Шестые врата

«хочешь, мальчик, я и тебя зарежу,

хочешь, мальчик, мы будем вместе,

во сне и в смерти?»

Лодка была та самая. Или по крайней мере точно такая же – новенькая, серая, с голубыми полосами по бортам и синими пластиковыми сиденьями. Проведешь пальцем по резине – скрипит. В тот раз Динго сидела в середине. Теперь – скрючилась на корме, обхватив корзинку. Пристроила ноги между сапожищами Еретика, который взялся за весла. Он уселся лицом к Динго, и теперь она сжимала коленки изо всех сил, стараясь не дотронуться до чужого тела. Это было нелегко – Еретик разворачивал лодку, и ее покачивало. Зато занятие отвлекало от мыслей – и от воды. Там, где ее касался луч фонаря, черная субстанция густела, не пропуская свет. Туман ходил над нею, как пар, будто глубины кипели под мертвенно-спокойной поверхностью. К счастью, был он таким плотным и так тесно подступал к бортам лодки, что скрывал почти все. Казалось, они не плывут, а парят в ночных облаках, которые весла Еретика взбивают в сливочные завитки.

«Удивительно, как мы могли тогда набиться в эту скорлупку впятером? - Проскользнула сквозь заслон Динго непрошенная мысль. – Мы ведь тут вдвоем едва помещаемся. Как же я с тех пор выросла! Будто Алиса, отпившая не из того пузырька». 

- Чо-то я не пойму, - Еретик отложил весла, развернулся всем корпусом и посветил фонариком в туман. – Вроде нам уже давно пора быть на другом берегу. То ли мы по кругу катаемся, то ли канава эта какая-то безразмерная.

- Это не канава, - Динго покрепче обняла корзинку, чувствуя сонное тепло Фродо внутри. – Это река.

Еретик фыркнул и положил фонарик на дно:

- Ага, река. Стикс, что ли? Так даже у того был берег!

Динго съежилась и отвернулась.

Весла снова мерно зашлепали, иногда обдавая ледяными брызгами. Еретик то ворчал что-то себе под нос насчет летучих голландцев и бермудских треугольников, то разворачивал лодку, пытаясь найти верное направление. Динго терпела молча, стараясь глубоко дышать и не смотреть на воду. Туман постепенно светлел, так украдкой, что она заметила это, только когда луч фонаря расплылся и побледнел, а раскачивающаяся фигура гребца засерела, приобретя контрастные грани. Его лицо в мягком утреннем свете казалось выписанным мазками импрессиониста из голубоватых теней и почти красивым. Еретик наконец тоже обратил внимание на перемену:

- Какого...? – Он выключил ненужный фонарь. – Для рассвета вроде еще рано.

Глянул на часы, ругнулся, постучал по циферблату, потряс запястьем. Динго вяло следила за его манипуляциями.

- Дерьмо китайское!

Черный ремешок, вращаясь, прорвал туманное облако. Где-то в его недрах раздалось утробное «бульк!» Динго вздрогнула, чуть не выронив корзинку.

- Да успокойся ты, - голос Еретика звучал виновато. – Выплывем, куда мы денемся.

Он выудил из кармана телефон, потыкал разочарованно пальцем.

- И этот сдох, чтоб его батарею...

Снова зашлепали весла, но теперь все внимание Динго занимали два боровшихся в ней желания. С визгом вскочить и немедленно броситься в воду, чтобы все это кончилось, сразу и навсегда. Или остаться сидеть, немея каждой до каменности напряженной мышцей, и ждать того, что она заслужила. Жалко только Еретика – он ведь тут совсем не причем. И Фродо, который из-за нее оказался в этой лодке.

Светлело между тем все больше. Туман еще держался, но уже редел, отступал клочьями. Откуда-то сверху через него прорвались солнечные блики, зайчиками стрелявшие по воде, принимавшей теплый бурый оттенок. Еретик повеселел и загреб энергичнее, направляя лодку в золотистые протоки, открывшиеся между дымными парусами. Из-за них доносились нежный шелест деревьев и детские голоса, звонким эхом отражавшиеся от зеркала реки.

