Сибирь

— Папа, я все сделала верно?

Мутное отражение лишь коварно улыбалось.

-ˋˏ✄┈┈┈┈┈┈┈┈

— Я могу войти?

— Ты уже вошла, для чего вопросы?

Я складывала одежду в рюкзак, готовясь к пути.

Весь предыдущий год я наращивала в себе панцирь, толстый и острый. Он защищал меня, ограждал от внешних нападок. А еще сдерживал то, что таилось внутри.

Но все изменилось.

С первого дня все пошло не так. Душевное равновесие треснуло, открыло трещины, через которые вначале по каплям, а потом мощными потоками вырывались эмоции и чувства. То, чего я не хотела видеть в себе! То, без чего жилось проще! Чертов Дмитрий, лучше бы я никогда тебя не встречала!

Я ненавидела его. Прямо сейчас я ненавидела его! Потому что всем своим существом стремилась к нему.

Мне хотелось обнять, прижаться к сильному телу. Хотелось почувствовать его целиком. Раньше я могла прикрываться похотью и азартом, но с каждым днем все труднее врать себе.

С Дмитрием я оживала, отыскивала ту самую Елену, что поступила уверенной девушкой в университет, которая усердно училась и стремилась стать лучше всех. И делать добро. Спасать жизни. Пусть здесь было только лицемерие и желание стать лучшей, разве есть разница, с какой целью творить добро, если это чертово добро!

Рядом с ним я теряла спокойствие, внутри бушевало пламя, тушилось водой, парило облаком пара и вновь загоралось. Мне это не нравилось!

И поэтому желание вернуться, избавиться от всех них было столь велико и желанно, что... невероятно сильно пугало меня.

— Я хотела поговорить. Не повернешься ко мне? — спросила Иванна. Она продолжала стоять у двери, неуверенно стуча железкой по полу. — Елена?

— Я занята.

— Ты уходишь? — глупый вопрос, ведь она прекрасно видела и знала. — С чего ты взяла, что я отпущу?

— Я говорила с Адель, она сказала, что сейчас я не нужна.

— Адель возглавляет лабораторию, а не Сибирь. Мне неприятно говорить с твоей спиной! Повернись в конце концов.

Конечно же, я этого не сделала. Иванна шумно выдохнула.

— Елена, ты лучший вирусолог и инженер. Ты сама знаешь, что твоя помощь необходима.

— Хороший способ сказать, что я не имею права выбора и обязана быть здесь.

— Вижу, ты все поняла.

Я выпрямилась, но все еще смотрела на рюкзак.

— Я не нужна здесь еще минимум три месяца. Младенцам нужно окрепнуть, прежде чем мы приступим к разработке. Сейчас важно провести курс инъекций. На это время мне можно уйти.

— Значит, три месяца, — подытожила Иванна. — На это я могу дать разрешение.

Она замолчала. Несколько минут я продолжала собирать вещи, а Иванна наблюдать.

— Говорят, девочкам дали имя. Мне не сказали кто, — она усмехнулась. — Даже не знаю, кто их так запугал.

Я напряглась, но не подала виду.

— Пришли ночью и написали на карточках. Рада и Лада. Красивые, правда? Немного напоминают мне кое-что. Даже значение схоже: «Милая». Не знаешь, кто это был? Впрочем, можешь не отвечать.

— Зачем ты здесь?! Могла бы отправить Фаяза сообщить о своих намерениях.

— Фаязу слишком совестно, что он наставил на вас оружие. Ты же его знаешь.

— Можешь идти.

— Елена, — вновь усталый выдох, — я не хотела, но...

— Но сделала. Не думаю, что это стоит обсуждения. Каждый делал свою работу.

Я не врала. Действия Иванны были мне понятны. Я бы сделала точно так же. И скорее всего, довела дело до конца.

— Твой командир тоже едва не застрелил меня. Но я же не обижаюсь! Хотя его бы могли...

Не разгибаясь, я повернула к ней голову, глядя из-под плеча.

— Если ты хоть пальцем его тронешь...

Иванна подняла руки в защитном жесте, нервно улыбаясь.

— Елена, успокойся, я даже не думала трогать твоего командира.

Я не разрывала зрительный контакт несколько секунд.

— Слушай. — Иванна поднялась. — Все произошедшее... Елена, ты же знаешь, ради чего я все это делаю. Тогда я так... испугалась. Все... поплыло перед глазами. Но ты должна знать... Я бы не смогла.

Иванна замерла напротив меня, ожидая вердикта.

Я повернулась к ней. Она открыто показывала мне свои чувства. Вину и угрызение совести. Дала понять, что каждое слово — это правда.

— Я знаю.

-ˋˏ✄┈┈┈┈┈┈┈┈

Мы решили сделать остановку у Лары.

