Двенадцатая глава
Максим
Медсестра сообщила мне,что Лиза здесь,в больнице,и хочет увидеться. Это звучало как бред. Как Трояновская могла приехать после всего того,что я сказал ей? Как ,такая как она, смогла переступить через собственную гордость? Когда я вышел из палаты и увидел ее:счастливую,улыбчивую,искреннюю,казалось,больше в этом мире ничего не имеет значение. Только Лиза,направляющаяся ко мне.
За весь наш короткий разговор я не посмотрел ей в глаза ни разу. Из-за стыда, чувства вины за всю ту мерзость, которую сказал, и из-за страха передумать. Я боялся, что если встречусь с ней взглядом, то утону в бездонных голубых глазах. С момента нашей ссоры, я ни разу не посмотрел на нее. Не могу, просто не могу. Боюсь передумать, боюсь рассказать ей всю правду о своих реальных чувствах. Поэтому мне ничего не оставалось, как в очередной раз оттолкнуть Лизу сквозь собственное нежелание. Так будет лучше, так правильнее.
В тот день,когда мы поцеловались,я отвез Лизу домой. С этого самого вечера все изменилось. Не знаю как у нее,но во мне точно все поменялось. Она была такая чертовски милая,когда переживала за меня и предлагала помощь на балконе. Такая добрая, чистая и светлая, но умела совмещать все эти качества с дерзостью,смелостью и упрямством. Удивительная девушка со своим характером и принципами. А еще невероятным остроумием и умом. Трояновская раздражала, выводила на эмоции, изводила мою нервную систему и проверяла на прочность. Одним словом — безбашенная. Но эти последние недели рядом с ней я жил, испытывая эмоции и чувства. Каждый день с Лизой был интересным и насыщенным. Пусть даже с медведем, сломанной машиной и орущей Трояновской на дереве. Пусть даже с разбитым носом. С ней никогда не было скучно, а мне как раз и не хватало этого.
Сначала я спихнул все на заинтересованность. Мол, мне нравилась не Лиза, а то, что я испытывал рядом с ней. Но с каждым прожитым днем бок о бок с Трояновской, я не замечал за собой как она все больше и больше заполняет мои мысли. По мере того как я узнавал ее за нашими редкими разговорами ее образ становился другим в моих глазах. Мы были вынуждены разговаривать об искусстве и литературе для написания НПК. Однако я наслаждался этими моментами, ее идеями и мыслями, опережавшими друг друга. Молодая, но такая умная и рассудительная, что поражало. А с каким энтузиазмом она говорила о книгах, как горели глаза этой девушки в библиотеке, когда мы изучали издания трудов XIX века. Ее неподдельный интерес к тому, что она изучает, меня безумно привлекал и манил. Когда я читал написанные ею черновики, то понимал, насколько все-таки Лиза умная и начитанная девушка. Мыслила она совершенно в уникальном и новом для меня ключе, смотрела на все под другим углом, подходила ко всему творчески. Моим самым любимым зрелищем стало видеть ее в очках, с небрежно собранными волосами, карандашом в зубах и напряженным лицом. Трояновская всегда так выглядела, когда усердно над чем-то думала.
Лиза постоянно улыбалась и заражала своей улыбкой все живое. В том числе и меня. Просто я не хотел показывать какой эффект она производит на меня. Так не должно быть, это нездорово, ненормально. У меня в голове стояли границы и рамки, за которые нельзя переступать. Но Трояновская напрочь стирала их одним лишь взглядом своих невинных голубых глаз.
Чего только стоит ее отношение к Даше? Моя собственная дочь была без ума от Трояновской. Постоянно ждала ее в гости. «Мы с Лизой то, мы с Лизой это». А Лиза, на удивление, отвечала Дашке с такой же отдачей. Почему? Хороший вопрос. Мне было бы все равно на чужих детей. Но ей нет.
Мне надоело скрывать и отрицать свои чувства к ней. Смятения и сомнения были удушающими, давили на горло. В голове постоянно крутились мысли о том, что надо подавить эту слабость и тягу к ней. Трояновская — моя студентка,мне ее еще учить два года. Какие чувства вообще? Но тем не менее, когда мы были вместе, я напрочь забывал о том, кто она и как неправильны мои желания по отношению к Лизе.