- Эй, ты чего? Белая совсем... – голос Еретика заставил Динго осознать, как болело все ее тело, скрюченное страхом. Она тихо выпустила воздух сквозь сжатые зубы, попыталась заставить губы двигаться:

- Все нормально.

Сзади заплескала вода. Не так, как под веслами. Так, будто плыл кто-то размашистыми саженками. Детские голоса взметнулись выше, подбадривая. Плеск стремительно приближался. Пловец вот-вот настигнет лодку. Вот-вот...

Еретик смотрел только на нее. Глаза у него были очень серые, расширенные страхом и потому тревожно знакомые:

- Эй, ты случайно не...

Динго выпустила из рук корзинку и, не оборачиваясь, перевалилась через борт.

Край поднялся на нетвердых ногах. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота. Цепляясь за стены, проковылял в коридор, ощупью нашел сортир. Успел. Зев унитаза принял весь его ужас, все отвращение и ненависть к себе самому, пока желудок, содрогаясь, не наполнил рот горькой вонючей желчью. В ванной долго пил из-под крана, потом плескал в лицо водой, такой холодной, что потеряли чувствительность щеки. Мутное зеркало в шкафчике отразило обтянутый кожей череп с прилипшими ко лбу черными прядями.

«Нет, это не мог быть я. До старости мне не дожить, даже с пересаженной почкой. Но кто сказал, что этот хрыч был стар? Может, его тело изгрызла хворь, как сейчас грызет мое, только процесс зашел гораздо дальше? И потом – стихи! Они ведь мои! Некоторые старые, другие новые, только что написанные, вроде того, про колодец. И даже незнакомые тексты, на которые я в панике едва бросил взгляд, - несомненно, мои. Ну кто еще мог сказать так:

прощальная наша лодка

и наши неподъемные руки и веки

прозрачные наши глаза

ах спутались наши голоса

спутались наши речи

нечем нечем нам дышать?

Выходит, вот что меня ждет, если я останусь тут? Но ведь я уже сделал выбор, когда согласился на предложение Шивы. Значит ли это, что все бессмысленно? Что никто не пройдет во Врата? И что все, написанное мной, действительно говно, годное только на оклейку стен под обои?»

Он зажмурился так крепко, что под веками замигали красно-лиловые рекламы. Открыл глаза, встретил взгляд отражения. Оно криво усмехнулось.

- Ты прав, брат, - прохрипел Край, обретая голос. – С толчком в обнимку далеко не уедешь. Надо разыскать ребят. Что там плел этот маразматик? Река, кран, бесконечность... Не знаю, насчет первой и последней, но вот кранов тут полно в каждой квартире, а наверху только что хлопнула дверь, так что...

Он вышел из ванной, чтобы найти фонарь.

Луч света украл у темноты кусок обшарпанного коридора, дверной проем, который паутина украсила мохнатыми занавесками, и пустоту давно нежилой комнаты за ним. Забытый или брошенный в спешке палас покрывал густой слой пыли. Мелкие ее частицы толпились в ярком голубоватом конусе, будто потревоженная на месте преступления и спешившая сбежать от облавы шпана.

Фактор сделал шаг вперед. Луч мазнул по краю круглого стола, поймал желтоватый бок телефонного аппарата на нем. Федор решительно устремился через нетронутые пылевые барханы, чувствуя себя караванщиком, спешащим к оазису. Долгожданная влага оказалась миражом. Телефон – древний мастодонт с дисковым набором - молчал, мертво и определенно. На всякий случай Фактор подергал провод и вытащил на свет обрывок, щетинящийся бахромой. Пожал плечами: это всего лишь значит, что звонило не отсюда.

Вернулся в коридор и тут снова услышал: кап. Кап. Кап! Зажал руками уши. Свет заскакал по стенам в пятнах от снятых календарей и дешевых плакатов. Капель пропала. Выходит, это не галлюцинация? Да, вот снова – стоило отнять ладони от ушей. Кап. Кап. Но ведь в доме давно отключена вода. Или нет? Все-таки в этом подъезде пост охраны.

