Глава 8
Адам
После королевского приёма в Стокгольме...
Боль от отказа была сродни ножу, воткнутому меж рёбер, но извлекать его никто не торопился. Он оставался там, глубоко, пропитываясь его же кровью, пока Адам сидел в темноте приватного самолёта, склонив голову к сцепленным пальцам.
Она сказала «нет».
Без сомнений, без дрожи в голосе, без единого намёка на сожаление. Она не хочет быть с ним. Не хочет видеть его. Не хочет помнить, что когда-то принадлежала ему и только ему.
Адам зажмурился, откидываясь на спинку кресла, разминая сжатую челюсть.
Он хотел защитить её. Чёрт бы его побрал, он просто хотел уберечь её от тех грязных историй, которые висели в воздухе. Он клялся, что она никогда не узнает. Что правда останется погребённой под его решениями, что он закроет её от всего, что могло ранить. Он верил, что защищает её и делает лучшее из возможного.
Но теперь... она ненавидела его за это.
Всё, чего он добился — это холод в её глазах. Не благодарность, не понимание, а ледяное отчуждение, от которого внутри всё сжималось. Она смотрела на него так, будто он предал её. Будто сам стал частью той системы, от которой пытался уберечь.
Адам всегда знал, что он сложный человек. Абсолютно невыносимый. И дело было даже не в том, что его моральные ориентиры давно истёрлись в пыль, а в том, что они изначально не имели чёткой формы. Он не верил в раскаяние, не знал, что такое искреннее сожаление. Кто-то ошибётся — он исправит чужую ошибку. Кто-то запаникует — он примет хладнокровное решение. Кто-то дрогнет — он выстрелит первым.
Он мог пытать человека до смерти, не чувствуя ничего, кроме раздражения, если процесс затягивался. Мог топить в собственной крови того, кто перешёл ему дорогу, а потом вернуться домой, выпить виски и провести вечер с пумами, как будто всё в порядке.
Но Меган...
Она была той девушкой, которая вошла в его жизнь, как молния, пронзившая его в самое сердце, и напомнила ему, что он не просто бездушная машина. Она была смыслом, ради которого он вставал по утрам и ложился спать с мыслями о будущем. Не о сделках, не о власти, не о деньгах — а о жизни. О том, что есть дом, куда можно вернуться. О том, что есть кто-то, кто обнимет его и не спросит, сколько людей он убил сегодня.
А теперь этого нет.
— Сказала, что не любит, — подумал он.
Иронично, не правда ли? Он посвятил себя её защите, ограждая от боли, а в итоге именно он стал её самой большой болью.
♡ ♡ ♡
[Рекомендую к прослушиванию: A Game of Croquet — Jóhann Jóhannsson]
Адам допивает третью бутылку виски, сидя прямо на полу в своей конюшне, привалившись спиной к деревянному ограждению. Он уже не чувствует вкуса алкоголя, только горечь, которая разъедает нёбо, горло, и душу. Чёртов самогон для богатых.
Голову закружило, мысли превратились в неразборчивый поток слов, обрывков фраз, её голоса, её проклятого образа, который он не мог вычеркнуть из сознания.
— Прости меня.
Голос срывается в хрип. Он поднимается на ноги, но мир вокруг раскачивается, как палуба корабля в шторм. Виски разливается по рубашке, ботинки запинаются о подстилку из соломы. Он хватается за ближайший деревянный столб, пытаясь удержать равновесие.
Кобыла стоит спокойно, её глаза следят за ним с привычной безмятежностью. Она была любимицей Меган.
Адам делает шаг вперёд, спотыкается, хватается за гриву и вжимается в мягкую шею животного. Запах сена, кожи, тёплого тела — всё это наваливается на него с удушающей силой воспоминаний.
— Прости, — шепчет он, зажмуриваясь, вцепляясь в животное, как утопающий за последний кусок доски. — Я... это так отвратительно. Я хочу забыть.
Как? Как забыть её?
