Глава 17
Я умираю.
Гребаная картошка, я сейчас не то, что пошевелиться, вздохнуть не могу без боли во всем теле. Руки, ноги, шея, спина, даже те мышцы, о существовании которых я не знал, и те болят!
Душу греет только восхищенный теплый взгляд кофейных глаз Гаврилиной за ужином, направленный на меня.
Еще бы! Почти в одного выкопал все ее злосчастные шесть соток, а потом перетащить весь до ужаса хороший в этом году урожай в погреб. Как я не откинул копыта еще на первом мешке? Не знаю. Но владельцы дачи будут безмерно рады такому подарку. Впахивал, как для себя родного. Как будто это мне всю следующую зиму предстоит ее есть.
Еще и этот ее Сотников под ногами путался. Только и делал весь день, что выносил мозг своим нытьем и попытками завязать деловой разговор. Интересно, он правда думает, что после его притязания на мою Полину у него есть хоть какие-то шансы на повышение? Перетопчется, сосунок. Пусть радуется, что я его еще пока не уволил. Хотя после такого “халтурного дня” я всерьез об этом подумываю. Не нужны мне такие белоручки-лентяи в руководстве.
Смешно. Кто узнает, позора не оберешься. Генеральный директор многомиллиардного холдинга копает картошку в компании мелкой сошки из того же холдинга.
Любовь – зло. Любовь к Гаврилиной – зло в квадрате!
Лежу и таращусь в потолок. Голова тяжелая, мысли нерадостные. Больше уединение нам с Гаврилиной в эти дни не светит. Судя по всему, этот петух двигать отсюда своим фаберже и не собирается. А я? А я, дай бог, если завтра утром вообще смогу отлепить свое тело от кровати.
Спина адски ноет, а желания двигаться нет и в помине.
Сотников, кстати, куда-то слинял после ужина, а Юля, судя по звукам, доносящимся из кухни, убирает со стола. И подойти бы и подкатить бы, но… черт. Даже пальцами шевелить больно!
Прилагая титанические усилия, переворачиваюсь на бок. Стоит только прикрыть глаза, как пригревшись, буквально вырубаюсь. Правда, ненадолго. Не знаю, сколько прошло. Десять минут? Пятнадцать? Когда сквозь сладкую дремоту слышу протяжный женский визг:
— Д-д-даня!!!
И голос такой знакомый.
— Милохин! – продолжает надрываться женский голос, а у меня голова тяжеленная. Будто ее к подушке кирпичами придавили. И не сразу доходит, что это надрывно орет из гостиной Гаврилиной.
— Милохин, твою бабушку! Даня! Данечка!
Та-а-ак, а вот это уже интересно.
Что там случилось-то опять? Проклятье! Юля, ты мое проклятье!
Что этой взбалмошной девчонке снова пришло в голову? Очередное испытание? Что нужно сделать на этот раз? Залезть на крышу и прокукарекать или достать луну с неба? Нет, конечно, в свои лучшие времена бурной зеленой молодости, подкатывая к девушкам, я им и звезды, и луну обещал. Но, во-первых, я из тех штанов на подтяжках вырос. Во-вторых, сейчас я просто не в состоянии это делать!
А тем временем из гостиной я уже слышу всхлип и умоляющее:
— данечка, ну, дааааааня!
— Че-е-ерт… – со стоном поднимаю свое заржавевшее тело и несу в гостиную. Ноги еле двигаются, словно их в кандалы заковали. Ни больше, ни меньше. Глаз умудрился со сна открыть только один.
— Юля, что ты…? – начинаю я, выруливая в гостиную. Но договорить мне не дают. – Твою…Юля… мать! – рычу от прострелившей в спине и ногах боли, когда Гаврилина с разбегу, с противоположного конца кухни запрыгивает мне на спину. Обхватывает своими сногсшибательными ножками за талию и, повиснув, как обезьянка, удушающе сильно сжимает шею. – Какого… что ты… у-ф-ф! – мой позвоночник точно после сегодняшнего дня высыплется в трусы.