Я подумал, что если поцелую ее — все пропадет. Запретный плод всегда сладок, и Трояновская была моим грехом. Самым безумным желанием и недостижимой мечтой. У нас все равно ничего бы не получилось. Один поцелуй не являлся пределом моих мечтаний, но это все, что можно было позволить себе, чтобы забыть ее.
Однако,это была огромная ошибка. Мне захотелось еще больше, чем обычный поцелуй. Я, как маньяк, хотел закрыть Лизу в своем доме, не выпускать, не делиться ни с кем, огородить от внешнего мира, и наслаждаться ею в одиночку. Чертов поцелуй дал побочное действие на которое я не рассчитывал:все терзания, сомнения, тревожные мысли стократно возросли и с большей силой ударяли по самообладанию. У меня никогда не было проблем с силой воли, но рядом с Трояновской все менялось, особенно, когда она была такой нежной, чуткой и чувственной. Однако нельзя было себе ничего позволять: слишком неприкосновенной она была для меня, слишком я уважал ее. Хотя, быть может, Лизе так не показалось.
По началу, меня это напрягало,раздражало и, должен признать, притягивало. Не знаю, было что-то манящее в ее эмоциональной натуре. Лиза — полная моя противоположность и в начале нашего общения я думал, что по этой причине будут проблемы и разногласия между нами. И был прав. Только вот, проблема заключалась в том, что я просто упустил тот момент, когда Трояновская перестала раздражать и злить своей наглостью и начала мне нравится.
После произошедшего между мной и Лизой, я не знал что делать. Гормоны затмевали рассудок, туманили голову, лишая возможности здраво мыслить и принимать умные решения. Уже было плевать на все:на то, что она моя студентка, на то, что она младше меня на одиннадцать лет, на то, что вряд ли Лиза испытывала такие же чувства ко мне. В тот момент для меня существовала только Трояновская. И это было так аморально, ошибочно, обманчиво, но мозг отказывался исправно работать.
В ту ночь я не смог уснуть. Слишком был впечатлительный день. Мне нужно было все обдумать, переварить наедине. Я вышел на балкон проветриться. Все было безумно сложно из-за моих собственных границ и принципов, через которые было невозможно переступить. Дело не только в возрасте, различии наших характеров или моральных общественных убеждениях. Она просто подобралась слишком близко ко мне. К моим мыслям, сердцу, заполнила жизнь своим присутствием. Вряд ли специально,просто Лиза такой человек. Один раз встретишь — никогда не забудешь. А я ни то что встретил — я влюбился в нее как последний идиот.
Даже стих написал про нее. Никому и никогда не посвящал стихотворения, для меня это чересчур интимно. Но о ней можно было не только стихи писать, но и книги, создавать картины и скульптуры. Так и не осмелился показать признание, выраженное в стихотворных строчках. Я подумал, что это выглядело бы сентиментально и глупо. Открывать кому-то свое сердце для меня приравнивалось к слабости. И последнее, чего я хотел бы — это чтобы мою слабость увидела девушка, с которой нужно быть сильным.
Мне не нравилось, что Лиза понемногу становится неотъемлемой частью моей жизни. Я ненавидел подпускать к себе кого-то настолько близко. Дочь, мать и Женя — три дорогих мне человека, которым я доверяю как самому себе. Пару лет назад проблем с доверием у меня не было, но когда предают самые близкие, то приоритеты меняются. После измены бывшей жены я сам себе создал рамки, которых придерживаюсь, чтобы еще раз не получить нож в спину. Для меня — это очень удобно и надежно. А тут появляется Трояновская и мои устои становятся не такими уж и благоразумными, какими казались ранее.
Стоя и прохлаждаясь на балконе, я бессмысленно листал ленту Инстаграмма в попытке отвлечься от хаоса в голове, когда заметил новое уведомление. Лиза подписалась на мой аккаунт пару часов назад. Улыбка невольно тронула мои губы и я зашел на ее страницу. Она была заполнена яркими снимками, а в описании была написана какая-то чересчур ванильная цитата: «Порой даже незнакомец может найти путь в наше сердце». Все в духе Трояновской — очень обнадеживает. Я стал детально просматривать каждый пост, потому что мне было мало ее. Во всех смыслах.