Рука медленно опускается к кобуре, пальцы нащупывают холодный металл. Пистолет тяжёлый, как грех. Он даже не осознаёт, что собирается делать. Алкоголь затуманивает разум, крадёт волю. Внутри клокочет ярость, боль, что-то страшное и необузданное.
— Мистер Делькасто, Боже мой!
Звук удара ведра о каменную кладку, а затем и шлёпок воды по грязному полу. Кто-то торопливо приближается, пока он стоит, покачиваясь, держа палец на спусковом крючке.
— Вы пьян, присядьте, — голос конюха полон беспокойства, но она держится твёрдо.
Адам моргает, медленно поднимает голову. Пьян? Разве?
— Я не пьян!
— Прошу, присядьте.
— Я стоять умею, присядь ты.
Она делает ещё шаг ближе, но осторожно.
— Знаю, что умеете, но садитесь, — судорожно уговаривает она. — Давайте я принесу Вам воды?
— Виски ещё неси, — бормочет Адам, качая головой. — Выпьем вместе. Расскажешь мне про любовь, я послушаю тебя, а ты меня.
Она не отвечает. Он прищуривается, всматриваясь в её лицо, и вдруг резко кладёт ладонь ей на шею, чуть сжимая сбоку.
— Ты работала тут. Знаешь, что эта кобыла её любимая. Ты знаешь это, да?
Женщина кивает. Её глаза косо скользят вниз — к его пистолету.
Она боится его.
Адам делает глубокий вдох и кладаёт оружие в её ладони, заставляя сжать пальцы вокруг рукояти.
— Забери его, держи.
Бедняга застыла. Глаза расширились от страха, от неожиданности, от осознания, что сейчас в её руках оружие, которое может покалечить, а что хуже — убить кого-то.
— Мистер Делькасто...
Конюх понимала, что справиться с ситуацией в одиночку не сможет. Всё, что оставалось — отступить в сторону и судорожно набрать номер мистера Мойблэка. Оставаться наедине с разбитым, пьяным до беспамятства начальником не предвещало ничего хорошего.
Тем временем Адам тяжело опустился на стул. Его дыхание было неровным, каждый выдох сопровождался глубоким, приглушённым шумом. Он прикрыл глаза, словно пытался спрятаться от реальности, но в его состоянии даже тьма под веками не давала облегчения.
— Вам нужно отдохнуть, мистер Делькасто, — осторожно прозвучал её голос.
— Мне нужно... нужно, чтоб она вернулась, — пробормотал он, мотая головой. — Или чтоб я её забыл.
Он резко наклонился вперёд, закрывая лицо руками, а потом снова выпрямился, со злостью откидываясь на спинку стула.
— Я не помню, что такое спать и не думать о ней, понимаешь?
Конюх сглотнула, зная, что не может помочь мужчине. Она видела изо дня в день, как он переживает, но ей не с чем было это сравнить. Адам был тем, кого никто не мог утешить.
Он молча провёл пальцами по лицу, а затем поднялся на ноги, пошатываясь. Он смотрел на кобылу Меган, на её тёмные глаза, на холёную гриву, и в груди всё сжалось.
— Сука... — пробормотал он, закрывая глаза и тяжело выдыхая.
Адам попытался подойти, но ноги предательски не слушались. Мир вокруг качнулся, и он рухнул на колени, тяжело ударившись ладонями о холодный пол конюшни. От удара по губе пошла кровь, и он с отвращением сплюнул алый сгусток на грязную солому.
— Блядь, — промямлил он, чувствуя металлический привкус во рту.
Сил подняться не было. Он упёрся ладонями в пол, опустил голову и задержал дыхание, пытаясь собраться. Каблуки конюха цокнули по полу. Девушка замерла рядом, очевидно, не зная, что делать.
— Мистер Делькасто...
Адам поднял на неё мутный взгляд.
— Заткнись.
