Чрезвычайно опасно

Ровно в полночь мы разворачиваемся на перекрестке в сторону порта.

- Дождь снова усиливается, - говорит Эбби.

Я вспоминаю как Эллен комментировала погоду, и тошнота подкатывает к горлу.

- Что именно мне надо написать?

Найл пожимает плечами:

- Считается, что Избранный сам об этом ведает.

- Откуда вообще уверенность, что Избранная именно я?

- Знаешь, кто был Проводником до Виктории? – спрашивает меня Эбби.

- Нет.

- Венди Хейл.

Сердце екает и замирает.

- Моя мать?

- Да, Эми, твоя мать. И мне кажется, что на самом деле, она являлась Избранной.

- Почему?

- Когда Виктория начала писать книгу, она основывалась на записях предыдущего Проводника.

- Получается, что каждый делал заметки, считая, что Избранный и Проводник – одно и тоже.

- Именно, - кивает Найл. – У тебя талант. От матери.

Муза, что так помогала и наставляла насчет писательства... Моя мама. Была ли она так близка Виктории?

- Почему ты так цеплялась за Джорджа? – спрашиваю я Эбби.

Она направляет на меня остекленевший взгляд. Зрачки увеличиваются, поблескивая янтарем.

- Всегда хочется чувствовать себя любимой, - говорит Эбигейл. – Так кажется было написано в одном из твоих черновиков, Эми? Все, что необходимо, всегда находится рядом с нами, но разве мы считаем это ценным, до того, как теряем?

Я киваю, потрясенная откровением Эбби.

- Мы приехали.

Найл паркуются у пристани.

Я удивляюсь, что в отличие от хижины в лесы, мы приехали быстрее и проще.

- Сапоги и дождевики в багажнике.

- Что?

- Я не сказал? – Найл улыбается. – Нам придется идти на остров. Иначе какой это дом на заводье?

Теперь меня настораживает все, связанное с Найлом. Не заманивает ли он меня в очередную ловушку? Может главный антагонист именно он?

- Держи, - протягивает мне Эбби вещи.

***

Фонарики слабые. Они лишь подсвечивают темные волны подо мной. Найл идет вперед. Я замыкаю.

Тучи будто опускаются ниже. Мгла и туман затмевают округу. Куда не посмотри, все однотонное. Потому я вздрагиваю от каждого шороха.

Каждый шаг – мерзкое бульканье, напоминающее о болоте в лесу. Интересно, нашли бы пожарные дорогу до дома, если бы мы их вызвали?

Как сказать отцу о всех смертях?

- Я вот вижу тот остров, осталось немного.

Мы идем в молчании еще минут десять.

- Джордж? – шепчет Эбби и замирает.

Я врезаюсь в нее.

- Что такое? – поворачивается к нам Найл, освещая нас фонариком. Я сразу вспоминаю Киллиана на лестнице, - Эбби?

- Эбби, - зову ее я, кладя руку на плечо подруги.

Она резко скидывает ее, не сводя взгляда с горизонта.

- Джордж! – кричит она и бежит влево.

- Нет, Эбби, стой, - кричит Найл. – Это ловушка. Он погиб.

- Нет, я не успела сказать ему.

Эбби бежит так быстро насколько возможно. С каждым шагом она все больше уменьшается. Сначала мне кажется, что она просто отдается, но потом я замечаю, как вокруг нее сгущается туман.

Найл пробирается к Эбби, но остается на месте.

- Нет, Эбигейл! – кричу я.

Она погружается все больше в воду. Ее голос стихает, пока не смолкает вовсе. Туман и вода поглощают ее тело. Вода покрывается рябью.

Меня передергивает. Найл ударяет кулаком о воду.

- Черт возьми, Эбигейл, - его голос срывается.

Я смотрю на то место, где погибла так быстро и беспомощно Эбби. Дождь усиливается. Молнии освещают небо. Не лучше ли, чтобы они ударили в воду? Я бы больше не переносила потери. Я бы сама была мертва.

Это было бы справедливо.

- Пошли, Эми, - тянет меня за руку Найл, его взгляд встревожен, но я замечаю надежду.

Надежду на то, что Избранная именно я.

***

Дом на заводье отличается от хижины в лесу лишь тем, что тут воняет тиной. И кровь не сохнет, лишь застаивается вместе с водой, превращая потолок в малиновые блики от волн.

На одной из стен выжжена пентаграмма. Под ней старый стол и стул, что покосились. Дерево сгнило тут не меньше, чем в лесу. Небольшая книга в кожаном переплете лежала на столе, открытая на какой-то из страниц.

Море бушевало в преддверие бури. Раскат грома заставил меня вздрогнуть.

- Тебе осталось лишь дописать, Эми.

Медленно, с осторожностью и трепетом, я подходила к столу. Дыхание сбилось. Каждый шаг сопровождался противным бульканьем и скрипом.

- Осторожно, - закричал Найл.

Я обернулась, но с ним все было хорошо. Нога подвернулась, и я оступилась. Балка подо мной с шумом рухнула, и я вместе с ней.

Я не успела задержать дыхание, лишь ухватилась за соседнюю балку.

- Давай руку, - появляется мутное лицо Найла сверху.