Иванна дала под руководство Дмитрия двух людей. Фадея и Романа. Обычные вояки, но достаточно натасканные. Они легко нашли с Дмитрием общий язык.

Обратный путь поддался нам намного проще. Несколько атак, знойные ветра, но ни стада... Ни смертей больше не было.

Стоило выйти за ворота «Сибири», как скорбь сдавила меня со всех сторон. Однако я решила, что буду видеть Айзека в рассветном небе, в мягких темно-синих облаках. Я буду вспоминать его, наливая очередную чашку кофе, в которую непременно упадет несколько соленых слез, и разбавит его вкус. Я буду обращать скорбь по нему в светлое чувство. Потому что Айзек улыбался до самого конца. Того самого момента, как жизнь покинула его, он держался теплым солнцем. Меньшее, что я могу сделать для него, это жить и помнить о нем с улыбкой на губах.

И если я смогла превратить боль в тепло, может быть, я смогу сделать то же самое с Милой? Разве заслужила моя малышка быть только призраком, приносящим боль, только чудовищем, что разорвало меня изнутри? Может быть, не сразу, но когда-нибудь, через десятки лет я хочу гладить свой живот и улыбаться, вспоминать, что когда-то хоть на мгновение была мамой.

Поэтому я решила, что буду видеть в тихом шелесте листьев мою Милу. Не в сильном, что срывает порывами, а в таком, что едва слышно нашептывает нам, поднимает листочки с земли. Буду видеть ее в первом снеге, что только укрыл землю. И в закате. В темном, с тонкими всполохами последнего солнца. И буду петь. Только для нее.

Остальные члены отряда существовали по отдельности. Леон держался рядом, но даже он витал где-то не здесь. Возможно, он не хотел возвращаться. Возможно, думал о Янис, что шла всегда впереди, и пусть четко исполняла приказы, она не общалась с нами, не ела и спала в одной палатке.

Дмитрий был подозрительно спокойным, будто бы знал что-то, чего не знала я. Иногда я ловила на себе его уверенный взгляд, с каплями насмешливости. Тогда я начинала злиться. И от этого капель становилось больше.

Видя, что я не хотела вести с ним разговоров, он не настаивал. Но всего был рядом. Моя тарелка с едой всегда подавалась первой, чай был теплым, а палатка всегда стояла. При нападении зараженных, Дмитрий наравне с Леоном стоял по мое плечо и оберегал. Молчаливой тенью, он следовал за мной.

И это злило. Это настораживало. Это ломало меня изнутри.

Мне следовало не переступать черту. Дмитрий отведет меня в «Светлый Путь», а потом исчезнет. Потому что так правильно.

Лара встретила нас радушно. Но двух новичков едва не пристрелила с порога. Когда она услышала, что случилось с Айзеком и Максом, Лара молча вышла из комнаты и ушла на тот самый порог. Ее сигареты сменялись одна за другой, а глаза были устремлены на горку.

Баню наконец-то починили, и я с удовольствием согласилась пойти туда.

Она была небольшая, вмещала себя всего два-три человека. Никто из женщин не захотел пойти со мной. Поэтому я наслаждалась горячим воздухом в одиночестве.

Сделанная из дерева, она хорошо протапливалась. Большая печка грела воду, дрова закидывались за железную дверку. Небольшой краник подавал горячую воду, а холодная стояла в тазу рядом. Мне вручили тазик. И когда Лара увидела мое удивление, хохотала так, что едва не подавилась сигаретой.

— Нальешь туда холодной, — она указала на таз, — и постепенно вмешивай горячую. Смотри, не догадайся таз ставить под кран. Вывернешь все нахрен на себя. Там железный ковш. Им наливай, понемногу. Не обожгись. Мочалки, мыло, свечи — все там. Ну, иди.

Я зажгла свечи, посчитав, что это не лучшее решение в деревянной бане, но за неимением иных возможностей другого не оставалось.

Баню заполнил тусклый свет, запах мокрого дерева и меда. Тепло приятно согревало озябшие кости.

Я взяла жесткую мочалку. Посмотрела на руки. И отложила ее.

Держись. Не сейчас. Держись.

Рядом с мылом лежала более мягкая тряпочная. Я терла тело, смывая грязь и произошедшее со мной. Почему-то именно здесь мне казалось, что с тела сходит вся мерзость, обновляя кожу.

Здесь стоял небольшой во всю стену стол, на котором стоял таз и остальные принадлежности, а над ним висело зеркало. Оно запотело, и я провела по нему рукой.