Он попытался подняться снова, но его повело, и он упал обратно на локти, издав приглушённый стон раздражения.
А потом кобыла Меган неожиданно фыркнула, опустив голову и мягко ткнувшись носом в его плечо, будто пыталась понять, что с ним не так.
Адам закрыл глаза.
— Прости, девочка... — голос был хриплым. — Прости.
Он снова попытался встать, вцепившись в край стула, и опять не смог. Злоба вспыхнула внутри — на себя, на алкоголь, на всё, что его окружало. Он с силой ударил кулаком по полу, загоняя в суставы острую боль.
Реджи появился в дверях, уставившись на картину, которая перед ним развернулась. В стойле пахло алкоголем, кровью и чем-то бесконечно горьким, что не имело запаха, но висело в воздухе.
Адам сидел на полу, сжимая разбитые костяшки в кулак, его нижняя губа распухла и кровоточила, а взгляд был остекленевшим, но при этом всё ещё опасным. Он выглядел как сломанный зверь — тот, который ещё не пал окончательно, но уже не знал, зачем дальше сопротивляться.
— Ты, блядь, в каком состоянии, Делькасто? — громко выдохнул Реджи, подходя ближе.
Адам не ответил, лишь покачнулся и попытался подняться, ухватившись за край стула.
— Вставай, брат, — Реджи протянул руку, но он не взял её.
— Не надо...
— На ноги. Сейчас же.
— Не хочу!
— Давай.
Мойблэк наклонился, собираясь помочь насильно, но тут же получил удар в плечо. Не сильный, просто отмахивающийся.
— Уходи, — прорычал Адам.
— Да пошёл ты, ты еле на ногах стоишь, — огрызнулся Реджи, перехватывая его за руку.
Адам дёрнулся, пытаясь освободиться, но только сильнее потерял равновесие.
— Прекрати уже! — раздражённо выкрикнул Редж, удерживая его. — Что ты собираешься делать, а? Посмотри на себя.
Адам рывком вырвался, шатаясь назад.
— Я, блядь, сам разберусь!
В этот момент в конюшню зашла Мания, её тонкие каблуки сапог щёлкнули по полу, но Адам даже не поднял на неё взгляд.
— Что здесь... — начала она, но замолкла, увидев состояние друга.
— Ну наконец, — Адам медленно повернул голову в её сторону, криво ухмыляясь. — Пришла посмотреть на меня?
— Тише, — прошептала Мания, но в голосе чувствовалась настороженность.
— О, да ладно. Тебе ведь это выгодно, верно? — он усмехнулся, покачиваясь.
— Выгодно, чтобы ты умер? — скривилась она.
— Меган ушла из-за тебя.
Мания сжала губы в тонкую линию, но не позволила эмоциям взять верх.
— Ты сам понимаешь, что говоришь?
— Конечно, понимаю, — Адам шагнул к ней, но тут же пошатнулся, и Реджи перехватил его за руку, удерживая.
— Всё, хватит, — Реджи говорил строго, но по-своему мягко.
— Конечно, я всё, сука, понимаю. Не нужно скрывать то, что вы все ненавидели её, хоть и знали, что я ужасно влюблён. Нет... что я люблю её. Знали, что она ранимая и очень травмированная. Но нет! Вы, блядь, продолжали колупать её, и колупать, и колупать, и снова колупать! Все вы. Моя семья, нахуй!
— Адам прошу, успокойся, — прикрывая рот ладонью, попросила Мания.
— Шанталь никогда бы вам этого не позволила! — закричал он, вытирая предплечьем не опустившиеся слёзы с глаз. — Она бы видела, что я люблю Меган, и не стала бы препятствовать моему счастью. Потому что знала же, как трудно оно может мне даться! А вы всё время мешали. Вы оба, отец, мать и даже его сраный помощник Филлип.
— Идём в дом.
— Не трогай меня! — Адам вырвался, и его кулак с силой врезался в скулу друга.