Течение стремится унести меня, но я собираю все силы, чтобы поднять руку. Холод пронзает легкие, я судорожно дышу. Ноги тянет вниз, далеко на дно, в объятия Эбби.

- Нет! – Найл тянет меня наверх.

Его лицо напряжено. Пот градом льется по лбу.

- Спасибо, - кашляю я, как только оказываюсь снова в доме.

- Эми, - улыбается мне парень.

Его глаза сияют. Тот самый взгляд, что я так полюбила.

- Я тебя люблю, - шепчу я.

Парень открывает рот, чтобы ответить, но ветер врывается в хижину. Дверь захлопывается с громким визгом петель. Звучит гром.

В-жух.

Найла отбрасывает на стену. Кто-то визжит. Наверное, я сама.

Парень оказывается лицом ко мне. В середине пентаграммы. Его конечности раскинуты в стороны. Глаза широко распахнуты. Рот замер в немом ужасе. Лицо синеет.

- Найл, нет!

В-жух.

Неведомая сила отбрасывает меня в сторону. Ножи один за другим врезаются в стену. В тело Найла. Его бьют судороги.

Кровь стекает по запястьям. Окрашивает его тело в бурый.

Пентаграммой стал сам Найл.

«Пиши».

Мое тело трясет.

Я вырываю вновь и вновь пока желудок не сворачивает от боли.

Я плачу, пока не кончается истерика.

***

Меня зовут Виктория Брайт. Я с детства любила «Питера Пэна», потому, как только мне исполнилось двадцать один я поменяла имя. Теперь я Венди Хейл. И моя миссия наконец закрыть все перекрестки.

Писать наш семейный талант. Не многие смогли использовать его, но мне он пригодится. Когда мне передали знания Проводника, я поняла, что никто прежде не писал. Никто не пытался исполнить пророчество. Трусость это или алчность из-за возможностей душ, не знаю. Но я обязана начать. И если души заберут меня раньше, мой ребенок продолжит дело.

Дальше шли имена и числа. Пометки о душах. Мало того, что Проводник совершал жертвы, он вел записи. Будто эти имена и числа лишь никому не нужные наборы букв. Отвратительно.

Я листаю дальше, пока не натыкаюсь на совершенно другой почерк.

***

Мама сказала идти сюда. Я боялась. Души, что я всегда видела, теперь преследовали меня повсюду. Они требовали жертв. Они спрашивали почему я не одна из них. Они желали обряда посвящения.

***

Мама ушла. Стоило мне исполниться тринадцать. Души забирали людей. Они требовали все больше и имели на это право. Мне нужен был приемник. Проводник. А городу нужен был Избранный, что закончит эту чертовщину раз и навсегда. Без нее ничего не выйдет. Она часть меня, а значит писать должны мы обе. Я найду того, кто сможет помочь ей, сделаю все, чтобы она знала – наша цель открыть перепутья и восстановить равновесие.

Проводник – пограничник миров. Тот, кто контролирует упокой душ и не дает им выбраться в мир смертный. Мы с Эми ошибка, что дарована судьбой. Только нам суждено вынести вердикт.

Открой все перепутья, Эми. И будь готова закрыть их раз и навсегда.

Я читаю. Листаю страницы, но они расплываются передо мной. Я не знаю, что делать. Латынь мелькает в голове. Я ее не знаю. Ни одного слова. Но понимаю все, что гласит книга. Она жаждет моих откровений. И я их даю.

Я пишу. Все, что приходит в голову. Все, что знала и с чем столкнулась.

Но вместо этого кровь стекала на стол. Капала на желтые листы бумаги, что пропахли тиной. И превращала все мои слова в ровные строки на латыни.

Другой почерк. Другие откровения. Другие решения и жертвы.

Не знаю, сколько это продолжалось. Я писала так много, сколько не было у меня мыслей за всю жизнь. Все мое горе превращалось в альманах сумасшедшей, а может в труды Избранной, что отдавала душу не духам, а бездушной бумаге.

Я писала слезами своего горя. Кровью своего любимого. И на этом я вся закончилась.

Поставив точку, кровь омыла мои строки. Я запомню их на всю жизнь. И больше никогда не возьмусь за письмо.

Если выйду отсюда живой.

Если захочу жить после всего происходящего.

Первые лучи солнца проникают сквозь щели старой хижины. Я не поднимаю глаз. Мои пальцы дрожат.

Ветер врывается в хижину. Обдувает меня мертвым холодом. Захлопывает книгу.

Я жду, пока духи заберут меня.

Мне уже не страшно. Вместо этого, дверь гостеприимно открывается для меня.

Рассвет поднимается над водной рябью. Меня ослепляет. Я морщусь этой боли.

Теперь я знаю только одно. Единственный, кто достоин все узнать – мой отец. Пора поговорить с ним. Я набираю его номер. Звучат гудки.

Заспанный голос раздается на той стороне линии:

- Алло?

- Папа, - говорю я еле слышно и хрипло, впервые с того раза, как звала Найла. – Много чего произошло, я...

- Это не смешно.

Злой голос отца прерывает меня. Я закрываю глаза, пальцы крепко сжимают телефон:

- Папа...

- Моя дочь умерла десять лет назад.