Глава 10. Эхо греха.
«I Know - Irma»
Завернув в маленький магазин, Кён Ми неспешно пробиралась между рядами, ее взгляд скользил по пестрым упаковкам, но не задерживался ни на чем конкретно. В руках она держала лишь одинокую бутылку воды. Вокруг сновали покупатели, занятые своими повседневными заботами, их лица были беззаботны и не замечали тяжелую задумчивость, окутавшую Кён Ми.
Наконец, она замерла возле полки, уставленной соблазнительными сладостями, и, казалось, на мгновение забыла о своей внутренней борьбе, увлеченно разглядывая яркие обертки и аппетитные батончики. Вся, сосредоточившись на выборе лакомства, она совсем не заметила, как кто-то приблизился.
Прикосновение к плечу заставило её резко обернуться и отпрянуть назад. Её глаза встретились с незнакомцем – высоким парнем, скрытым под черной кофтой с капюшоном и темными очками. Его тяжелое дыхание, казалось, наполняло тишину вокруг, пока она, застыв в нерешительности, пыталась сохранить спокойствие. Минута затянулась в вечность, напряжение между ними стало почти осязаемым, пока, наконец, уголки его губ не тронула медленная улыбка.
Паника сковала Кён Ми ледяными тисками, внутренности скрутились в болезненный узел. Это была не просто случайная встреча, это был воплощенный страх, то, чего она отчаянно избегала. Его улыбка, до боли знакомая, преследовала её в кошмарах.
Дрожащая рука медленно поплыла к его лицу, и пальцы, словно в замедленной съемке, сняли темные очки. Глаза... эти глаза, как и эту дьявольскую улыбку, она узнала бы из тысячи. Он молча улыбался, внимательно наблюдая за её реакцией, словно хищник, играющий с добычей.
Держа в своей руке его очки, Кён Ми разрывалась между двумя противоположными желаниями: броситься в его объятия, утонуть в их тепле, и одновременно оттолкнуть его, бежать без оглядки, лишь бы не чувствовать эту обжигающую боль узнавания.
Но... Сердце До Шика бешено заколотилось, когда он сократил расстояние между ними до критических сантиметров. Его пальцы, дрожа от нетерпения, зарылись в ее волосы, ощущая шелковистость прядей. Он медленно, почти благоговейно, накрыл ее губы своими, и мир вокруг перестал существовать.
Наконец-то он смог ощутить ее вкус, вдохнуть ее запах – то, о чем он грезил все три года, изнывая от тоски и желания. Ему больше не нужен был ее страх, та тень, что омрачала их прошлое. Теперь он желал быть её крепостью, её надёжной защитой от любых тревог.
Прикосновение его губ стало для неё неожиданным толчком, словно разрядом тока. Она обмякла в его объятиях, не в силах сопротивляться. В отличие от него, все это время она не позволяла себе даже думать о поцелуе, боясь, что воспоминания обожгут её, заставят потерять контроль и безумно захотеть повторения. Его вкус, такой знакомый и одновременно новый, пробудил в ней целую бурю чувств, грозясь смести все барьеры, которые она так тщательно возводила.
Когда он отстранился, его улыбка все еще играла на губах, но в ней не было и тени прежней насмешки. Кён Ми, в свою очередь, внимательно изучала его глаза, пытаясь уловить хоть отблеск того хищного огня, который раньше так часто в них плясал. Но теперь там плескалась лишь странная, тихая задумчивость.
Она машинально надела себе его очки, словно пытаясь увидеть мир его глазами, и на это действие он ответил лишь тихой, едва заметной ухмылкой. Не отводя взгляда, Кён Ми быстро достала свой смартфон и напечатала сообщение, торопливо поднося его к лицу парня:
"Что ты здесь делаешь? Тебя уже выпустили?".
В вопросе сквозила не только тревога, но и явное недоверие. Ей казалось невозможным, чтобы он вот так просто оказался рядом с ней после всего, что произошло.
— Оу, это единственное что тебя беспокоит!?... Мышонок. — тихо и медленно шептал он, давая ей прочитать все по губам.
Она кивнула, безусловно, это был первый вопрос, который рвался наружу. Почему он на воле? Но последнее слово прокатилось по сознанию, заставляя кожу покрыться мурашками. 'Мышонок'. Никто, кроме него, никогда так ее не называл. Внезапное прикосновение его губ к ее лбу вырвало ее из оцепенения.