На меня смотрело смазанное отражение. Из плеч торчали кости, ключицы некрасиво выпирали. Урод. Израненные руки. Не было ни красивых овалов груди, ни нежной кожи. Урод. Мокрые волосы казались еще тоньше и меньше, словно черви, лежащие на плечах. Урод. Глаза не сияли, они оттенялись мешками и синими кругами. Щеки впалые, а губы обветренные. Урод.

Внезапно дверь скрипнула.

Я вздрогнула. Из оружия здесь лишь кипяток. Я метнулась к ткани, что заменяли полотенце, и прикрылась им, насколько смогла.

Слышалась какая-то непонятная возня, и с каждой проходящей секундой напряжение росло. Я сделала несколько шагов к кипящему котлу. Мне нужно лишь открыть кран, а потом я брызну кипятком в лицо, а сама смогу убежать.

Шторка, отделяющая коридор, открылась.

— Ты?..

Я постаралась целиком спрятаться за ткань.

Надо мной возвышался Дмитрий.

На нем лишь набедренная повязка. Голое тело пересекал шрам. Мышцы рук покрыты капельками воды, белая челка упала на лоб. Он пришел с купальни, прямо так... По холоду. Зачем? Его грудь тяжело вздымалась. Дмитрий смотрел свысока.

Я же вжималась в стол, пытаясь хоть как-то прикрыться.

— Что ты здесь делаешь?! — прошипела я.

— Пришел согреться.

Голос Дмитрия звучал зло. Отстраненно. Зеленые глаза, что полностью закрыл черный зрачок, не отпускали моих. Он не рассматривал мое тело, но глядел в самую суть.

— Здесь занято! Не видишь?

— Вижу. — Он сделал шаг.

— Стой!

— Почему? — Еще один. — Ты приказываешь мне, Елена?

— Остановись!

Теперь Дмитрий и впрямь замер. Нас разделяло десять шагов.

Его руки, сжатые в кулаки, подрагивали. На скулах поигрывали желваки.

— Знаешь, Елена, я тебя ненавижу, — выплюнул Дмитрий.

Щеки ударило жаром, а внутри что-то треснуло. Я не смогла ничего ответить, только сильнее сжималась над его напором и словами, что продолжали ударять по мне.

— За то, что встретил тебя. — Дмитрий вновь начал приближаться. — За то, что умер Айзек. За то, что наш отряд развалился. — Еще никогда я не видела его в гневе. Не видела, как глаза горят огнем, как его разрывало изнутри. — Ненавижу за то, что ты делала. И что будешь делать. Я ненавижу тебя, потому что ты убежала, хотя сама привязала к себе!

Дмитрий ладонью с размаха ударил по ведру с ледяной водой. Оно отлетело к стене и треснуло. Вода расплескалась по полу, и обжигающие холодом брызги попали на меня.

Мое лицо перекосилось. От злости. От боли. Оттого, что прямо сейчас он имел надо мной власть. Я не могла пошевелиться, впав в оцепенение.

— Ненавижу за то, что ты отдалилась, за то, что бросила меня после всего.

Дмитрий стоял прямо надо мной, смотрел на меня сверху вниз. Я, словно зверек, лежавший кверху брюхом, глядела на него. Секунду мы разделяли это мгновение. А потом во мне что-то щелкнуло.

— Ненавидишь? — дрожащим от гнева голосом спросила я. Меня колотило так сильно, что зубы не попадали друг на друга. — Ненавидишь?! Тогда не смей даже смотреть на меня! Не смей приближаться! Пошел прочь!

Забывая, что держу полотенце, я подскочила и толкнула его со всей силы в грудь. Дмитрий поддался и отступил. Я толкнула его вновь.

— Пошел прочь! Прочь!

— Я не закончил. — Дмитрий схватил мои руки и задрал высоко над головой.

Я висела на своих же руках и скалилась. Голая и беззащитная, пыталась укусить.

Дмитрий, казалось, совсем не замечал моей наготы. Или делал вид. Он наклонился прямо к моему лицу и процедил:

— Да, я ненавижу тебя, Елена. Ненавижу всем своим сердцем... Потому что полюбил.

Я оцепенела.

Больше не брыкалась.

Только смотрела.

Дмитрий отпустил мои руки. Они упали плетями. Я так думала. Но на деле они предательски обвили его шею. Мне пришлось привстать на носочки и потянуть его на себя. Губы, что кривились в оскале — как я считала — жадно распахнулись и потянулись к нему. Вдыхая, будто он воздух, что мне необходим, я поцеловала его.

Дмитрий остервенело и глухо прорычал в меня. А его ладонь крепко, до боли, вжалась в мою ягодицу. Он одновременно притягивал меня к себе и отталкивал к столику.

Мы не могли остановить поцелуй. Мы не могли открыть глаз. Мы поглощали друг друга, словно ждали этого всю свою жизнь.

Его вкус — мое спасение.

