Куб [Редактура]

    Вы когда-нибудь задумывались, где вы умрете? И, когда вы будете умирать, каким будет ваше последнее слово? Признаюсь честно, я не размышляла о смерти. В тринадцать лет об этом как-то не думается. Думается о парнях (и чтобы с внешностью Зака Эфрона или Роберта Патисона!), о первой любви, о новой юбке (той самой, от Виктории Сикрет, чтобы все одноклассницы обзавидывались). Думается о прыщах, облепивших все лицо (в особенности лоб) и никак не желающих исчезать даже после едва ли не ежечасных умываний теплой водой и втиранием в кожу специальных кремов и масел. Думается о вечеринках, только таких, как в сериале «Молокососы». О родителях тоже иногда думается, особенно, когда из-за них приходится в очередной раз откладывать прогулку с друзьями и садиться учить эти долбаные уроки. Но вот думается ли о смерти? Никогда. Господи, да любой адекватный человек вам подтвердит, что в тринадцать лет смерть явно не к лицу, пусть даже и усеянному алыми прыщами, от которых не спасает ни один тональник.

    Брелок, подвешенный к кольцу, соединяющему воедино связку ключей, весело переливался на солнце. Я внимательно разглядывала, как любопытные лучи с осторожностью и интересом огибали выграненные изгибы, преломляясь и брызжа мне в лицо капельками ослепляюще яркого солнца. Посередине брелка белой и наполовину стершейся краской было написано мое имя. Мама подарила мне эту вещичку еще несколько лет назад, и с тех пор я ни разу не снимала брелок, хотя с ним связка ключей стала гораздо тяжелее.

    Я познакомилась с Эдуардом три дня назад. Шла домой по дороге из школы, по этой самой, кстати сказать, дороге, по которой сейчас иду, и вертела в руках связку ключей. Вдруг брелок сорвался с кольца, соединяющего его с ключами, отскочил от парапета и упал прямо на дорогу. Я, понятное дело, побежала за ним, а он застрял между прутьев в водоотводе так, что пришлось сильно нагнуться, чтобы его достать. По всем известному закону подлости, звук шин от едущей прямо на меня машины я услышала только тогда, когда уже полностью распласталась на асфальте и подняться никак не успевала. Теперь вы понимаете, почему я начала все это с вопросов о смерти? Если бы Эдуард не увидел мои торчащие снизу ноги, то переехал бы через меня, словно через дорожного полицейского, и понял, что проехал по живому человеку, только тогда, когда мои кости затрещали бы, ломаясь под тяжестью автомобиля.

    Подул ветер и зашевелил листву крон деревьев над моей головой. Я оторвалась от разглядывания брелка на ключах и вытянула шею, вслушиваясь в шелест листьев, которые словно бы шептали мне нечто, что я была не в силах разобрать. Сквозь тонкие верхние ветки, обрамленные зеленой и налившейся хлорофиллом листвой, виднелись кусочки безоблачного голубого неба.

    Эдуард остановился в нескольких сантиметрах от моего тела. Выбежал из машины, помог подняться. У меня коленки почему-то оказались исцарапанными, но брелок я все-таки подняла и держала его так крепко, что отнять бы его было можно, лишь отрубив мне всю руку. Сначала Эдуард сильно кричал на меня. Я смотрела на него и изо всех сил старалась не заплакать, но в итоге, понятное дело, ревела до пузырящихся соплей в носу и икоты, терзающей горло.

    До сих пор не понимаю, что он во мне нашел. Ну, встретилась глупая зазевавшаяся девчонка на дороге, ну, едва не умерла, ну, сплошь и рядом такое случается. Но Эдуард усадил меня в свою машину и, молча протянув упаковку одноразовых платочков, отвез в Бургер Кинг, где, пропуская мимо ушей мои жалкие отговорки и отказы, накормил картошкой-фри, двумя бургерами и напоил большим стаканом вишневой колы. На вид ему было около двадцати лет. Высокий, он был чуть ли не на две головы выше меня, и, сидя рядом с ним за столиком в кафе, я непроизвольно выпрямляла спину, чтобы казаться хотя бы чуточку взрослее и выше. Его темные, практически черные волосы были взъерошены и немного зачесаны назад, а внимательные серые глаза наблюдали за каждым моим движением, отчего мне было не по себе, и пару раз я чуть не подавилась.