— Куда вы переехали? Я искал вас. — прозвучал его приглушенный голос.
Его ухмылка играла на губах, пока он, слегка наклонившись, касался ее кожи, вдыхая ее запах. Этот момент был наполнен таким удовольствием, таким знакомым, запретным удовольствием, что в голове помутилось от его близости. Она чувствовала, как теряется в этом вихре воспоминаний и ощущений.
Не ответив на его прямой вопрос, Кён Ми сохранила непроницаемое выражение лица. Она проскользнула к кассе, быстрым движением расплатилась за бутылку воды и, не оглядываясь, вышла на улицу.
Жгучая жажда заставила её почти залпом осушить половину бутылки, словно пытаясь унять не только физическую сухость, но и внутреннее напряжение. Следом, привычным движением, извлекла пачку сигарет и закурила. До Шик, расслабленно облокотившийся на стену, с нескрываемым удивлением наблюдал за ней.
Кён Ми выпустила дым, медленно повернула голову, и пристально посмотрела на него. За все эти годы он почти не изменился, разве что в глазах поубавилось той дикой, пугающей ярости, что, несомненно, её радовало. Словно отбросив в сторону все недомолвки, она вновь протянула ему телефон с набранной фразой:
"Ты сбежал?" — вопрос, повисший в воздухе, разрывая молчание между ними.
Он ухмыльнулся, отрицательно покачав головой, будто высмеивая её наивность. Но на вопрос так и не ответил, казалось, он намеренно избегает каждого ее вопроса, словно скрывал что-то важное, что ни в коем случае не должно было быть раскрыто. Эта игра в вопросы и загадки выводила из себя, подтачивала терпение.
Девушка лишь тихо промычала, не в силах больше выносить это молчаливое противостояние, развернувшись пошла по улице, стараясь скрыть разочарование. Но несмотря на попытку отгородиться, она чувствовала, как он идет след в след за ней, словно тень, привязанная невидимой нитью. Его присутствие, одновременно раздражающее и волнующее, не позволяло ей окончательно разорвать эту странную, мучительную связь.
Кён Ми сидела на скамейке, на той самой, где совсем недавно видела его. До Шик остановился рядом, но не спешил присесть. На ней все еще красовались его темные очки, и это его ничуть не смущало. Скорее наоборот, он ликовал про себя, что она не оттолкнула его, а приняла его вещь.
Медленными движениями вытащив сигарету изо рта, девушка сосредоточенно печатала что-то в своем телефоне. Он стоял рядом, наблюдая за ее движениями, его взгляд, некогда хищный, теперь был более спокойным и притягательным. Вечерний, темный Сеул овевал легким ветерком, вывески сияли ярким светом, и люди неспешно прогуливались вокруг. Но в тот момент для До Шика не существовало ничего. Ничего кроме неё.
«Я вернулась из Пусана на пару дней, что б посетить могилу своей матери» — Показала сообщение в своем смартфоне Кён Ми. До Шик пробежал глазами по строчкам, и его взгляд потух, словно его обуяло чувство вины.
И ведь действительно, он был виноват. Именно из-за него Кён Ми тогда решилась на отчаянный шаг и покинула Сеул. Кён Ми внимательно наблюдала за ним, словно ждала слов утешения, но До Шик медлил. Наконец, он опустился рядом с ней и тяжело вздохнул. За его спиной не мало жертв, но казалось именно эта была для него самой больной. Он представлял, как тяжело было ей, потерявшей самого близкого человека. Он не знал, была ли она тогда одна, когда хоронила мать, но чувствовал, что эта боль до сих пор живет в ней, не отпускает, гложет изнутри.
«Мы уехали почти сразу после всего что произошло. Продали дом и уехали в Пусан. Она болела раком. Умерла два года назад. Я все еще живу там, но в Сеул так и тянет» — вновь написала девушка, протягивая телефон парню.
Отъезд, болезнь, смерть - эта череда трагедий была скомпонована в лаконичную историю, выданную без эмоционально, как сводка новостей. Пусан стал убежищем от воспоминаний, но Сеул манил, напоминая о незавершенных делах и несбывшихся мечтах.