Фактор знал, что надо искать телефон, надо звонить 03. А еще 02... и даже, пожалуй, 01. Но что, если он будет слышать капель и потом – когда Края увезет дискотека, когда спасатели отыщут остальных горе-сталкеров, заблудившихся в тумане или переломавших себе ноги на темных лестницах, когда его, добропорядочного гражданина, скорее всего, закатают-таки в кутузку?! Может, его признают невменяемым? Нет уж, скорее он, как Брайвик, согласится на срок! Кровоточащие утопленницы существуют только в его одурманенном снотворным воображении, а капель – она на самом деле. Вот сейчас он войдет в ванную и завернет кран.

На плотно прикрытой двери висела маленькая бронзовая табличка – нагая женщина под душем расчесывает длинные волосы, пыльные, как и она сама. За ней было тихо, только вода отсчитывала гулко секунды, преодолевая расстояние между зевом трубы и медленно наполнявшимся резервуаром. Фактор коснулся пальцами грязно-розовой поверхности, ощутил неровности халтурно нанесенной краски. В подушечках колотился пульс, будто просил впустить. Во рту было сухо, а на лбу, пощипывая кожу, проступал пот.

«Ты просто обезвожен, - пытался успокоить внутренний голос. – Вспомни, когда ты в последний раз пил. А тут еще эта ненормальная вколола тебе неизвестно что. Ты же знаешь, там никого нет. Давай, ну что ты, не мужчина, что ли?!»

Пальцы нашли ручку двери и потянули на себя. Голос лгал.

- Ты чо, блин, совсем психованная?!

Динго была слишком занята, чтобы ответить: выкашливала воду из легких.

- Не, ну ни хрена се ириска – хоть бы предупредила, прежде чем вот так сигать! Теперь фонарь в лодке остался... Сигаретам писец. И сменка у меня в рюкзаке, а дубак – просто досвидос!

Динго растерла сопли и воду по лицу, осторожно ощупала горящую скулу:

- Зачем ты меня так?

- А как?! – Еретик хлюпающим пятном возился рядом, очевидно, избавляясь от мокрой одежды. – Не, вот как мне такого головастика спасать – я ее к берегу, а она – лягаться и рукой за шею!

- К берегу? – Опять было темно, и Динго рукой пощупала то, на чем сидела. Каменистая земля, что-то мокрое, что-то мягкое.

- Ага.

Зажурчала вода – это Еретик отжимал рубашку. Его широкая грудь белела в темноте, подсвеченная туманом. Динго смутилась и отвела взгляд.

- Нырнул за тобой, вынырнул – а берег вот он, рукой подать. Только ночь снова. И лодка – тю-тю.

Лодка... Фродо!

- Корзинка! – Динго вскочила, точнее, плюхнулась на четвереньки, разъезжаясь коленями в натекшей с нее луже. – Надо ее достать!

- Щас! – Еретик прыгал на одной ножке, стягивая штаны. – Я ж говорю – лодка тю-тю. Да даже если б нет – оружие тебе в руки давать нельзя. Да что оружие – я бы такой... ундине за фикусом покойной бабушки присматривать не доверил! Ты даже за собой присмотреть не можешь.

- Ну, пожалуйста! Дело не в пистолете. Это очень важно, – она осознала, что практически стоит на коленях перед почти голым парнем, и резко отвернулась, чувствуя, как полыхает уже и вторая щека.

- Важно? – Судя по звукам, Еретик снова облачался. – Что может быть так важно для почти состоявшейся утопленницы? Предсмертная записка? – Скрипнула натужно застежка-молния. – Дневник, обсасывающий раны уязвленного самолюбия за последние эдак десять лет? Любимая кукла?

- Там Фродо, - выдавила Динго сквозь закипающие на глазах слезы. – Он мой друг.

Мама лежала в ванне, откинув голову на холодный край, разметав по нему волосы, будто черный шелк по постаменту. Мраморное горло белело лебединым изгибом, голубая жилка на нем застыла, как прочерченная художником. Раскинутые обнаженные руки плавали под бурой поверхностью – того самого цвета, какой выхлестывает с шипением из крана после того, как в очередной раз перекрывали воду. Он так и подумал, когда нашел маму: зачем она стала мыться, не спустив ржавчину, да еще и заснула прямо в ванне? Это потом он разглядел через муть намокший до черноты ситец платья и разбухшие раны на внутренней стороне предплечий. И понял, что запачкало воду.