Реджи отшатнулся, зажимая лицо ладонью, но не успел толком отреагировать, как Адам снова попытался двинуться, но на этот раз он сразу перехватил удар.
— Гребаный бык, даже пьяный умудряешься выбивать зубы, — выдохнул Реджи, удерживая его, пока Мания помогала не дать ему упасть.
— Отъебитесь от меня, — выдохнул Адам.
— Тише, Адам. Тише! Боги, что с ним...
— Адам, она не хотела бы тебя видеть таким! — прокричал Редж.
Мания тяжело вздохнула, наблюдая за тем, как Адам, наконец, теряет остатки сил. Он словно сдался. Больше не пытался бороться, не отбивался. Он просто стоял, обессиленный и надломленный, как человек, который наконец признал поражение.
Мания смотрела на него так, словно в её взгляде было заключено единственное возможное решение. Холодное, но единственно верное. Она чуть сжала губы и с мокрыми глазами произнесла:
— Забудь её, Адам.
Секунду он просто смотрел на неё, не моргая, будто его ударили, но он ещё не осознал силу удара. Затем в груди что-то вспыхнуло, будто вся боль, что он копил внутри, нашла выход:
— НЕ МОГУ!
Голос сорвался в яростный, оглушающий крик. Он разнёсся по конюшне, ударился о деревянные стены, вспугнул лошадей, после чего в воздухе повисла мёртвая тишина.
Никто не посмел дышать. Даже его лошади замерли.
— НЕ МОГУ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! — снова, громче, больнее, надрывнее.
Крик разрывал горло, жилы на шее напряглись, грудь тяжело вздымалась. Казалось, звук этого отчаянного вопля мог потрясти саму землю. Это не было просто словами. Это была истина, кричащая из его нутра.
Затем снова тишина.
Адам тяжело дышал, его руки дрожали. Всё в нём будто взорвалось и выгорело дотла. Как вулкан, что наконец-то выпустил лаву и остался в безмолвной пустоте.
Он опустил голову, плечи его чуть поникли. В глазах больше не было бешенства, только сожжённые руины внутри. Он не пытался бороться, не вырывался, не пытался ударить Реджи или доказать что-то Мании. Всё, что он мог, — винить себя в том, что она ушла.
— Ебись оно всё конём, — пробормотал Адам еле слышно, чувствуя, что голос больше не подчиняется ему. Сорванный, хриплый, будто рваная ткань, сминаемая в руках.
— Идём посидим в доме, поговорим, — с сожалением предлагает друг.
— Да идите нахуй оба, — почти сразу отмахнулся он, вытирая лицо ладонью.
Какой в этом смысл? Какой, к чёрту, разговор? Они никогда не поймут. Не услышат её голос в своей голове. Не почувствуют, как вина разъедает изнутри каждую клетку. Не проснутся утром с тем самым тошнотворным ощущением, что мир теперь не такой, каким был раньше — потому что её больше нет рядом.
Он был загнан в угол собственной душой, как волк в капкане. Дёрнись ещё раз—и кости сломаются. Ещё чуть-чуть — и он точно слетит с катушек. Тридцатилетний мужчина, который больше не знает, куда себя деть.
Как заглушить её голос?
Как выбросить её из головы?
Как утолить жажду, если вокруг одна пустыня?
Эти мысли вбивались в голову, как гвозди, один за другим, пока череп не трещал от напряжения. Адам был на грани. Чуть не уложил лошадь на месте. Чуть не размазал кулаками друга. Чуть не свернул шею Мании. И ради чего? Ради женщины, которая вычеркнула его из жизни одним холодным движением. Ушла, как он когда-то учил её — без жалости, без колебаний, будто он сам не закалял её до этого состояния.
Он хотел, чтобы этот мир сгорел к чертям. Поджечь его со всех сторон, стоять в самом центре этого пылающего ада и смотреть, как огонь жрёт всё без остатка. И когда останется только пепел — не почувствовать ничего.
Ни боли.
Ни сожаления.