Каждая затяжка сигареты казалась попыткой выдохнуть боль, временно заглушить тоску. В тишине его молчания она находила какое-то странное облегчение, словно ему было позволено просто быть свидетелем, хранителем ее печали, не требующим объяснений или утешений. Ей было достаточно, что он просто есть, рядом, в этом моменте, пока дым растворялся в ночи, унося с собой часть ее бремени.
«Скажешь что-нибудь?» — вновь написала девушка.
Когда До Шик прочитал вопрос, он опустил голову. В голове его роились тысячи слов, бушевало море эмоций, но словно ком встал в горле, не давая вымолвить ни звука. Их прошлое было невыносимо жестоким, и вот, встретившись вновь, уже другими людьми, обремененными новым, не менее страшным опытом, они застыли в тягостной тишине.
Для него мир звенел: гудели машины, перекликались голоса прохожих, плескался шум города. Для неё же мир навсегда в тишине. Она никогда не слышала его голос, но сейчас, как никогда, жаждала увидеть, как он произносит слова. Но он молчал, погруженный в свои переживания. Она подняла голову к темному, бездонному небу, и казалось, что вот-вот разразится криком, но губы ее оставались сомкнутыми. И тогда он, словно очнувшись от оцепенения, коснулся её руки, привлекая её внимание к себе.
— Я знаю, что это ты сдала меня копам.
Сердце бешено колотилось в груди, отдаваясь гулким эхом в ушах. Она замерла, ожидая неизбежного. Его взгляд, впившийся в ее глаза, казался ледяным, пронизывающим насквозь. В памяти всплывали картины прошлых мучений, удушающей ярости, бессилия.
Она ждала, что вот-вот этот кошмар возобновится, что его руки вновь сомкнутся на ее горле, отнимая драгоценный воздух. Но вместо этого, уголки его губ дрогнули в слабой, почти умиротворенной улыбке. Не отрывая взгляда от ее лица, он вдруг запрокинул голову, устремив взгляд в черное полотно усыпанного звездами неба.
Несколько долгих минут он молча созерцал мерцающие огоньки, словно в поисках ответа на какой-то мучительный вопрос. Наконец, словно очнувшись, он медленно перевел взгляд обратно на нее и, помолчав, продолжил говорить,
— Я умирал без тебя. Каждый день думал как бы поскорее прикоснуться к тебе. — тихо шепнул он, и эти слова, вместо ожидаемой радости, окутали Кён Ми странной, щемящей тоской. Скупая слеза скатилась по ее щеке, но темные очки скрывали ее взгляд, пряча бурю эмоций, бушевавшую внутри.
Она тихо заплакала от боли – боли от осознания, что влюбилась в маньяка, бегала от него, скрывалась, жила под его постоянным, незримым наблюдением. Она сдала его копам, и три года ненавидела себя за это, за предательство, за сломанную жизнь. Но еще больше она ненавидела себя за то, что скучала.
И вот, он сидит перед ней, и она чувствует, как разум скользит по тонкой грани, отделяющей реальность от безумия. Неужели она совсем сошла с ума, если сердце до сих пор отзывается на него, несмотря на все ужасы прошлого?
Боль пронзает их обоих, разная, но одинаково мучительная. Его – за тот ад, который он создавал для людей вокруг себя, в который втянул и ее, а потом оставил жить в этом кошмаре, в этом постоянном страхе. Ее – за ту боль, которую он причинил, и за собственную наивность, глупость, за то, что умудрилась влюбиться в своего мучителя.
Он был ее личным кошмаром, от которого вот уже три года она не могла проснуться. И сейчас, находясь рядом со своим личным кошмаром, она вдруг чувствует облегчение, словно... словно она мазохистка, нашедшая утешение в своей боли.
Он смотрел на неё полными глазами боли, и каждая черта её лица отзывалась в нём эхом вины. Он видел, как она похудела, как потускнел взгляд, в котором раньше плескался живой огонь. Теперь там лишь усталость, глубокие мешки под глазами, словно тени прошлых ночей, и худые пальцы рук, некогда такие сильные и уверенные. Но что-то в ней манило его с прежней силой, однако уже иначе.