— Там… там… – вопит девушка мне прямо в ухо и тычет трясущимся пальцем в сторону стола. Шмыгает носом и всхлипывает. – Ну, там… вон...
— Что? Что там, Юля?
— Как? Ты не видишь?! – вопит пуще прежнего моя пугливая егоза.
— Я пять минут назад сладко спал! Я тебя-то с трудом разглядел.
— Да-а-анч!
— Да что?! Гаврилина, не ори ты мне в ухо! – бурчу, ущипнув девушку за ногу.
— Там паук!!! Огромный! Гигантский паук!
— Что, прямо такой уж и огромный?
— Огромадный! Как… как… как тарантул!
Вздоха сдержать не получилось.
Женщины.
Что с них взять.
— Показывай, где твой тарантул, – двинулся в сторону умывальника, откуда эта паникерша прилетела. Но стоит сделать шаг, как Гаврилина, истошно завопив, задергалась. Собираясь залезть не просто мне на спину, но уже на голову! Ее цепкие пальчики впились в мою шевелюру, и пришлось перехватить ее запястье на моей шее. А то я уже натурально начинаю задыхаться. А каждое ее движение отдается адской ноющей болью в теле.
— Хватит. Тормози, – бурчу, останавливая поскакушки на моей спине.
— А если он ядовитый? А если он укусит тебя? Убей его, Даня!
— Кто ядовитый?
— Кто-кто, паук!
— Не неси чушь, – отмахиваюсь от бабской истерики и подхожу, приглядываясь, но вот хоть убейте, не вижу я тарантула! – Где?
— Здесь.
— Да где здесь-то, Юля? – начинаю злиться. Да, похоже, не я один. Мы словно на разных языках с ней разговариваем. Хотя я совершенно уверен, что утром она общалась со мной на русском. – Где твой гигантский тарантул?
Меня сначала ущипнули за руку, а потом выдохнули возмущенно:
— Да перед твоим носом! Вот же, на столе! Разуй глаза, Милохин!
На столе?
Снова бросаю взгляд на многострадальную столешницу. И хоть убейте, не пойму. Ложки, кружки, полотенце…
Так, стоп. А… да ну на?! Серьезно?
— Этот? – тычу пальцем в бедную крошку размером с рублевую монетку, перебирающую длинными лапами по ложкам. Явно спешащую по своим паучьим делам.
— Да, – сдавленно пищит мне в ухо Гаврилина. – Я мыла посуду, а он… а он как выпрыгнет! Как давай своими мерзкими лапами по моей посуде перебирать! А потом на полотенце и… и…
Все, прости меня, Юля, но дальше сдерживать хохот я просто не в силах. И я вполне осознаю, что у человека простая и достаточно часто встречающаяся арахнофобия. Тем более, распространенная среди женщин. Но, черт возьми, это крышесносная милота. Испуганная, как маленькая девчонка, вопящая Гаврилина, трясущаяся при виде существа в тысячи раз меньше,чем она сама.
Вот как тут удержаться?
— Почему ты смеешься? – дуется Юля и пыхтит мне в ухо.
За одно пауку спасибо, он своим появлением сделал то, что я пять лет добиться не мог. Организовал нам с Гаврилиной “близкий контакт”.
— Потому что ты смешная, – оглядываюсь через плечо на красную от смущения девушку. Как же невыносимо хочется прикоснуться к ее горячим губам. Как меня ведет от ощущения ее дыхания так близко.
— Мне страшно, а ты издеваешься?
— Ты не боишься строить по струнке весь мой офис, штат в пятьдесят человек, а тут испугалась мелкого паучка? Серьезно?
— Да ну тебя! – прилетает мне ладошкой в плечо. – Убери его отсюда.
— Слазь давай, – вздыхаю. – Операция по спасению бедовой дамы. Или дамы-беды.
