I
Оставить, оставить, оставить, оставить,
Оставить попытки стереть себе память...
____________________________________________________________________________
Я стоял на льду недалеко от воды, рассматривая сквозь полуприкрытые глаза далёкое бурое облако, закручивающееся в форму морского конька на фоне ещё светлого неба. Позади слышался хруст снега и чьё-то ритмичное дыхание, но отворачиваться от уходящего за горизонт Ледовитого океана чтобы узнать, чьё оно, я не хотел. К тому же, всё равно ведь через несколько секунд пойму...
— Миллс? — послышался тонкий голос.
— Я Майлз, — повернувшись к девушке ответил я.
— Майлз, извини... — она достала из кармана телефон и протянула мне экраном вперёд, — можешь интернет сделать?
— Мы посреди Арктики, тут нет интернета.
— Майлз, ну пожалуйста-пожалуйста! — она сложила ладони вместе.
— Отвяжись.
— Не хочешь помогать — не надо, вредина! Пойду Саймона попрошу!
— Сэмюэля, — спокойно поправил её я, — да и вряд ли он сможет тебе помочь.
— Вот и узнаю! — она резко развернулась и пошла по протоптанным ею же некоторое время назад следам к полярной станции.
"Вот же дура..." Довольно лицемерно было поправлять её с именами, учитывая, что сам я её имя даже и не думал запоминать, когда услышал. Хотя произносила она его достаточно громко и не раз. Она в принципе не стесняла себя манерами — такое часто бывает среди сторонников активного образа жизни. Именно поэтому она с радостью присоединилась к экспедиции: для неё она казалась уникальным приключением в дикой природе (если, конечно, пустыню из снега, ропаков и камней вообще считать природой). Я был удивлён, когда убедился, что фраза «люблю путешествовать» может действительно быть чертой характера, а не просто способом заполнить пустое место в графе «о себе» в приложении для знакомств.
На ступеньках станции сидел поникший Сэм. Видать, совесть не давала зайти внутрь и сидеть в тепле после того, как он, пусть и ненароком, но подставил нас. Хотя в какой-то мере он даже может собой гордиться: далеко не каждый сумеет вывихнуть ногу, упав с полуметровой высоты. Не то, чтобы он был в предвкушении отправиться в экспедицию, но, думаю, ему было чертовски обидно, когда после многочасового полёта из самой Англии до полюса он оказался вынужден остаться в лагере из-за неудачной попытки вылезти из крохотного самолёта.
Смотреть на то, как у бедняги, который теряется всякий раз, когда приходится с кем-то разговаривать, будут просить сделать нечто, что сделать никак не получится, мне не хотелось, так что я вновь перевёл взгляд в сторону горизонта. Вот только облачка там уже не обнаружил: пока меня отвлекли, оно спешно расползлось и превратилось в полупрозрачную, едва различимую плёночку, что вот-вот растворится на глазах.
"Всё равно уже пора". Я побрёл мимо станции к сложенным рядом рюкзакам со снаряжением. Возле них уже стояли Брик и профессор Обсейт. Первый с серьёзным лицом что-то рассказывал старику, судя по всему — инструктаж безопасности, а тот с отсутствующим видом всё кивал и хмыкал, полностью пропуская сказанное мимо ушей. Казалось, что с тех пор, как университет одобрил и проспонсировал экспедицию, он только о ней и думает днями напролёт.
Его можно понять. Обсейт занимался науками лет сорок, и за всё это время не добился практически ничего, кроме статуса тронутого пролётчика. Все экспедиции, исследования и эксперименты, что он проводил, оказывались бесплодными и неудачными, а помимо этого ещё и не дешёвыми. Последнее наиболее беспокоило руководство университета, поэтому со временем профессору просто перестали одобрять проекты. Год за годом он приходил с запросами на исследования, всякий раз понижая и понижая их амбициозность, но за последние тринадцать лет так и не получил одобрения.
Но вот руководство университета сменилось, и Обсейт решил воспользоваться случаем. Он откопал среди своих наработок проект экспедиции к месту приземления упавшей восемьдесят один год назад кометы, во время полёта, по словам зафиксировавших её астрономов, источавшей необычное фиолетовое свечение.