Это была мания не её тела, не той внешней оболочки, которую он когда-то жаждал, а её души, сломленной, но не до конца. Он выглядел старше, словно годы обрушились на него одномоментно, и от него все так же веяло холодом, но теперь этот холод был другой. Не холод маньяка, одержимого своей целью, а холод разочаровавшегося в себе человека, осознавшего масштаб содеянного и похоронившего в себе последние искры надежды на искупление. Этот холод обжигал его изнутри, и он понимал, что заслужил его сполна.
Напечатав в своем телефоне короткое сообщение: «Иди за мной», девушка встала со скамейки. Лишь быстро обернувшись на До Шика, она заметила, что он тут же поднялся, готовый идти следом. Легкая усмешка тронула её губы.
Они шли по темной улице, озаренной светом фонарей и яркими вывесками. Вокруг гуляли люди, казалось, погруженные в свои собственные заботы и мысли, но в душе у каждого царила суматоха, возможно, даже более сильная, чем у них двоих.
До Шик заметил, что они приближаются к гостинице. На секунду он замер, словно боясь вторгнуться в её личное пространство. Но ведь она сама его позвала, написала это короткое, но такое многообещающее 'Иди за мной'. Ему отчаянно хотелось быть рядом, видеть её лицо, ощущать эту необъяснимую связь, которая между ними возникла. Он понимал, что этот момент может изменить все.
Войдя в номер Кён Ми, До Шик не мог не отметить царящий хаос. Комната словно отражала смятение в её душе: вещи небрежно разбросаны на смятой кровати, одежда валялась на полу вперемешку с косметикой, а на тумбочке сиротливо стояла почти пустая бутылка виски.
Тяжело вздохнув, До Шик прислонился к дверному косяку, наблюдая за Кён Ми. Она быстро собрала разбросанные вещи и, кивнув на кровать, словно пригласила его присесть. Усевшись, он увидел, как она достала из мини-холодильника новую бутылку виски и второй бокал. Налив, Кён Ми протянула бокал До Шику, сама же сразу сделала первый глоток обжигающей жидкости.
До Шик смотрел на неё, чувствуя, как в груди нарастает болезненное осознание. Теперь перед ним стояла сломленная горем женщина, и часть вины за это лежала на нем. Он сделал глоток виски, но тут же поставил бокал на стол, чувствуя, как горечь алкоголя лишь подчеркивает горечь ситуации.
— Я вышел полгода назад, — начал До Шик, чувствуя на себе пристальный взгляд Кён Ми. Она сидела рядом, не сводя с него глаз. — Отвалил бешеные деньги, чтобы замять то дело. Сразу же сорвался к вам домой, но там уже чужие жили. Сначала подумал, что вы просто переехали на другую улицу, искал тебя по соседству. В кошмарном сне не мог представить, что вы решились уехать из города...
Он замолчал, но тишина была лишь мимолетной передышкой перед новым потоком слов. Он заговорил вновь, тщательно выверяя каждую фразу, словно желая, чтобы она не просто прочитала по губам, но и прочувствовала глубину его послания.
— Я знаю, ты смотришь на меня и видишь чудовище. И ты права. Я был им. Я... я отнял у тебя все. Покой, сон, саму веру в человечество. И я... я не могу этого исправить.
До Шик мучительно избегал взгляда Кён Ми, стыд и неловкость обжигали его изнутри, но Кён Ми не отрываясь смотрела на него, словно жадно ловила губами каждое ускользающее слово.
— Знаю, этих слов недостаточно. Никогда не будет достаточно, чтобы искупить то, что я сделал. Но я должен сказать... Мне так жаль. Каждая секунда, проведенная в заточении, была пропитана осознанием того, какую боль я тебе причинил. И я заслужил каждое мгновение этого ада. — Он говорил тихо, словно их мог кто-то услышать, кроме этих стен их не слышал никто. Даже она не могла слышать его.
— Я изменился. Я знаю, ты можешь не верить, и имеешь на это полное право. Но я больше не тот монстр, которым был. Я прошел через многое, чтобы понять глубину своей тьмы и научиться контролировать ее. Я боролся с этим зверем внутри, и я... я верю, что победил. Поэтому я искал тебя. Я хотел, чтобы ты знала. Знала, что я искренне раскаиваюсь. Знала, что я... люблю тебя. И знала, что я готов уйти из твоей жизни навсегда, если это то, что тебе нужно, чтобы быть счастливой. Просто скажи... и я исчезну
Кён Ми нервно сглотнув, достала свой телефон, и скинув свою кофту на пол принялась быстро печатать.
