернулся обратно в свою комнату и улегся на кровать. В комнате все еще пахло ее духами, и запах был мне неприятен. Я не любил Слоан, так что меня не слишком удивило то, что и она меня не любит. Наверное, именно поэтому поцелуй не сработал. Ведьма ведь говорила, что и я должен быть влюблен.
Я никогда никого не любил, даже когда был в своем нормальном состоянии, и все всегда проводили со мной время только из-за моего статуса, из-за того, что у меня много денег и потому, что со мной было классно тусоваться. Я всего лишь хотел того же, чего хотело большинство девушек — хорошо провести время. А все остальное могло подождать.
Есть ли у меня шанс когда-либо найти ту девушку, которая полюбит меня в моем нынешнем состоянии? И, наверное, ответить взаимностью на ее чувства будет труднее всего.
Заметка на память: Доктора не могут излечить от превращения в чудовище.
Следующие несколько недель мы с отцом потратили на разъезды по всему Сеулу,Пусану и Тэгу и консультации десятков докторов, говоривших на разных языках и с разными акцентами о том, что меня сглазили. Мы ездили даже в пригороды Нью-Йорка на прием к ведьмам и колдунам вуду. С тем же результатом. Они не знали, как я стал чудовищем, и ничего не могли с этим поделать.
— Мне очень жаль, мистер Ким, — сказал отцу последний доктор.
Мы сидели в офисе то ли в Айове, то ли в Айдахо, то ли в Иллинойсе. Поездка туда заняла тринадцать долгих, безмолвных часов, а когда мы останавливались на отдых, мне приходилось одеваться как восточной женщине, чтобы одежда полностью прикрывала мое тело и лицо. Доктор работал в соседней стране а точнее в Японии в Центре Токио, но отец договорился о конфиденциальной встрече с ним на выходных в его сельском домике. Отец не хотел, чтобы меня видел кто-то из посторонних. Я выглянул в окно. Трава была зеленой, чего я не замечал раньше, и на кустах распустились разноцветные розы. Я посмотрел на них. Они были красивыми, как и говорила Мила.
— Да, мне тоже жаль.
— Нам очень нравится, как вы ведете новости, мистер Ким, — произнес доктор Киришима — Особенно моей жене, которая, пожалуй, даже чуточку влюблена в вас.
О Боже! Этот парень собирается взять у него автограф, или предложит попробовать втроем?
— Может, мне стоит пойти в школу для слепых? — вклинился я.
Доктор остановился то ли на середине своего предложения, то ли рассуждения.
— Что, Джин?
Он был единственным, кто назвал меня по имени. Тот колдун вуду из Восточного поселка называл меня порождением дьявола (что, как мне кажется, было настолько же оскорбительно для отца, как и для меня). Я хотел уехать оттуда сразу же, но отец разговаривал с ним, пока наконец не выяснил — сюрприз, сюрприз! — что он не сможет мне помочь. Я никого не мог винить в том, что они не хотят со мной общаться. Я бы тоже сам себя избегал, поэтому мне моя идея показалась замечательной.
— Школа для слепых, — произнес я. — Может, мне стоит пойти в такую школу?
Это было бы здорово. Слепая девушка не сможет увидеть, насколько я уродлив, так что я вполне могу воспользоваться шармом Ким, для того, чтобы она в меня влюбилась.
— Но ты же не слепой, Кайл, — сказал доктор.
— А разве мы не сможем сказать им обратного? Что я потерял зрение из-за несчастного случая на охоте или чего-то в этом роде?
Он покачал головой.
— Нет. Джин, поверь, я знаю, что ты чувствуешь.
— Да уж конечно.
— Нет, на самом деле. Я немного понимаю тебя. Когда я был подростком, у меня было очень плохое состояние кожи на лице. Я испробовал кучу лекарств и препаратов, наступало улучшение, а потом становилось еще хуже. Я чувствовал себя настолько уродливым и несчастным; мне казалось, что никто и никогда не захочет быть рядом со мной. Но, в конце концов, я вырос и женился, — он указал на фото симпатичной блондинки.
— Что означает, что после того как вы закончили медицинский колледж и заработали кучу денег, женщины перестали обращать внимание на вашу внешность, — фыркнул отец.