— Ну, хватит! – уже по-настоящему надулась Юля, обнимая себя за плечи. И отступила в другой конец комнаты. – Я с детства их боюсь. Меня как-то укусил такой, редкий паук из коллекции школьной подруги. Меня потом неделю лихорадило, и я чуть не умерла, между прочим.
— Ладно, понял. Прости, – поднимаю руки, стирая со своего лица улыбку. – Я сейчас его уберу, – говорю серьезно, стараясь, чтобы ни намека на смешок не проскочило в голосе.
И пока малышка трясется и наблюдает, подхватываю в ладонь “страшное” насекомое и уношу за дверь.
— Ползи отсюда, мелочь. Пока злая Юля тебя тапком не пришибла.
Нет, все-таки это забавно.
Мило и забавно.
Юлия
Да, у меня арахнофобия. Да такая, что, когда я вижу этих мерзких, противных созданий, мой мозг отключается. Уходит в нокаут. И на эмоциях я могу начать творить фигню. Вот как примерно двадцать минут назад.
Запрыгнуть на Милохина!
Нет, ну, это надо так… опростоволоситься!
Теперь чувствую себя ужасно глупо и неловко. Мало того, что сама “перепрыгнула” установленные между нами границы, так еще и дурочкой пугливой себя выставила. Даня, наверное, от души в душе посмеялся.
Браво, Юля. Просто браво!
Вообще, какого святого ежика мне понадобилось залазить к нему на спину?! Этот гигантский тарантул был на столе, а не на полу. Но нет же… нокаут мозга, помните?
В общем, пока стелила себе постель в гостиной, на маленьком диванчике, была зла. И на себя, и на Милохина, и на Макса, который куда-то так не вовремя с… ушел.
А когда в дверях появились оба “гостя” и посмотрели на меня, как на умалишенную, моя злость достигла пика.
— Приятных снов, – буркнула и, не обращая внимания на офигевшие от такого “распределения” спальных мест мужчин, заползла под одеяло.
— То есть “приятных снов”? – выдал Сотников. – А я?
— Ты должна спать со мной в нашей спальне! – а это уже Милохин. Вот это наглость!
— Я буду спать здесь, – уверенно заявила я.
— Юли!
— Гаврилина!
Завопили оба возмущенно. Я их выпад проигнорировала. Удобней устроилась в скрюченном состоянии и закрыла глаза.
Разговор окончен, мальчики.
— И где ты предлагаешь нам спать? – рычит Даня. – Уж не думаешь ли ты, что мы уляжемся на одной кровати?!
— Думаю.
— Я не буду с ним спать! – гаркнул Сотников.
— Не переживай, амиго, я тоже желанием делить с тобой одну кровать не горю, – фыркнул Милохин. – Ты не в моем вкусе.
Я еле сдержала смешок.
Лежу. Закрыла глаза и лежу. Мысленно считаю секунды в надежде на то, что они оба уберутся восвояси. А точнее, в соседнюю спальню.
Секунда.
Две.
Три...
— Юля, не дури! – вздыхает Даня, скидывая с меня одеяло. – Пошли на место. А этот пусть скрючится и тут спит.
— Отдай! – дергаю обратно на себя одеяло, заползая под него до подбородка. – Сам иди на свое место. Мне и тут неплохо. И вообще, если вас напрягает общество друг друга в одной плоскости, есть вторая спальня. Подмороженный кхм… мозг вам обоим не помешает. Остудите свой пыл, оба, – отвернулась от злых взглядов, накрывшись одеялом с головой. Пусть сами воюют.
— Я не знал, что ты хочешь моей смерти, Юля, – прозвучало как-то грустно, и мне уже захотелось отказаться от задуманного, но вовремя одумалась. Ни к чему хорошему моя жалость не приведет.
Слышны лишь тихие препирательства, а затем и совсем тишина. Бубнеж мужской из-за стены доносится совсем глухо, что я сама не замечаю, как засыпаю.
Но сплю я, как мне кажется, совсем недолго. Просыпаюсь от легкого чувства голода. Хочу есть. Это что-то новенькое. Никогда не страдала ночным дожором. А тут прям жуть.