Фонарь выпал из разжавшихся пальцев, покатился по кафельному полу и погас. Федор не уловил звука падения. Поле его слуха сузилось до набатного кап-кап-кап, поле зрения – до ленивых капель, игриво пускающих круги по бурой жидкости; до прядей черных волос, покачивающихся на искусственных волнах. Одинокая электрическая лампочка освещала сцену – мертвая женщина, старая ванна, голые стены в испарине и подросток, только что вернувшийся из школы.

Он тогда не закрутил кран. Да и никто не закрутил – не до того было. Но ругал отец именно его, когда пришел счет за воду. И много еще за что ругал, а Федор не обижался. Он знал, что отец прав. Знал, что сам во всем виноват – ведь мама бы никогда этого не сделала, если бы он не был таким плохим. Если бы больше времени проводил с ней, если бы не прогуливал уроки, прячась от своих обидчиков, если бы не скандалил из-за давно желанного, но так и не купленного спиннинга. Если бы, играя во взрослость, не уклонялся от мягких, пахнущих чайными розами поцелуев.

Он сделал шаг вперед и протянул руку. Это была рука мужчины – бледная, широкая, с короткими, но крепкими пальцами без обручального кольца. Они сомкнулись на пластиковой головке крана. И перекрыли воду.

Еретик хохотал, захлебываясь смехом, который согнул его пополам.

- В-всякого я сегодня навидался, - прохрипел он, пересилив очередной приступ, - но ч-чтоб хоббиты в лукошках прятались!

Ей удалось наконец убедить ноги выпрямиться и поддержать вес тела. Пошатываясь, Динго направилась к воде:

- Тогда я сама.

Ее обхватили сзади, развернули. Лицо, на котором ясно видны были только глаза, совершенно серьезные, приблизилось. Пахнуло табаком и илом:

- Да что же это за Фродо такой, что ты второй раз топиться хочешь?

И она сдалась, обмякла в его стальной хватке:

- Это голубь. Ручной совсем. Я в ветеринарке подрабатываю. Его туда дети принесли, нашли на улице. Он нелетучий был, с крылом что-то. Анна Васильевна выкинуть хотела – у нас же все только за плату. Но я домой его взяла, выходила. Он уже полетит скоро. Если только не...

- Не утонет, - закончил за нее Еретик. – Знаешь, сейчас у тебя больше шансов окочуриться, чем у голубя. Скажем, от переохлаждения или воспаления легких.

Серьезные глаза внимательно изучили ее дрожащий подбородок, мокрый нос, который Динго поспешила утереть столь же мокрой рукой.

- Давай так: я предлагаю тебе сделку. Мы ищем какие-нибудь сухие тряпки – мой рюкзак может быть неплохой целью. Ты переоденешься, а я попробую выловить твоего Фродо. Как тебе?

Динго обреченно кивнула.

Последняя капля сосчитала сама себя с печальным «кап!» Лампочка мигнула и погасла, только мгновение еще мерцала во мраке красноватая спираль. Вспомнив о фонаре, Федор опустился на пол, зашарил руками в пыли и чем-то липком, вроде плесени. Пальцы наткнулись на посторонний предмет, слишком мягкий для металла. Перед внутренним взором выплыли шлепанцы матери – их она сняла прежде, чем отправиться в последнее плавание. Коричневые кожаные ремешки с голубыми бусинами, стоптанные почти до дыр подошвы. Дрожа, он ощупью исследовал находку. Нет, это скорее сапоги... или ботинки. Да, высокие ботинки на шнуровке. Откуда они здесь? Мама таких никогда не носила.

Он пополз дальше на четвереньках. Маленький мальчик в нем бежал, захлебываясь криком, по пустым комнатам, в которые свет заходил только украдкой, в щель между плотных штор. Взрослый методично исследовал темноту, будто там скрывался не фонарь, а ключ от той книги, в которой была записана его судьба. Металл стукнул по плитке, пальцы обхватили знакомую рукоять, нашли кнопку. Голубоватый свет выхватил недовольного паука, превратившего трубы под раковиной в свое жилище.