— Папа… — попытался остановить его я. Но подумал я о том же.
— Вы сравниваете это с прыщами? — отец указал на меня. — Он — зверь. Однажды утром он проснулся животным. Конечно, медицина…
— Мистер Ким, перестаньте так говорить. Джин не зверь.
— А как вы это можете назвать? Какой здесь можно употребить термин?
Доктор покачал головой.
— Я не знаю. Я знаю только то, что фактически затронута только его внешность, только то, кем он был снаружи.
Он накрыл своей ладонью мою руку. Никто другой не пытался этого делать.
— Джин, я понимаю, это сложно, но я уверен, твои друзья научатся воспринимать тебя таким и будут снисходительны.
— Да на какой планете вы живете? — закричал я. — Потому что это точно не Земля. Я не знаю ни одного доброго человека. И более того, я не хочу знать. Они все неудачники. У меня нет каких-то незначительных дефектов. И я не в инвалидной коляске. Я — урод, в буквальном смысле этого слова. — Я отвернулся, чтобы они не увидели моего отчаяния.
— Доктор — начал мой отец. — Мы посетили более дюжины докторов и больниц. В какой-то момент… — Он замолчал. — Нам вас рекомендовали многие. И если дело в деньгах, я заплачу любую сумму, чтобы помочь сыну. Это не страховой случай.
— Я все понимаю, мистер Ким, — произнес доктор. — Мне жаль…
— И не переживайте о риске. Я подпишу отказную. Думаю, мы с Джином оба согласны рискнуть… всем, нежели он останется таким. Не так ли, Джин?
Я кивнул, хотя в душе осознавал, что мой отец скорее смирится с моей смертью, чем с моим нынешним внешним видом. — Да.
— Мне жаль, мистер Ким, но дело действительно не в деньгах или риске. В его случае просто ничего нельзя сделать. Я думал о возможной пересадке кожи и пластической операции лица, но потом провел кое-какие тесты, и…
— Что? — спросил отец.
— Самое странное, что я когда либо видел. Структура кожного покрова оставалась неизменной, что бы я не делал. Так, как будто она вообще не поддается трансформации.
— Это абсурдно. Изменить можно все, что угодно.
— Нет. Это не похоже ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться ранее. Я не знаю, что могло стать причиной этого.
Отец резко перевел взгляд на меня. Я знал, он не хочет, чтобы я рассказывал кому-нибудь о ведьме. Просто он сам еще не верил в это. Он до сих пор думал, что у меня какое-то странное заболевание, с которым справится медицина.
Доктор продолжил. — Я бы хотел провести еще кое-какие тесты в исследовательских целях.
— Помогут ли они сделать моего сына нормальным?
— Нет, но мы сможем более подробно изучить его состояние.
— Мой сын не будет подопытным кроликом, — отрезал отец.
Доктор кивнул. — Мне жаль, мистер Ким. Единственное, что я могу вам посоветовать — поговорите с сыном, научите его воспринимать ситуацию настолько позитивно, насколько он сможет.
Отец вяло улыбнулся.
— Конечно, так и поступлю. Я уже думал над этим.
— Вот и хорошо. — Доктор Каришима повернулся ко мне.
— И еще, Джин, мне очень жаль, что я не смог тебе помочь, но ты должен понять, что это еще не конец, если ты только сам не позволишь ситуации взять над тобой верх. Многие люди, будучи инвалидами, достигали невероятных высот. Рэй Чарльз был слеп, но обладал непомерным музыкальным талантом. А Стивен Хокинг, физик, да он же гений, несмотря на заболевание двигательных нейронов*.
— В том то все и дело, док. Я не гений. Я обычный парень.
— Мне жаль, Джин.
Доктор встал и снова похлопал меня по плечу, жест который можно было расценить и как выражение сочувствия, и как просьбу покинуть кабинет. Я понял это и встал.
По дороге домой мы практически не разговаривали. Когда мы добрались, отец провел меня к служебному входу нашего дома. Я скинул с лица темную вуаль. Стоял июль, было жарко, и хотя я пытался стричь шерсть на лице, она тут же вырастала опять. Отец жестом пригласил меня внутрь.
— Ты не пойдешь? — спросил я.