    Он расспросил меня о школе, потом о друзьях, затем о родителях. Я, немного краснея и запинаясь, отвечала на каждый его вопрос, дотошно описывая цвет купленного вчера нового жакета и статус мамы-бухгалтера на работе в банке. Но не на все вопросы я могла ответить. К примеру, когда Эдуард спросил меня о последней прочитанной книге, я низко склонила голову и принялась судорожно вспоминать название хотя бы одной какой-нибудь книжки, потому что книг я не читала вообще. По школьной программе мы проходили «Тараса Бульбу» Гоголя, и я читала краткий пересказ, но не говорить же было о каком-то там тупом школьном Гоголе, в самом деле. Тем более, название и автор совершенно другой книги вдруг всплыли у меня в голове.

- «Ада» Набокова, - брякнула я, а затем, на всякий случай и для большей весомости добавила, - это если из последнего прочитанного.

    Правая бровь Эдуарда удивленно и насмешливо поползла вверх, но мгновение спустя он словно бы спохватился и тепло улыбнулся мне, видимо, испугавшись того, что мог обидеть.

- Я тоже люблю Набокова. У него довольно интересная биография, и сам он о себе рассказывал очень интересно. Ты знала, что он увлекался лепидоптерологией?

    Я и слова-то такого не знала, как, впрочем, не знала ничего и о Набокове, кроме того, что был де в советское время такой писатель. Зато мне удалось вспомнить, откуда я узнала об «Аде», и это воспоминание мигом заставило меня покрыться краской до самых кончиков волос. Анька неделю назад в школьном туалете трагичным шепотом рассказывала об этой книге. Она нашла ее на полке у старшего брата, который учился в литературном институте на педагога. На обложке были изображены целующиеся мужчина и женщина и стояла жирная пометка «18+». Ясен пень, Анька открыла роман и даже почитала немножко, потому что открылся он очень удачно, и в глаза сразу же бросилось детальное описание любовных утех.

    Я схватила со стола остатки своего гамбургера и принялась сосредоточенно его жевать, чтобы скрыть смущение, и чтобы Эдуард не смог задать мне очередной каверзный вопрос.

    Мы проговорили с ним почти что до половины шестого, пока я не получила сообщение от мамы, спрашивающей, сумела ли я разогреть себе макароны и не устроила ли при этом на кухне полный погром. Я спохватилась и принялась прощаться, ссылаясь на то, что завтра в школе мне предстоит защищать проект на тему спецопераций в Сирии. (Проект такой и в самом деле был, вот только готовила и защищала его не я, а наш отличник Димка Кутяпов по прозвищу Ботан.)

    Эдуард довел меня до дома и пригласил в кино на следующий день, оставив выбор фильма за мной, так что весь оставшийся вечер я вместо подготовки к срезу по географии изучала арсенал маминой косметики и репертуар кинотеатров, теряясь в догадках, как не упасть перед новым знакомым в грязь лицом и не опозориться, выбрав мелодраму или боевик.

    Где-то в недрах рюкзака зазвенел мобильный телефон, и я, остановившись и сдернув одну лямку с плеча, принялась копаться в сумке, пытаясь среди учебников и тетрадей нашарить мобильный левой рукой.

- Алло? Олеся, это ты?

    «Нет, это конь в пальто или маньяк, изнасиловавший меня и расчленивший», - подумала я и вздохнула.

- Да, мама, это я, кому же еще тут быть, звонишь-то ты мне.

- Ты у меня поумничай там! – раздалось из трубки, и я театрально скривилась, хотя на улице не было никого и увидеть меня, соответственно, никто не мог. – Ты почему по географии двойку получила, а?

    Я снова вздохнула и вспомнила наш с Эдуардом совместный поход к кино. Тогда я выбрала какой-то странный и непонятный «Собибор», но в последний момент, к моему счастью, сеанс перенесли из-за поломки проектора в третьем зале, и нам пришлось пойти на «Простушку». Не знаю, понравился ли фильм Эдуарду, но я несколько раз отчаянно пыталась подавить смех, вызванный происходящим на экране, чтобы ненароком не выставить себя дурочкой в его глазах.

- Ну мам, ну ты же в курсе, что у меня с географией не ахти. Да еще географичка снова на всех въелась, будто у нее климакс.

- Я тебе покажу дома климакс! – заверещала трубка. – Только покажись мне на глаза, и такой климакс тебе устрою, двоечница несчастная, только держись!

    Мама бросила телефон. Несколько секунд я стояла и слушала короткие гудки, а затем выключила смартфон, убрала его в карман куртки и медленно побрела домой.

    Дела обстояли хуже некуда. После позавчерашней встречи с Эдуардом я и думать забыла о школьных оценках, но мама и географичка явно не были намерены терпеть такое наплевательское отношение и всеми силами постараются испортить мне жизнь и, к примеру, посадить под домашний арест. Этого я допустить никак не могла. Эдуард пригласил меня в гости завтрашним днем и обещал заехать за мной сразу после школы. Какой же это будет позор, если ему на встречу я выйду, сжимая мамину руку и выслушивая нотации о пользе хорошего образования! Тогда я, наверное, умру со стыда, сгорю прямо на месте или провалюсь под землю.