Пелена с глаз и разума спала из-за невинных, на первый, взгляд фотографий. Всего лишь фото, а на них — всего лишь Трояновская в том чертовом шелковом красном платье и велюровой маске. В той самой маске, которая лежала у меня в первом ящике стола уже два года. Я подумал, что сплю или мне показалось, но нет. Это была Лиза. Та самая девушка, которую я не мог забыть два года. Та, которая вскружила мне голову танцем и взглядом своих глубоких голубых глаз. Все это время она была рядом и я видел ее почти каждый день в университете.
Брови свелись на переносице, я пролистал фотографии до конца. Рядом с Лизой была вторая девушка, в которой я узнал Диану. Пазл сложился и все встало на своим места. Вот почему голубые глаза Лизы казались безумно знакомыми. Вот почему ее голос вызывал чувство дежавю. Вот почему аромат духов возвращал в прошлое. Та самая незнакомка в красном — это Трояновская. Которую я сегодня целовал, с которой судьба нас свела совершенно случайно.
Снимки на экране телефона были чем-то вроде пощечины — хлесткой и жгучей. Она отрезвила, и пришло осознание, что я
как-нибудь смогу справиться со своими чувствами, затоптать их и уничтожить, а вот у Лизы еще вся жизнь впереди, которую я не в праве губить. Твою мать, мне тридцать лет, а я сохну по молодой девятнадцатилетней девчонке! Чем я думал вообще? Какие сомнения могут быть? Два года назад ей вообще семнадцать было, она в школе еще училась! Я не могу испортить Лизе жизнь своим присутствием, это слишком эгоистично. Ей нужен ровесник, а не взрослый мужчина с ребенком от прошлого брака.
Действительно, вроде бы тридцать лет, а противоречий столько же, сколько и у подростка. Таким неопределенным я был лет в 15, когда нужно было выбрать какую девчонку пригласить на медляк на школьной дискотеке.
— Какой ты идиот, Лавров. Влюбленный идиот. — прошептал я про себя, массируя виски от головной боли. На мгновение я даже перестал чувствовать холодный октябрьский ветер. Стало как-то все равно на все. Завтра мне придется оттолкнуть от себя Лизу, ради ее же блага. Так будет лучше. Реальную причину я ни за что не скажу, потому что она сразу же найдет тысячу и один аргумент почему я не прав. Возможно, да, сейчас ей весело. Типа, интрижка с преподавателем, здорово и прикольно, но Трояновская из тех, кто не смотрит в будущее. Это сейчас так гормоны бьют ключом, а дальше что? Лиза через время устанет, а я привяжусь к ней еще больше. Сама жалеть же будет.
Я вошел обратно в спальню и лег на кровать, обдумывая свои завтрашние слова. Они должны быть обидными, мерзкими, унизительными. Такими, чтобы Лиза возненавидела меня всей душой. Настолько сильно, насколько возможно.
***
Дверь машины захлопнулась, а скулу неприятно жгло. Не из-за удара, а из-за отвращения к самому себе. Хотелось вымыть рот с мылом. Несмотря на все, Лиза держала подбородок высоко, стоическое выражение лица и хладнокровность. Можно было бы подумать, что я ее совершенно не задел, однако голос Трояновской дрожал. Ей было обидно и неприятно, но Лиза решила не показывать этого. Наверное, правильно сделала. Если бы я увидел намек на слезы, то вряд ли смог остаться в стороне.
На душе должно быть легко, но я ощущал только груз вины. Все так, как должно было быть, но от этого не легче. Особенно после ее звонка этому папенькиному сынку. Громов мне никогда не нравился. Он тупой, как пробка, всю жизнь на деньги отца живет и ничего из себя не представляет. Но имеет одну черту — замечательно заливает девушкам и пускает пыль в глаза. Из-за того, что он сын ректора, Громова обсуждают не только студентки, помешанные на нем, но еще и педагогический состав. Слухи про мальчика с золотой ложкой во рту не вызывают у меня особого интереса, но моего милого сердечного друга это не волнует. Поэтому, как только появляется какая-то «сногсшибательная» история про папенькиного сыночка, — об этом сразу узнаю я от Жени. И исходя из всего того, что знаю я, репутация у этого урода не очень хорошая. Наркотики, алкоголь, проблемы с законом за превышение скорости — это только малая часть.
