Якоря
Лив вышла из здания Скотленд-Ярда, машинально подняв воротник пальто, чтобы спастись от пронизывающего ветра. Её старенький Volvo стоял в дальнем углу парковки, покрытый каплями недавнего дождя. Она провела ладонью по капоту, ощутив ледяные капли.
Девушка завела двигатель, и старый дизель заурчал глухо, но уверенно.
Дождь продолжал стучать по крыше машины, пока Лив ехала домой. Ветер гнал по асфальту мокрые листья, прилипавшие к лобовому стеклу. Она включила дворники на максимальную скорость — резинки со скрипом счищали осеннюю грязь.
Пальцы сжали руль чуть сильнее, чем нужно. В голове крутились обрывки разговора с Мадсом: «Все жертвы...внешность... больница...»
Она потянулась к телефону.
Звонок.
Гудки прозвучали трижды, прежде чем раздался знакомый голос:
— Лив?
— Привет, мам.
— Ты так редко звонишь, я волнуюсь за тебя.
Лив прикусила губу. Голос матери звучал ровно, слишком ровно — этот нарочитый спокойный тон, который она выработала за последние пятнадцать лет.
— Всё в порядке. Просто... заработалась.
— У тебя голос странный. Опять плохо спишь?
— Немного.
Тишина. Где-то на фоне слышался мерный стук ножа по разделочной доске — мама готовила, как всегда в это время.
— Папа где?
— На озере. Взял лодку, уехал на пару дней.
Лив представила отца в его потрёпанной рыбацкой жилетке, одиноко сидящего в старой алюминиевой лодке посреди озера Фэлпс. Он начал проводить там всё своё время после...
— Опять один?
— С Джимом.
Джим — их сосед, единственный, кто всё ещё иногда заходил к ним.
— Мам...
— Всё хорошо, дочка.
Это была ложь. Во благо, конечно. Они все врали друг другу вот уже много лет. «Всё хорошо» означало «я ещё держусь».
— Может, приедешь? — спросила мать, и в её голосе прозвучала крошечная надежда.
— Не знаю. Работа...
— Конечно.
Ещё одна ложь. Они оба знали — Лив не хотела приезжать не из-за работы.
— Мне пора, мам.
— Береги себя.
Лив положила телефон на пассажирское сиденье. В зеркале заднего вида её отражение казалось чужим — слишком бледное лицо, слишком тёмные круги под глазами.
«Белла похоронена здесь, и мы не можем её бросить.»
Эти слова отец сказал ей, когда она впервые предложила им переехать. Тогда, стоя на пороге их дома, он выглядел старым — таким старым, каким она никогда не видела его раньше. Глаза запавшие, руки в пятнах от садовой земли.
«Это её дом»,— добавила мать, смотря куда-то в пустоту.
Лив сжала руль.
Они не просто отказались. Они приковали себя к этому месту. К дому, где на стенах всё ещё висели рисунки Беллы, где в шкафу хранились её платья, где каждое утро мама наливала четыре чашки чая, хотя за столом сидело только трое.
Лив припарковала машину под своим окном. В лифте поймала себя на том, что прислушивается к звукам за стеной.
Входная дверь захлопнулась с глухим стуком. Она повернула ключ дважды, проверила замок, затем прислонилась спиной к холодной поверхности, закрыв глаза. Теперь тишина пустой квартиры казалась ей удушающей, не умиротворяющий как раньше.
Она прошла на кухню, включая по пути все лампы - сначала в прихожей, потом в гостиной, затем бра над диваном. Свет заполнял пространство, но тяжесть, давившую на плечи не рассеивал.
Холодильник гудел, протестуя против одиночества. Лив открыла дверцу - остатки пиццы и бутылка молока для кофе.
Лив поставила чайник, но так и ничего себе не налила. Вместо этого подошла к шкафу в гостиной.
На верхней полке лежала коробка.
Картонная, обтянутая синей тканью — когда-то это была упаковка от маминого одеяла.
Лив сняла ее дрожащими руками.
Первый слой — школьные дипломы, медицинская лицензия. Она отложила их в сторону.
Глубже — альбомы.
Белла на карусели, ей там лет шесть, не хватает переднего зуба. Она ужасно плакала когда откусила яблоко утром и обнаружила в нем маленький белый зубик. Отец тогда еле сдержал смех, не смотря на всю «трагичность» ситуации в глазах самой Беллы.
Они вдвоем строят песочный замок. Лив - угрюмый прыщавый подросток, Белла аккуратно укладывает камушки и ракушки вокруг песочного замка.
Школьная линейка. Белла в огромном банте, почти скрывающем половину лица.
Пальцы сами нашли знакомый уголок - выпускной в детском саду. Белла в белом платьице, с бантами в косах. Лив провела пальцем по глянцевой поверхности, чувствуя ком в горле.
"Господи, как же тебя не хватает..."
Она уже хотела убрать фотографии обратно, когда из конверта выскользнул еще один снимок.
День профессий.
Белла в белом халатике, слишком большом для ее хрупкой фигуры, с игрушечным стетоскопом на шее. Лив улыбнулась, отложила фото в сторону, потянулась за следующей карточкой.
И вдруг замерла.
Что-то щелкнуло в сознании. Она резко схватила отложенную фотографию, пристально вглядываясь. Она ведь мечтала стать врачом, я совсем забыла об этом, она ведь была такой маленькой..
Лив закрыла глаза.
«Я буду доктором, как в том сериале который смотрит мама!»
«Этому стоит уделить внимание завтра», - подумала она, переводя взгляд на квартиру. Пыль на полках, разбросанные бумаги, немытая посуда - хаос, который копился неделями.
Она резко встала, будто решив бросить вызов собственному беспорядку. Первым делом - посуда. Включив воду погорячее, она тщательно протерла каждую тарелку, особое внимание уделяя стойким пятнам от кофе. Мыльные пузыри лопались у нее на пальцах, оставляя ощущение странной чистоты.
Перейдя к пылесосу, Лив методично прошлась по ковру, выбивая из него пыль и крошки. Машинальный ритм уборки успокаивал - вжж-вжж-вжж, поворот, еще проход. Она наклонилась, чтобы поднять упавшую за диван фотографию - семейный снимок у озера, где отец еще улыбался.
Пыль с книжных полок она стирала влажной тряпкой, аккуратно переставляя тома по местам. "Психология травмы", "Криминальные профили", "Работа с горем" - вся ее профессиональная жизнь в аккуратных рядах. Последней она протерла рамку с дипломом, вспомнив, как отец гордился, когда она получила степень.
Душ она приняла почти обжигающе горячий. Стоя под струями воды, Лив закрыла глаза, позволяя теплу размягчить узлы напряжения в плечах.
Перед сном она еще раз взглянула на ту фотографию, лежащую теперь на самом видном месте. «Завтра», - подумала она, выключая свет.
Но сон не пришел. Лив ворочалась, сбрасывая одеяло, затем натягивая его обратно. В полусне ей чудились шаги в гостиной, скрип половиц. Один раз она резко села на кровати, уверенная, что слышала, как хлопнула дверь холодильника.
Только когда первые лучи солнца окрасили шторы в бледно-голубой цвет, она наконец провалилась в беспокойный сон, где тени двигались по краям сознания, ощущение сродни средневековой пытке.