    Ветер вновь принялся трепыхать листья деревьев и играться с моими волосами, которые и без того стали похожи на сноп сена. Я сердито мотнула головой и заправила локоны за ворот куртки. Ветер дул прямо в спину, словно бы подгоняя меня и вынуждая ускорить шаг. К подъезду дома я практически подбежала трусцой, если вообще возможно назвать бегом неуклюжее перебирание ног по асфальту и по большей части неудачное перепрыгивание через лужи, встречающиеся на пути.

    Возле двери меня встретили соседские старушки, гордо восседающие на лавочке и то и дело сплевывающие на землю кожуру от семечек и орешков. Иногда мне казалось, что они трескали эти свои семечки круглые сутки напролет и даже во сне. Под конец дня под лавочкой обязательно накапливалась небольшая кучка очистков, которую никто из старух не удосуживался убрать, видимо, считая свою личность слишком значительной для того, чтобы выполнить работу уборщика и подмести произведенный ими же мусор.

- Со школки идешь, доча? – прошваркала одна из старух в тот момент, когда я проходила мимо них. В ответ я только опустила голову и звякнула ключами, словно бы показывая, что у двери возиться не стану, доставая из сумки ключи и тем самым разрешая вдоволь поиздеваться над собой.

- Ишь какую юбчонку напялила, - присоединилась еще одна старушенция, и я мысленно пожелала ей поскорее откинуть копыта. – Скоро молодежь совсем без одежды будет ходить, чтобы все прелести напоказ были. Посмотри на нее, Марь Семённа, это же не юбка, а поясок на ручку надевать.

- А то как же. Куда только родители их смотрят. Это в седьмом классе она ходит как проститутка, а дальше чего ожидать? Они скоро уже в яслях ноги раздвигать перед каждым встречным начнут и...

    Тяжелая подъездная дверь захлопнулась, наконец отрезав от меня ворчание полоумных соседок. Я перевела дух и принялась подниматься по лестнице.

    Я жила в небольшом старом пятиэтажном доме, где не было ни мусоропровода, ни лифта. По каким-то там планам властей наш дом давно должны были снести и на его месте построить новую многоэтажку, но задумки эти, как, впрочем, и все хорошие задумки государства, не осуществились. Сколько себя помню, мама всю жизнь хотела переехать отсюда, но денег никогда и ни на что не хватало, и по большей части в этом виновата была я. «Я оплачиваю тебе репетиторов, кружки и курсы, у тебя айфон последней модели и все-все блага, которые ты только можешь желать! А ты даже учиться нормально не хочешь! Даже такую малость ты не в состоянии сделать. Я горбачусь на работе целыми сутками, но что я тебе говорю, ты ведь никогда не понимала цену чужого труда», - едва ли не каждый вечер говорила мне мать, плача и день ото дня пересчитывая зарплату, которая с каждым разом таяла на глазах.

    Я открыла дверь квартиры и тут же сморщилась, вдохнув носом застоявшийся воздух. Трубы были ни к черту, и очень часто из-за каких-то внутренних поломок из вытяжек в помещение проникал отвратительный запах водосточных труб и помоев. Нужно было срочно проветрить все комнаты. Я стянула куртку и бросила ее прямо на пол, сняла кроссовки и небрежно раскидала их по коридору. Когда мамы не было дома, я обожала, раздеваясь, вот так раскидывать одежду и при этом воображать себя героиней американского сериала, живущей в элитном особняке и меняющей тряпки каждый день.

    Зазвонил телефон. Я чертыхнулась и бросилась к валяющейся у двери куртке, по пути споткнувшись о кроссовок и чуть не приложившись лбом об острый край тумбочки, стоящей в начале прихожей. Снова мама звонит. Наверняка опять мониторила электронный дневник или, не дай боже, додумалась позвонить класснухе, чтобы та договорилась о встрече с географичкой. И не миновать мне дополнительных проплаченных мамиными кровью добытыми деньгами уроков, на которых в меня будут вбивать информацию о том, куда же впадает Волга и что такое рельеф.

    Я краем глаза взглянула на высветившейся на экране смартфона номер и замерла. Звонила вовсе не мама. Звонил Эдуард.

    Я почувствовала, как в горле застревает ком, а язык предательски прилипает к нёбу. «Успокойся, дурёха», - приказала я себе и, глубоко вздохнув, ответила на звонок и поднесла к уху телефон. «Только бы голос не дрожал, только бы голос не дрожал», - взмолилась я и дрожащим голосом промямлила:

- Алло?