Федор поднялся на ноги. Женщина в ванне никуда не пропала, но теперь он отчетливо видел – это была не мать. Та давно сгнила на кладбище в далеком Крымском городке, забрав с собой в могилу его детство. Девушка, раскинувшаяся в воде такого знакомого цвета, позаботилась о том, чтобы раздеться. Фактор оторвал взгляд от смуглого точеного тела, в свете фонаря принявшего синеватый оттенок, схватил вялую руку, повернул внутренней стороной в поисках страшных следов.

- Лилит.

Кожа на запястье и выше была нетронута. Более того, под ней бился пусть неверный и редкий – пульс. Выходит, на этот раз вода действительно была ржавой.

- Лилит!

Только теперь он вспомнил о Крае, вспомнил, зачем поднялся сюда. Сначала коматозники, теперь утопленники... Стоило покидать теплый кабинет только для того, чтобы переквалифицироваться во врача скорой помощи! Ворча вполголоса, он рванул цепочку, освобождая сток, и направил ярко-голубой луч прямо в лицо девушки:

- Лилит!!!

Они брели сквозь туман, клубившийся вокруг, принимая форму то серебристых единорогов, то чешуйчатых рыб, то праздничных китайских драконов. Динго чувствовала себя ежиком из старого мультика, потерявшимся вместе с медвежонком. Еретик, отличавшийся от последнего несколько меньшей мохнатостью, крепко прижимал ее к своему боку. Его тело обжигало даже через мокрую одежду. На один размашистый шаг приходилось ее три, но он старательно подстраивался под темп ее ежиных лапок.

- Скажи, - наконец, собралась она с духом, - а там, в лодке, ты не слышал... не видел ничего странного?

- Там все было странное, - пожал плечами Еретик. – Свет, голоса...

- Голоса? – Динго затормозила, сапог сорок пятого размера запнулся о ее многострадальную пятку, а его хозяин чуть не бултыхнулся в туманный прибой. – Ты их тоже слышал?!

- А то, - парень встряхнулся по-собачьи. – Только я думал, глюки это.

- Не б-бывает, чтоб глюки сразу у д-двоих, - простучала зубами Динго, которую теперь обнимала только ледяная ночь.

- Ну, это смотря чего курнешь, - с бывалым видом протянул Еретик и положил руку ей на плечо. – Пошли, а то задрыгнем тут.

Динго и не думала двигаться с места. Очередной единорог перед ней превращался в морского конька, отращивая плавники.

- А мальчика... мальчика ты видел?

Еретик отпустил ее рукав, усмехнулся чуднó, жалостливо:

- Уж не того ли, что ты топила?

Лилит привиделось, будто она на очередном ночном вокзале бежит за открытым тамбуром в страхе, что родители забыли ее на перроне, и проводник накрывает ее слепящим лучом фонаря, заставляя замереть на месте. Она судорожно втянула влажный воздух, опробовала дрожащие губы:

- К-кто?... Г-где?...

Раскаленный луч ушел в сторону, из цветных кругов и черных пятен вылепилось знакомое лицо с усталой складкой у рта.

- Фак...тор?

- Ай, как нехорошо, такая милая девушка и ругается!

Она рванулась из его рук, путаясь в чем-то тяжелом и теплом. Выскользнула, грохнулась затылком об пол. Через вспыхнувшие в глазах звезды различила собственные голые ноги, торчащие из-под полы куртки. Пятка стратегически впечаталась нападавшему в пах:

- Сгинь, маньяк!

Фонарь покатился с глухим стуком, тыкая обличительным перстом в нагие стены, провал коридора, снова стены, вросшие в пыль ножки стола. Где-то под ним застонало придавлено:

- Вот она, женская благодарность.

Голова Лилит напоминала дом Облонских. Она надеялась, что только изнутри. Скользнула рыбкой к фонарю и чуть успокоилась, взвешивая в руке тяжесть рукояти. В кармане куртки должна была валяться слеповуха, но, когда ноги не держат, от нее мало толку. Нашла лучом скорчившегося в позе зародыша мужчину и бочком-бочком поползла в коридор. Мысленно отматывала назад память, стараясь найти отсутствовавшие в цепи событий звенья.