Держа в трясущихся руках бумагу об утверждении гранта на исследование, он вошёл в свою лабораторию. Он был моим научным руководителем, поэтому я частенько приходил туда для работы над диссертацией. В тот раз его глаза горели таким огнём исступления, который, казалось, постепенно сжигал остатки рассудка.
Незамедлительно он начал собирать людей для экспедиции. Желающих, очевидно, было не ахти. Из всего университета уломать удалось одного только безвольного Сэма; Брика, предоставлявшего услуги командира отрядами по исследованию Северного полюса, наняли через стороннюю фирму; дочка Обсейта сама вызвалась, узнав о возможности сгонять на другой континент. А я, будучи фактически ассистентом профессора, формально хоть и мог отказаться, но на деле...
Отнюдь, это принуждение никак негативно на мне не сказалось, а участие в экспедиции воспринималось как принцип «баш на баш». Я не просто так выбрал Обсейта куратором, на деле его и близко не было в списке желаемых руководителей. Как и не было у других профессоров желания связываться со мной и моей работой ввиду её специфичности. Из аспирантов и магистров никто не спешил писаться под руководством Обсейта, поэтому мы и скооперировались, считай, на взаимных условиях: пусть хоть кто угодно, пусть хоть формально. Чудаковатый старикан и я, по мнению окружающих, уверенно шедший по его стопам.
С самого детства, как себя помню, я часто вижу сны. Они все схожи по своей природе, иногда и вовсе повторяются. Порой, я бесцельно брожу по прохладному, серому берегу, который омывает окутанная туманом вода; порой, сижу на бочке посреди палубы в компании одетых в чёрные робы людей; я стою на льдине и испытываю страшную боль и усталость, пока вокруг бушует метель; ощущение свободы, пока вокруг стоит чудовищный треск древесины и грохот. И, казалось бы, сны и сны, то ли повод для беспокойства? Но нет. Со временем эти сны становились всё более и более детальными, длились дольше и лучше сохранялись в голове. После пробуждения я мог описать каждую секундную эмоцию, какую испытал во сне. Это ощущалось как реминисценция. Так, со временем, ко мне в голову начала закрадываться пугающая, чуть ли не безумная мысль, которая не вызвала бы сомнений в здравости моей психики разве что у обитателя жёлтого дома. Мысль о том, что картины в моей голове могут быть не снами. Мысль о том, что они могут быть воспоминаниями.
Шли годы, я всё больше углублялся в свои теории, отстраняясь от обыденной жизни. Копался в книгах, содержание которых, судя по слоям скопившейся на них пыли, знали только сами авторы. Изучал всё, что было хоть на толику связано с памятью, снами и устройством мозга. Подобный голод до знаний и привёл меня в университет, где я поступил на факультет генной инженерии. Дело в том, что однажды меня посетила идея: если мозг, в определенной степени, представляет собой хранилище данных, то, «получив доступ» к хранящейся в нём информации, можно эти данные отсортировать и удалить те, что постепенно размывают границу между миром в моих снах и наяву. Тогда и родились мои полубредовые грёзы о создании машины, которая бы позволила мне добраться до не осязаемого содержимого моего мозга и попытаться разгадать его природу.
Брик окликнул и пересчитал немногих членов команды. "Майлз, стой-ка, — ко мне подскочила девушка и обвила руками, на спине послышался щелчок. — Вот, будем делать запись экспедиции, чтоб потом интереснее было!" На груди теперь была закреплена миниатюрная экшен-камера. Обсейт отошла от меня на шаг, наклонилась и с улыбкой помахала в камеру, а затем ловко, насколько позволяла объёмная одежда, подскочила к вещам. Мы натянули увесистые рюкзаки со снаряжением, Сэмюэл пожелал нам удачи и похромал внутрь станции. Уголки рта профессора подрагивали в предвкушении скорого успеха. Брик затягивал и перетягивал лямки, пытаясь добиться максимальной надёжности. Я приложил пальцы к вискам.
"Чёрт, что же голова так гудит?"