«Ты думаешь, что признание вины делает тебя героем? Что это искупит твою вину?»
Он прочитав, отрицательно кивал головой. До Шик тяжело вздохнул, словно эта боль была самой сильной для него.
— Я знаю, что мои слова ничего не значат по сравнению с тем, что я сделал. Я понимаю, что я запятнал себя так, как, наверное, никогда не смогу отмыться до конца. Каждый день я просыпаюсь с осознанием того, что я совершил. И каждый день я борюсь с этим. Я борюсь с собой, со своими демонами, со своим прошлым. Я знаю, что никогда не смогу полностью искупить свою вину, но я поклялся себе, что сделаю все, чтобы больше никому не причинить вреда.
В груди словно клубок змей сжимался, переплетая гнев и любовь в невыносимый узел. Слезы хлынули, обжигая щеки. Она спотыкаясь, подошла к окну. Холодное стекло коснулось разгоряченной кожи. За окном мир казался таким спокойным и безмятежным, в отличие от бури, бушующей внутри нее. Гнев, обжигающий, как кислота, смешивался с любовью, тягучей и горькой, как патока. От этого коктейля чувств её тошнило. Рыдания вырвались наружу, болезненные, рваные. Воспоминания нахлынули с головой:
«...Его пальцы зарылись в ее волосы, и она невольно тихо промычала. Медленно, как в дешевом романтическом фильме, он наклонился к ней. Его губы накрыли ее губы, и он словно впивался в них, наслаждаясь ее вкусом и запахом. Ноздри жадно втягивали ее свежий аромат, от которого, казалось, его переполняет буря. До Шик медленно отстранился, пристально глядя ей в глаза.
— Ну же... Тебе ведь нравится это...? — шептал он, слова его тянулись медленно.
Кён Ми выхватила из его рук телефон, пальцы дрожали, еле сдерживая рвущиеся наружу слезы. На экране заметок, словно приговор, возникло короткое слово:
«Да». Он, торжествуя, улыбнулся, невесомо коснулся ее волос, и мимолетно прильнул к губам. В этом поцелуе не было нежности, лишь потребность ощутить контроль, убедиться в ее подчинении, в ее готовности терпеть. На секунду До Шик замер, словно обдумывая что-то, а затем тихий смех сорвался с его губ, полный зловещего удовлетворения.
— Тогда поцелуй меня сама.
На мгновение веки сомкнулись, собирая волю в кулак. А затем, словно бросившись в омут, она обхватила его лицо ладонями и накрыла его губы своими. Он впился в нее с жадностью утопающего, словно она — его воздух, последний глоток, которым он хочет насытиться на годы вперед. Легким движением он приподнял ее, усаживая к себе на колени.
Кён Ми разорвала поцелуй, намереваясь отстраниться, но его хватка на её талии была сильной, а поцелуй, которым он вновь завладел её губами, был полон отчаянной жажды. Его руки, словно обезумевшие, исследовали каждый изгиб её тела, пока одна из них, осмелев, не проникла под её кофту, касаясь нежной, теплой кожи...»
Он тихо подошел сзади, не пытаясь обнять сразу. Знал, что сейчас это только разозлит. Просто стоял рядом, позволяя ей чувствовать его присутствие, его поддержку. В его глазах было столько нежности и понимания, что это заставило ее рыдать еще сильнее. Но теперь это были не только слезы гнева и отчаяния, но и слезы облегчения. Он был здесь. Он останется.
Слёзы беззвучно катились по её щекам, оставляя влажные дорожки на бледной коже. Плечи вздрагивали в такт рыданиям, каждый вдох давался с трудом, словно комок застрял в горле, не давая дышать. Она стояла у окна, спиной к комнате, силуэт её хрупкой фигуры отчётливо выделялся на фоне тусклого света.
Он стоял позади, в нескольких шагах, словно боясь нарушить хрупкий кокон её горя. В его глазах читалась беспомощность и сочувствие, но он знал, что слова сейчас – лишние. Любое прикосновение, даже самое нежное, могло бы спугнуть её, разбить на ещё более мелкие осколки. Он просто был рядом, его присутствие – единственное, что он мог предложить.