Она бежала на крышу с мобильником. Услышала музыку. Вошла в квартиру под номером восемь. И... и... Что-то врезалось в ладонь руки, которой она опиралась об пол. Только тут Лилит заметила, что та сжата в кулак. Не спуская глаз с Фактора, разогнула пальцы, бросила короткий взгляд. Пятно света задергалось, выпустило своего пленника и сбежало в ничем, кроме паутины, не примечательный угол со сломанным плинтусом.

Лилит кровоточила. Линия ее сердца была ранена прошлым. На самом деле, это случилось уже давно, но только теперь острый конец сломанной шпильки сковырнул струп. Игнат никогда не снимал фенечку, хотя в бейс-лагере его поддразнивали – мол, не рановато ли нацепил. Сама Лилит была равнодушна к «счастливым» сувенирам и символике, а вот Игната, верно, так в гроб и положили – со шпилькой на груди. Но теперь она здесь, на ее ладони – такая же, как всегда, только кончик обломился при падении. Девушка поднесла подарок к лицу. Казалось, силиконовый шнур, чуть потемневший там, где обычно касался шеи, еще пах Игнатом, впитав его пот.

- У тебя кровь, - Фактор незаметно оказался рядом с ней, но Лилит не оттолкнула его. Теперь она вспомнила все. Телефонный разговор, обвинение, мольбу о последней встрече, дымящуюся ванну, путающиеся рукава одежды и загорелое, по-подростковому нескладное тело, такое нестерпимо сладкое на вкус. Она выпрашивала у него прощения так, как это могут только любящие, - губами, языком, пальцами, всеми изгибами и плоскостями своего тела, кожей, влагой своих желез. Им удалось заключить пакт. Обменять признание на признание. Игнат уже сделал свое, теперь дело осталось за ней – пора было отдавать долг.

- Давай перевяжу, - настаивал Фактор, копаясь в карманах. – У меня тут мини-аптечка.

- Не надо.

Теперь все неважно, кроме одного. Игнат сказал ей, что не хотел падать. Что старался напрыгать на номер, чтобы доказать всем, что сможет стать демоном, таким, как Блу, и даже лучше; чтобы доказать Лилит, что достоин ее. Он переоценил свои возможности. Случившееся было несчастным случаем, ошибкой, в которой виноват только он сам. Одна правда в обмен на другую – такой уговор Лилит подписала своей кровью.

- Где моя одежда? – Она поднялась на ноги, прикрываясь курткой, посветила вокруг.

- В ванной, - в голосе Фактора слышалось облегчение. – Я принесу.

Она повела лучом в нужном направлении. Мужчина скрылся в тесном помещении, его огромная тень бросилась на стену в попытке сбежать. Смирившись с неудачей, поплелась за хозяином. Он вернулся в комнату с охапкой тряпок в одной руке и ботинками в другой.

- Спасибо.

Фаткор тактично отвернулся, пока Лилит натягивала джинсы.

– Извини. Это был просто рефлекс.

- Меня должно утешить то, что я случайная жертва? Кстати, о жертвах. Не хочу тебя пугать, но наш юный друг Край лежит внизу в бессознательном состоянии. Ты знаешь, где остальные? И что сподвигло тебя на ночное купание?

Лилит, натягивавшая ботинок на правую ногу, чуть не потеряла равновесие:

- Край?! Без сознания?! Господи, что с ним?!

Фонарь никак не находился. Это наводило на две неутешительные мысли. Первая: охранники, вероятно, обнаружили сталкеров и выскочили в ночь, прихватив свет с собой. Вторая: ему предстоит шариться по темной лестнице с риском наткнуться на тех самых обозленных неурочной активностью вертухаев. Чуть передохнув, он прочесал комнату еще раз. На этот раз удача обогатила его дешевой зажигалкой с грудастой красоткой на боку. Пламя выстреливало из пластикового корпуса, стоило нажать на сиськи. Край как раз опробовал найденный предмет, когда в окно постучали.

Стук был негромкий, но требовательный: кто-то – или что-то – определенно просилось внутрь. Парень застыл с зажигалкой в руке - в ярко освещенном помещений он был виден как на ладони и чувствовал себя иллюстрацией с подписью «Попался!». Тишина липла к коже, как пластиковый мешок, из которого высосали воздух.