Ни себя.
♡ ♡ ♡
[Рекомендую к прослушиванию: A normal family — Jóhann Jóhannsson]
Полгода назад Адам собрал вещи и уехал в Испанию, не сказав никому ни слова. Он не объяснялся, не давал обещаний вернуться, просто сел в самолёт и исчез. Семья, привыкшая к его холодному, расчётливому характеру, не сразу забила тревогу. Но когда прошло две недели полной тишины, они начали звонить, писать, разыскивать через общих знакомых. Он игнорировал их, выключал телефон, не читал сообщения.
Но долго продержаться так не вышло. Через месяц он всё же сдался. Не матери, не брату, не кому-то из семьи, а своему лучшему другу. Только ему он ответил на звонок, выдохнул в трубку тяжёлое «живой», поделился местонахождением и выслушал пятиминутную лекцию о том, что ведёт себя, как последний мудак.
Сейчас он жил на юго-западном побережье Испании, в провинции Кадис, на вилле, утопающей в сухой траве и вечнозелёных кустах. Здесь всё выглядело слишком диким, слишком необузданным: скалистый берег с обрывами, ветер, который бесконечно хлестал окна, и океан, что беспрерывно шумел внизу.
Редж прилетел, уговаривал его расслабиться, лечь на шезлонг, выпить чаю, смотреть на закаты и попробовать, хоть раз в жизни, просто существовать, без мыслей о делах и прочих проблемах.
Но Адам не был согласен.
Он работал удалённо, не теряя контроля над своим бизнесом, ведь подписывать документы, отправлять людей на грабежи или давить на конкурентов можно было и из собственного кабинета с видом на Атлантический океан. Здесь, в тёплом климате, под палящим солнцем, можно было вести переговоры в трусах и босиком, держа сигарету в одной руке и телефон в другой.
Но прошло уже полгода.
И он всё ещё не возвращался в Англию.
Люди Делькасто продолжали летать к нему, привозя бумаги на подписи, обсуждая сделки, встречаясь с партнёрами. Адам перенёс часть операций в Испанию, сделав континент временным штабом. Так было проще, практичнее. Или, возможно, так было удобнее не возвращаться.
Дом в Англии больше не был домом. Каждая комната дышала её присутствием, каждый предмет хранил отпечаток её пальцев. Здесь звучал её голос, её смех, её дыхание по ночам. Всё, что он когда-то любил, теперь было лишь напоминанием о том, чего больше нет. Он уехал не потому, что сдался. Не потому, что сломался. А потому, что невозможно жить там, где воздух отравлен прошлым. Где каждый вдох — это ожог. Где стены давят на грудь, потому что в них слишком много её. И он не мог это стереть. Ни виски, ни сигаретами, ни временем.
Пумы больше не ждали его по утрам. Он дистанционно распорядился отпустить их в дикую природу, где они могли жить своей жизнью. Семья, которую он вырастил, теперь была предоставлена самой себе. Он пожелал им удачи, сил, инстинктов, которые помогут выжить. За ними будут присматривать, но отныне они самостоятельные. Так и должно было быть.
Некоторых лошадей он продал за огромные деньги, доверив сделки старшему брату. Но двух оставил. Своего верного коня и её любимую кобылу. Адам мог вычеркнуть всё, что напоминало о ней. Перестать произносить её имя, выбросить её вещи, сделать вид, что ничего не было. Но отказаться от её лошади? Нет. Даже если когда-нибудь в его жизни появится другая женщина, кобыла Меган останется с ним.
♡ ♡ ♡
Океан умел заглушать боль. Его безграничность подавляла, разбивая любые мысли о себе и своих проблемах о суровые волны. Он был вечен, неумолим, равнодушен. И в этом было спасение. Здесь, на краю земли, можно было затеряться, исчезнуть, раствориться в шуме прибоя. Но Адам не исчезал. Он просто оттягивал неизбежное.