— Нет, я опаздываю. Нужно поработать. Я потратил много времени на всю эту чушь. — Наверно, он увидел выражение, застывшее на моем лице, поэтому добавил:
— Это пустая трата времени, раз попытки ничего не дают.
— Да, конечно. — Я вошел. Отец уже практически закрыл дверь, но я остановился, и она уперлась мне в спину.
— Ты все еще будешь пытаться помочь мне? — Я посмотрел на отца. Мой отец был ведущим новостей, поэтому ему довольно-таки хорошо удавалось сохранять спокойное выражение лица, даже если он сильно нервничал. Но даже ему не удалось сдержать дрожь в голосе, когда он произнес:
— Конечно, Джин. Я никогда не перестану.
В эту ночь я никак не мог перестать думать о словах доктора Киришимы, что он не может мне помочь, просто потому, что меня нельзя изменить. Это ставило все на свои места — объясняло, почему мои волосы вырастали сразу же после стрижки. То же самое и с ногтями, то есть теперь уже с когтями.
Отца не было дома, Мила тоже ушла на всю ночь. Отец повысил ей зарплату и обязал хранить все в тайне. Взяв кухонные ножницы и бритву, я отстриг как можно короче волосы на левой руке, а остатки сбрил. Таким образом, рука стала даже более гладкой, чем была до превращения.
Я ждал, уставившись на свою руку. Ничего не происходило. Может секрет заключался в том, чтобы добиться гладкости кожи насколько это возможно. Не просто подрезать их, а удалить совсем. Даже если бы отцу пришлось заплатить кому-нибудь, что бы тот ежедневно обливал меня горячим воском, это бы стоило того, если бы помогло мне выглядеть чуть более нормальным. Я вернулся в комнату, чувствуя прилив… надежды что ли, того что я не чувствовал с того самого дня, когда я позвал Слоан, чтобы она поцеловала меня.
Но как только я вошел в комнату, освещенную ярким светом, волосы выросли опять. Я посмотрел на свои руки. Более того, теперь они казались даже гуще, чем были.
Что-то — может быть крик — застряло в горле. Я кинулся к окну. Мне хотелось выть на луну, как чудовища из фильмов ужасов. Но луна была скрыта между двумя зданиями. Все-таки я открыл окно и стал рычать, сотрясая горячий июльский воздух.
— Заткнись! — заорали из квартиры ниже. По улице торопливым шагом шла женщина, крепко сжимая сумочку. Вдали от света фонаря пылко обнималась парочка. Никто из них меня даже не заметил.
Я побежал на кухню снова и выбрал самый большой нож из всех. Затем я заперся в ванной, сжал зубы, приготовившись к боли, и резанул по коже на руке. Я стоял, наблюдая, как из раны льется кровь. Мне нравилось чувствовать эту жгучую боль. Я специально отвернулся. Повернувшись, я увидел, что рана полностью затянулась. Я был неуязвим, неизменим. Значило ли это, что я стал супер-человеком, что я бессмертен? Что, если кто-то выстрелит в меня? И если так, что хуже — умереть или быть монстром вечно?
Когда я снова подошел к окну, на улице уже никого не было. Два часа. Мне захотелось выйти в сеть. Потрепаться в сети с друзьями, как обычно. До конца учебного года я буду говорить, что у меня воспаление легких, как придумал мой отец, затем скажу, что собираюсь в Европу на все лето, а осенью переведусь в частный пансион. Конечно, я заверю их, что встречусь с ними до отъезда в августе, но все это окажется ложью. Да и какое это имеет значение. Писать они будут редко. Я не хотел возвращаться в Таттл, в обличии монстра, конечно же. В Таттле мы издевались над учениками, даже если у них обувь была дешевой. С этим моим внешним видом, они меня на вилы поднимут. Они, так же как и мой отец, подумают, что у меня какая-то болезнь, и будут от меня шарахаться. А даже если не будут, я сам не смогу находиться в таком виде в школе, где я привык быть одним из Элиты.
Вдоль по улице устало плелся какой-то бездомный с огромной сумкой за плечами. Каково это быть им, никто от тебя ничего не ждет, никто на тебя не надеется? Я наблюдал за ним, пока он не скрылся из виду, как и луна за зданиями.