Тук. Тук-тук! Вряд ли это охрана – те просто ворвались бы в помещение с шокерами, а то и пушками наперевес. Тогда что? Ветка какой-нибудь банальной черемухи? Или... кто-то из ребят? Но почему просто не войти в дверь? Внезапно Краю представился давешний старик, решившийся-таки покинуть тень шелковицы – выйдя через окно. Стоит и бьется с той стороны расколотым пополам черепом: тук! Тук-тук! А внутри вместо мозгов – черви. Шелковичные.

Проглотив новый позыв тошноты, Край подковылял к подоконнику. Отражение прижало нос к стеклу, надышало туманом. Тук. Тук-тук! Что-то возилось во мраке за оконной рамой – маленькое, темное и взъерошенное. Птица? Да, точно. Ворона, небось. Рановато прилетела, падальщица. В голове закопошились непрошено строчки По: «Тот, кто Ворона увидел, не спасется никуда, Ворона, чье имя: "Никогда"».

Тук-тук! Край треснул кулаком по стеклу. Испуганно заскрежетали когти по стальному карнизу, взмахнули крылья, и тьма поглотила своего посланца. "Nevermore", - пробормотал поэт и направился в коридор.

- Я не топила! – Крикнула Динго, пятясь от Еретика в туман. – То есть... я была не одна! Я не хотела. Мы просто играли, мы...

- Играли? – Ее слова будто отскакивали от Еретика, как эхо от стены, в которую она уперлась спиной. В другое время Динго расцеловала бы преграду – наконец-то хоть что-то твердое в этом море бесформенной неопределенности. Но теперь ей было все равно – да и ее спутнику, пожалуй, тоже. Он медленно надвигался, массивный и неумолимый, как девятый вал на мечущихся в панике островных жителей.

- Да! Это все из-за лодки... Отец Олега купил резиновую лодку и ему разрешили с ней поиграть, - слова валились из ее рта бесконтрольно и безостановочно, спеша покинуть тонущий корабль. – Мы залезли в нее впятером: я, Наташка, двое каких-то мальчишек, а Олег сел на весла. Остальным места не хватило, и они поплыли за нами. Все быстро отстали – на воде держаться местные толком не умели, разве что хвост перед девчонками распускать. Только один паренек все не отвязывался – вымахнул кролем на середину речки, потом за поворот. В общем, он нас догнал.

- Догнал? – Повторило эхо голосом Еретика, в котором рокотал шторм.

- Мы начали плескать на него водой, брызгаться. Это просто была игра, вроде пятнашек. Все смеялись, и я... – Динго всхлипнула, глотая сырой воздух. Он не хотел принимать форму ее горла, пролезать в голосовую щель. – Я видела, что мальчишка не смеялся. Он устал, задыхался, а его глаза... Они были полны страха и... какого-то странного удивления, будто он никак не мог поверить, что это может случиться с ним.

Еретик молчал, ожидая продолжения, но Динго едва отмечала его присутствие. События, о которых она не говорила ни разу за прошедшие десять лет, в пересказе становились плоскими, как кусочки детской головоломки: их можно было сложить в столь же плоскую картинку, а потом убрать в красивую коробочку или выбросить, если игра надоест. Она смотрела на получающийся рисунок и едва узнавала себя в голенастой девчонке с рыжими косичками и вечно спадающими сланцами.

- Я все видела, но продолжала брызгать мальчишке в лицо. Он был как бы сам по себе, а резиновая лодка, смех, ребята рядом – сами по себе, и его смертельному страху не находилось среди всего этого места. Наташка первая сообразила, что произошло. Она закричала, когда поняла, что паренек слишком долго не выныривает. Услышали ее не сразу. Олег прыгнул с лодки. Несколько раз выныривал на поверхность и погружался снова. Он был единственным из нас, кто хорошо плавал. Он сказал, что внизу ничего не видно – вода слишком темная. Это от ивняка, которым берега заросли.

Динго замолчала. Мимо нее тихо струилась вода цвета сепии. Непроницаемая, скрывающая все.

- Вы так и не нашли его?

Вопрос Еретика вернул ее в настоящее. Она покачала головой.