Он вышел на балкон, глубоко вдохнул солёный воздух Атлантики и сел за стол. Жара давила на плечи, солнце палило немилосердно, растапливая даже намёк на утреннюю прохладу. Испанский полдень делал воздух тяжёлым, растягивая минуты так, словно время намеренно пыталось его изнурить.
Повар бесшумно поставил перед ним обед — паэлья, тосты с хамоном, миска оливок. Всё выглядело так, как должно выглядеть, но есть не хотелось. Аппетит пропал давно, растворившись вместе с остатками прежней жизни. Он взял бокал с вином, сделал короткий глоток и вытащил телефон из кармана.
Лаконично, без приветствий и церемоний, Адам решил написать сестре.
Адам: Есть новости по принцу?
Ответ не заставил себя долго ждать.
Эвелин: Да, и тебе привет, брат любимый.
Адам скептически приподнял бровь. Эвелин могла бы даже не притворяться, что ждёт любезностей от него.
Адам: Упустим формальности.
Эвелин: Я только оправилась после Каина и после того, что ты сделал с моим домом, а ты уже спрашиваешь, спала ли я с ним?
Адам: Я подарил тебе огромный четырёхэтажный дом прямо в центре Лондона, как ты и хотела. В чём упрёк?
Эвелин: Ты невыносим.
Адам невольно кивнул, соглашаясь с её словами.
Адам: Так ты скажешь, закрутила роман с принцем или нет? Иначе не пущу тебя сегодня в дом. Будешь как бедуинка, но только в лугах Кадиса.
Эвелин: Закрутила!
Он поставил бокал обратно на стол и позволил себе слабый смешок.
Адам: Крути дальше. Он хороший парень.
Эвелин: Нам вообще можно переписываться о таком?
Адам: Пока ещё да. Пока ты с принцем скрываешься, это абсолютно безопасно. Потом — никаких сообщений и звонков по обычному мобильнику. Лучше вообще не обсуждать ничего личного по телефону. Тебе должны были доставить спутниковый, плюс стационарные есть. Спецслужбы защищают нас от прослушки, но помни, что и они могут перехватывать.
Эвелин: Хорошо.
Адам посмотрел на лазурное побережье, затем снова на экран и добавил:
Адам: Развлекайся, сестричка. Увидимся скоро.
Эвелин: Потеряйся.
Адам: Я не сделаю тебе такое одолжения.
На балкон вышел Реджи, одетый в одни плавательные шорты, но выглядел он так, словно только что увидел призрака. Глаза расширены, лицо белое, губы плотно сжаты. Он держал в руке телефон, сжимая его так, будто тот мог выскользнуть и разбиться вдребезги.
Адам лениво закинул в рот оливку, жуя её с тем спокойствием, которое мог позволить себе только человек, обитающий в Испании уже полгода без лишней суеты. Он поднял бровь и лениво пробормотал на испанском:
— Смерть свою увидел?
Реджи не ответил. Он даже не посмотрел на него, а просто застыл, будто пытаясь переварить то, что только что произошло.
— Английский сейчас будет как раз, — испуганно прошептал он, нервно проводя рукой по затылку.
Адам нахмурился и перешёл на английский:
— Что, Реджи?
Тот сделал глубокий вдох, поднял телефон, но вместо объяснения слегка потряс им в воздухе.
— Я... получил кое-какой звонок.
Адам отставил бокал. Весь этот драматизм начинал раздражать.
— И?
Реджи посмотрел на него, потом снова на экран, будто надеялся, что вызов просто исчезнет и ему не придётся это озвучивать.
— Это...
Адам сжал челюсти.
— Ну не тяни ты кота за яйца, быстрее, Редж.
Реджи глубоко вдохнул и выдохнул.
— Меган. Мне позвонила Меган Дааран.
Ну ахуеть...
ПОСТАВЬТЕ ЗВЁЗДОЧКУ (голос за главу) в левом, нижнем углу. И напишите, как вам глава.
Спасибо❤️