Раньше на первом курсе училась девушка, не помню ее имени, но это не имеет значения. Она встречалась с Громовым. Спустя время, девушка реже стала появляться на парах, а потом и вовсе перестала ходить. Преподаватели расспрашивали об этом Громова, но он отмалчивался, мол, они давно не созванивались и не виделись. Потом, в университете стало известно, что она трагически погибла. Упала с лестницы у себя дома. А эти пару недель находилась в коме, но, к сожалению, не вытащили. «Несчастный случай» было написано судмедэкспертом в поле «причина смерти». Но был ли это несчастный случай — никто не знает. Женька рассказывал, что ходили слухи о том, что никакой это не несчастный случай, потому что гематомы у погибшей были нанесены в разное время. Жуткие ссадины по всему лицу, разбитый нос и сломанные ребра.
— Я тебе отвечаю, это Громов ее завалил! Избивал долго, а потом с лестницы толкнул! — рассказывал друг, на что я лишь скептически мотал головой.
Прошло уже около полугода после этой неразберихи. Дело даже открывать не стали — нашли в крови этиловый спирт. Напилась, оступилась и сама упала с лестницы. Все легко и прозрачно, но такие параноики как мой лучший друг в это не верят и строят конспирологические теории. Студенты ни о чем не узнали, об этом позаботились преподаватели и сам ректор, но сами они мусолили эту тему пару месяцев.
Даже несмотря на мой скептицизм, я переживал за Трояновскую. Вряд ли Громов стал бы кого-то убивать, но воспользоваться мог,а моя слишком наивная Лиза этого не понимала. Ну да, конечно, он же внушил ей, что они друзья! От одного представления их вместе кулаки сжимались в желании набить его самодовольную рожу.
Вечером я приехал к дому Трояновской, чтобы извиниться за утренний скандал. Увидев, как Лиза целует в щеку Громова, я тяжело выдохнул и в гневе ударил рукой по рулю. Ревность заполнила меня до краев, прожигая все органы. Лицезреть эту сцену было больнее, чем гореть в аду. Очень давно я не сталкивался с чувством собственности и ревности. Для меня ревновать кого-то было чуждо и перестало быть привычным. Единственным моим желанием было то, чтобы Лиза переключилась на своего ровесника и забыла про меня. Так было, но теперь мне казалось это худшей идеей на свете. Одно дело думать и говорить, совсем другое — наблюдать, как Лиза, моя Лиза, дарит поцелуй другому мужчине. Касается своими губами его кожи и трепетно обнимает. Чересчур немыслимо и сюрреалистично. Костяшки пальцев побелели, еще чуть-чуть и я бы точно вырвал руль от гнева. «Моя, моя, моя» — повторялось у меня в голове как на репите. Она не была моей, в этом вся проблема. Я сам отказался от нее, сам принял правильный, по моральным соображениям, выбор. Так было надо. Но никакого облегчения мне не принес собственный выбор, пусть даже необходимый. Представить Лизу с другим не представлялось возможным. Только моя. Только меня она может целовать и обнимать. Только мне дарить свои улыбки. Признаться честно, уже не в первый раз я ревновал ее к Громову. Постоянно когда они общались или проводили время вместе меня распирало от ревности. Мы друг другу никто, я не могу запретить ей общаться с кем-то, ведь Лиза вольна делать все, что хочет, однако это не упрощало мне задачу. И если бы в тот вечер Громов позволил бы себе что-нибудь лишнее по отношению к Лизе, то клянусь, я бы ударил его, забив на все рамки приличия и свою дипломатичность по отношению ко всем. Никто не имеет права трогать ее, особенно такой, как Громов.
Трояновская попрощалась с Громовым, и пошла к своему подъезду. Я извинился перед ней, в этот же вечер договорился с ректором о своем исключении из проекта, и мы с Лизой не виделись четыре дня. Мало, но мне они показались вечностью. Без нее время тянулось дольше и раны затягивались медленнее.