- Наташка сказала, надо позвать взрослых. Но Олег возразил, что уже поздно. Он где-то читал, что после пяти минут без воздуха у людей начинает умирать мозг. Часов ни у кого не было, но все знали, что до города бежать минут десять.

- И что вы сделали? – В вопросе не прозвучало осуждения. Динго подумала, что это ненадолго - только до тех пор, пока Еретик не узнает, что было дальше.

- Олег сказал, Серому уже не поможешь. Поэтому мы все должны молчать о том, что случилось. Если кто-то проговорится, все решат, что это мы... Мы виноваты.

- А вы не боялись, что кто-то вас видел? – Все еще ни следа осуждения или отвращения, только любопытство и, пожалуй, жалость.

- Кто?! – Динго тряхнула головой. – Пляж остался за излучиной реки. Берега в том месте заросли ивняком – не подойдешь. Мы уговорились, что скажем, будто втащили паренька в лодку, высадили на берегу и разошлись. А куда он дальше пошел, мол, не наше дело.

Еретик нахмурился:

- Вы не подумали о том, что, если бы тело нашли в реке, возникли бы вопросы?

Динго устало оперлась о стену:

- Мне шел двенадцатый год. Из ребят в лодке только Олег был старше. Никто не задумывался о таких деталях.

- Ты сдержала уговор?

Динго вздохнула.

- Мы с матерью приехали в городок на пару дней, навестить ее подругу детства. Вернувшись с речки, я сказалась больной. Меня била дрожь, тошнило, крутило живот. Мама решила, что это кишечная инфекция, и в тот же день повезла меня домой. Благо, до бабушкиной деревни, где мы отдыхали, всего час на автобусе.

- И там ты выздоровела?

- Не знаю, - она задумалась. – Наверное, не совсем. Знаешь, в тот день, когда мы с мамой ждали автобуса на площади, мне показалось... Будто я видела в толпе того мальчика, понимаешь? – Динго исподлобья взглянула на Еретика. – Разве это нормально?

- А ты не думала, что он мог остаться в живых?

Она криво усмехнулась:

- Как? Отрастив жабры?

Еретик помолчал, будто размышлял о чем-то. Наконец его взгляд повернулся изнутри к ней:

- Выходит, ты не знаешь, чем закончилась эта история?

- Она закончилась. Точка. Я никогда больше не ездила в тот городок, хотя мама меня звала. Без меня она навещала подругу пару раз, привозила малину. Она никогда не упоминала утонувшего ребенка, но мне всегда казалось, что она... если не знает, то догадывается обо всем, чует каким-то материнским чутьем, как волчица чует, какой из ее щенят не жилец, и убивает его. С того лета я живу заемную жизнь, понимаешь? – Динго внимательно смотрела в глаза Еретику, глаза, из которых темнота украла зрачки. – Эта резиновая лодка – та точка невозвращения, после которой меня уже нет и никогда не будет. Знаешь, люди не замечают, когда среди них ходит чудовище. По большому счету, им все равно.

Еретик поднял руку, осторожно потянулся к ее лицу. Динго отдернулась. Он опустил ладонь.

- По-моему, ты не похожа на чудовище.

- Вот и я о том же, - вздохнула она.

- Зря ты все-таки больше не приехала в Порхов.

- Да не могла я! – Динго стиснула намокшие полы куртки, запахнулась в них, будто это могло добавить тепла. – Я так долго пыталась убедить себя, что это был всего лишь кошмарный сон, что все мне привиделось – резиновая лодка, Наташка, сам этот пыльный городок с крепостью на взгорке... – Тут слова Еретика замкнули какой-то контакт в ее мозгу, и там начала стремительно выстраиваться логическая цепь, которая заставила ее вздрогнуть. – Откуда ты знаешь? – она подозрительно уставилась на Еретика, надеясь найти ответ в смазанном темнотой лице. – Откуда знаешь, как назывался город?

Стихи Сергея Чегры.

Машина скорой помощи (сленг врачей)

Номер бейсера в международном регистре. Присваивается после того, как спортсмен совершит прыжки с четырех объектов – здания, антенны, моста и скалы.

Никогда (англ.) – имя ворона из поэмы Э.А.По.