Молчаливый свидетель её боли, он излучал спокойствие и поддержку, надеясь, что это поможет ей хоть немного облегчить тяжесть на сердце. Он был её якорем в бушующем море эмоций, невидимой нитью, связывающей её с реальностью. Он видел, как дрожат её плечи, как сбивчиво она дышит.
И вдруг, резко развернувшись, она бросилась к нему. Он стоял, словно громом поражённый. Перед ним была она – та, которую он носил в сердце все эти долгие годы. Её руки крепко обвили его шею, и он почувствовал влагу её слез на своей щеке. Не в силах больше сдерживаться, он тоже пустил скупую слезу. Слезу счастья, облегчения, и бесконечной, всепоглощающей любви. Он так долго мечтал коснуться её, ощутить её тепло, вдохнуть её запах. И вот, она здесь, в его объятиях, такая реальная, такая живая.
В объятиях таилось странное противоречие. Он ощущал безумное счастье от ее близости, от того, что она здесь, рядом, в его руках. Но это чувство было отравлено горечью, каким-то неприятным сжатием внутри, которое никак не было связано с вожделением или удовольствием.
Скорее, это было предчувствие беды, тонкий, но настойчивый диссонанс. Кён Ми, наконец успокоившись, одним глотком осушила бокал виски, словно пытаясь заглушить собственные тревоги. Последовала долгая, напряженная тишина, прерываемая лишь их неровным дыханием. Затем, с невозмутимым выражением лица, Кён Ми набрала короткое сообщение на своем смартфоне, словно отдавая команду.
«Мне нужно побыть одной. Зайди ко мне завтра. Есть что обсудить!»
Короткое сообщение, всего несколько слов, но сколько в нём тягучей, давящей тяжести, словно свинец в груди. До Шик встал с кровати, прошел к выходу. Его движения были механическими, лишенными жизни. В самый последний момент, когда пальцы уже почти коснулись холодной ручки двери, он застыл, словно парализованный.
Время остановилось. В голове закружился вихрь мыслей, обрывки фраз, недосказанные слова, страхи и сомнения, сплетались в неразрешимый клубок. Тяжелый, надрывный вздох вырвался из груди, словно попытка вытолкнуть всю эту давящую массу наружу, и он резко обернулся.
Кён Ми стояла у окна, окутанная прохладным вечерним воздухом. Тёмные пряди волос, шелковистой волной лежали на её плечах. Он смотрел на неё, спиной к нему стоящую, и в памяти всплывали картины трехлетней давности.
Он, словно хищник, преследовал её, ослепленный желанием, а она, с изяществом и непринуждённостью, водила его за нос, играючи одерживая победу в этой странной игре. Тяжёлый вздох сорвался с его губ. Внутри что-то вспыхнуло, словно искра, разожгла тлеющий уголёк старой страсти. Она здесь, рядом, такая близкая и в то же время недосягаемая, и сейчас все его мысли, все его желания сосредотачивались только на ней. Только она.
До Шик застыл, тяжело вздохнув и погрузив руку в карман в тот самый момент, когда она обернулась. В её глазах плескалось недоумение, но как только взгляд упал на его движение, её брови сошлись в тревожной складке. Из кармана показался маленький нож, и гримаса отвращения исказила его лицо, словно он умолял сам себя не совершать этого ужаса.
Внутри проснулся тот самый До Шик, которого он так долго и отчаянно пытался похоронить. Минута тянулась вечностью, пока он боролся с диким, иррациональным желанием довести начатое до конца. В его голове бушевал кошмар, его личный ад – причинить ей вред. Он любил её, любил всем сердцем, но какой-то зловещий голос шептал, что это необходимо, что выбора у него нет.
Он издал нечеловеческий вопль и бросился на нее, с остервенением вонзая лезвие ножа в её живот. Кён Ми, с расширившимися от ужаса глазами, выдохнула тихий стон боли. Но До Шик, не давая ей опомниться, выдернул окровавленный клинок и вновь обрушил его, чуть выше.
Ее тело обмякло, словно надломленный цветок, и когда он вытащил нож, она безвольно осела на пол. В мутнеющем взоре Кён Ми отражался лишь он. Её личный кошмар. Слеза скатилась по щеке парня, сорвавшись вниз подобно последней надежде. «Прости», – прошептал он, и собрав остатки воли в кулак, вонзил нож себе в грудь, прямо в сердце. Мгновение – и он рухнул рядом с ней, в объятия вечной тьмы.