Сползаю медленно с дивана и на носочках осторожно направляюсь на кухню. Там включив бра, заглядываю в холодильник. Картошечка осталась. Отлично!
— Гаврилина! – неожиданно раздается над ухом шепоток, я чуть было не роняю блюдо и вскрикиваю. Но мне тут же прикрывают рот широкой ладонью. – Не кричи, бегемота разбудишь, – шипит в ухо Даня и убирает свою ладонь.
Я оборачиваюсь к нему с твердым намерением надавать по его золотой головушке.
— Какого черта ты меня пугаешь? – вскрикнула я.
— Будешь громко так ругаться, я тебе заткну твой очаровательный ротик более действенным методом, – приблизился так близко, что я замерла, уставившись на его соблазнительно красивые губы. Черт. Провокатор!
— Я поняла, – отступаю на пару шагов от него. – Есть будешь?
— Нет, я, пожалуй, яблочко погрызу, пока ты утоляешь свой голод, – снова эта усмешка. А его слова со сквозящим в них намеком снова заставляют меня покраснеть.
Ну вот, теперь руки трясутся. И я нервничаю не по-детски.
— Почему ты Макса назвал бегемотом? – стараюсь завести непринужденную беседу, пока разогреваю себе поздний ужин. Или это ранний завтрак?
— Он храпит. Развалился звездой на твоей кровати. Я ушел в морозилку, но так и не смог заснуть. Поэтому вышел из спальни и увидел, как ты крадешься на кухню, – разводит руками. – Вот, собственно, я и здесь, – улыбается котофей, а я провожаю взглядом каждый откушенный им кусочек яблока, и… разве можно так аппетитно есть?! Это просто непозволительно красиво! И умопомрачительно вкусно!
Так… стоп, Юля. Картошка. У тебя есть картошка. Ты просто голодная, вот и все!
Больше разговор не клеится. Я разогреваю себе остатки ужина и усаживаюсь за стол уже на свое привычное место. Под внимательным взглядом Дани стараюсь есть аккуратно, и в конце концов это меня начинает бесить.
— Какие планы на утро? – говорю между делом, разрушая гнетуще уютную тишину.
— Это мне лучше у тебя спросить, Юля. Может, ты там еще какие проверки для меня припасла? На самом деле у меня до сих пор болит все тело после картохи, так что советую сжалиться надо мной и…
— Пойдем на рыбалку утром, а? – вдруг выдаю я, перебивая.
— Пойдем, – не раздумывая, соглашается мужчина.
Потом я мою за собой тарелку. И мы в молчании покидаем кухню. Я забираюсь на диван, тяжело вздохнув и мысленно посетовав, что мою уютную кровать “отжал” бегемот. Что? Бегемот? С каких пор я Сотникова зову бегемотом?
Ар-р-р.
А Даша, улыбнувшись, идет в спальню. Вторую. Самую холодную.
Эх, жалко его, конечно.
Я кручусь какое-то время, пытаясь заснуть и выкинуть наглую улыбку своего босса из головы, пока до слуха не доносится звук открываемой двери спальни и появления Милохина на пороге гостиной. С подушкой и одеялом.
— Ты чего? – приподнимаюсь на локте, разглядывая Дани.
— С твоего позволения, я устроюсь здесь, на ковре. Тут и теплее, и ты под присмотром. А то не дай бог еще, – он замолчал, не решаясь продолжить свою мысль. – В общем, я здесь буду, – и укладывается рядом с диваном на ковре, укрываясь одеялом.
Я какое-то время ошеломленно смотрю, как Даня удобнее устраивается на полу, не зная, что и сказать. Пока с моих губ не слетает:
— Спокойной ночи, котик, – с придыханием.
Я от смущения накрываюсь одеялом с головой, чтобы не показать своих пылающих щек. Котик, конечно, если мог бы, и в ноги бы улегся.
До чего все запуталось. Босс спит на полу у моего дивана! Уму непостижимо!