Тишина, воцарившаяся в комнате, была оглушительной. Только тихий шелест капель крови, падающих на паркет, нарушал ее. Они лежали рядом, две сломанные куклы, чья история оборвалась так трагично и нелепо.
Она угасала, последний стон вырвался из груди, смешиваясь с тишиной комнаты, пока взгляд ее цеплялся за его безжизненное тело, распростертое у ног. Кровь, багряной рекой, медленно расползалась по полу, образуя зловещую лужу под выцветшими обоями, где их жизни сливались воедино в последнем объятии. Веки медленно опустились, запечатывая свет, а тело обмякло, сдавалось неумолимой власти смерти.
Ее больше не было. Она умерла, познав свою любовь. Больную, извращенную любовь. Личный кошмар, преследовавший ее в каждом сне. Погибла от его ножа. Но тем же клинком он оборвал и свою жизнь. Словно жизнь без нее потеряла всякий смысл. Он избавил их обоих от мук и страданий. Возможно, в другой жизни, они встретятся вновь, обычными людьми, и познают счастье. Но эта жизнь уготовила им лишь тьму кошмара.
Все годы Кён Ми жила воспоминаниями о До Шике, в её воображении разворачивались сценарии их встречи, и каждый раз её захлестывала ненависть к самой себе за эти мысли, за эту несбыточную надежду. И вот, судьба распорядилась так, что они встретились, и казалось, что теперь все может измениться.
Но До Шик снова сыграл решающую роль в её жизни, избавив ее от тягот и страданий, пусть и самым жестоким образом. Кён Ми мечтала о Японии, о тихой семейной гавани, о будущем, полном тепла и любви. Но теперь эти мечты рассыпались в прах вместе с её жизнью. Её больше нет, тишина поглотила её, а рядом, бездыханным, лежал тот, кого она любила, тот, кто украл её мечты. Ей жизнь.
Эти три года она жила в его мыслях, как нежный цветок, огражденный от сурового мира глухой стеной. Он лелеял воспоминания, стараясь никому не причинить вреда, растворяясь в тихой ностальгии. После той роковой встречи, изменившей его жизнь раз и навсегда, он стал другим – более тихим, более задумчивым, более отстраненным. Но сегодня, увидев ее снова, плотина памяти рухнула.
Воспоминания нахлынули с такой силой, что что-то сломалось внутри. Что-то важное сместилось, перевернулось с ног на голову. Боль, копившаяся годами, вырвалась наружу, обретая ужасающую форму. И теперь... они мертвы.
Кровь продолжала свой танец смерти, рисуя на полу трагический узор их общей судьбы. В воздухе витал тяжелый запах железа и отчаяния, словно сама комната пропиталась болью их последних мгновений. Их история, начавшаяся с кошмара, завершилась актом отчаяния, где любовь и смерть сплелись в единый узел. Никто не услышит их криков, никто не утешит их души. Только тишина станет свидетелем их трагедии. Они искали избавления, и нашли его в смерти, в последнем, отчаянном объятии.
Ветер завывал за окном, словно оплакивая их судьбу. Деревья за окном раскачивались в такт с танцем смерти, отражая хаос, царивший в комнате. Ничто не могло нарушить мрачное спокойствие, воцарившееся в этом убогом жилище.
Полиция найдет их тела, проведет расследование и вынесет свой вердикт. Но никто не сможет понять ту боль, которая привела их к этому кошмару. Их история станет еще одной строкой в криминальной хронике, лишенной глубины и понимания.
Их встреча была неизбежностью, столкновением двух разных стихий, обреченных на вечное противостояние. С первого взгляда между ними вспыхнула искра, но не любви, а непримиримой вражды, словно два магнита, отталкивающихся друг от друга с максимальной силой.
Они стали отражением самых темных страхов друг друга, воплощением слабостей и уязвимостей, которые каждый из них так тщательно скрывал. Их отношения были полем битвы, где каждое слово, каждый жест становились оружием, направленным на самое сердце. Даже в моменты кажущегося примирения, под пеплом утихшей ссоры тлел уголек ненависти, готовый в любую секунду вспыхнуть с новой силой. Они так и остались личным кошмаром друг друга. С самой первой встречи и до последнего дыхания.