Его запах — мое желание.

Его руки — то, чего я хотела больше всего.

Поясница уперлась в столешницу. Дмитрий оторвался, но глаз не открывал. Он прислонился к моему лбу и тяжело дышал.

— Прогони меня, если не хочешь этого, — тихо и жалко звучал его голос. Он не хотел, не мог уйти от меня. Ни сейчас. Никогда. Но если я попрошу. Если действительно захочу, чтобы он сделал это — он уйдет. — Просто скажи, Елена.

— Не уходи, — только и смогла прошептать.

Дмитрий поднял веки. И только от его взгляда внизу живота разгорелось пламя. Я закусила губу, и он поймал это движение взглядом. И его зрачки потемнели еще сильней.

Но вот когда он по-настоящему посмотрел на меня, обвел мое тело взглядом, меня скрутило отвращение. Жгучее и необъятное. Отвращение к самой себе.

Урод.

— Не смотри. — Я поймала его за щеку и подняла за подбородок, вынуждая видеть только мое лицо. — Пожалуйста, не смотри.

Возможно, в моем голосе было столько боли, что Дмитрий мгновенно переключился с вожделения на сострадание.

— Неужели ты считаешь, что, если я мог примириться с твоими внутренними шрамами, не смогу и с этими, Елена?

Я поджала дрожащие губы.

Сейчас он отстранится. Я знала. Я не подам виду, но внутри все покроется льдом. Но так будет правильно.

Урод.

Чудовище.

Дмитрий действительно отошел.

Горький выдох вырвался с предательских губ, что не смогли его удержать.

Слабачка.

Но Дмитрий набрал полные воздуха легкие и резко задул все свечи, оставив только ту, что горела у входа.

Я видела только его силуэт и едва уловимое сияние кожи.

Значит, и он видел также меня.

— Когда-нибудь ты привыкнешь до конца открывать свою слабость при мне, Елена. Но пока что, достаточно и этого.

Дмитрий вновь оказался близко. Опасно близко.

Сердце билось с такой силой, что я не понимала, как оно оставалось внутри меня. Кожа словно чужая стала бесчувственной. И когда Дмитрий взял мою ладонь, я не сразу поняла, что он сделал.

Он опустил мои пальцы себе на грудь. Подушечки пальцев пронзило током. Дмитрий дал мне ощупать вереницу мелких шрамов.

— Эти... царапины от неудачных тренировок.

Дмитрий повел мою руку себе на плечо и ниже на бицепс.

— Здесь меня ранили заражённые когтями.

Еще ниже. К запястью.

— А это мой первый укус.

Он позволял мне коснуться и внимательно исследовать все свои ранения. Все свои шрамы.

Дмитрий отнял мою руку и положил к боку. Вновь укус. Эти ямки я узнаю всегда.

Темнота и его голос действовали как гипноз. Я была слепа, но все остальные чувства стали такими выразительными, что сводили с ума.

Я слышала его шумное дыхание, запах его тела сбивал с толку, а ощущение под пальцами — пламенными.

— Этот... — Вновь новое место. Дмитрий положил мою ладонь себе на живот, где был самый большой и длинный шрам. — Оставили мародёры. Я получил его, когда спасал Янис. А этот, — Дмитрий, совершенно не стесняясь, поднял ногу, — твой. Мой самый любимый.

Швы еще не до конца рассосались, и я ощущала пальцами стяжки.

— Я дал тебе почувствовать свои, а теперь я хочу почувствовать твои.

— Дмитрий...

— Просто позволь. Поверь мне, Елена.

— Х-хорошо...

Я крепко зажмурилась, представляя, как Дмитрий зажигает свечу и внимательно оглядывает меня.

Однако он вновь удивил меня.

Та ладонь, что уже была в его руках, оказалась у его рта. Первые укусы начинались там. Дмитрий мягко поцеловал их.

Я шумно выдохнула.

Каждый укус — его поцелуй. Каждый шрам — его мягкие движения. Он не спешил, залечивая всю область руки. Стоило ему сделать это — меня пронзала дрожь. Дмитрий поднимался по плечу, доходя до шеи. Я думала он остановится, но он перешел на другую руку, начиная все сначала.

Дмитрий брал всю мою искалеченную душу, каждый осколок, что вонзался в меня и собирал заново. Словно мозаику, он складывал все пазлы, внимательно уделяя внимание каждому кусочку.

Я пылала диким огнем и уже не могла сдерживать громкие выдохи. Но когда Дмитрий замер напротив моего лица, я не сдержалась и опустила глаза ниже, видя, что и ему уже невмоготу. Однако Дмитрий продолжил испытывать мое терпение.

Он поцеловал ключицу, спустился ниже. Сначала губами обхватил сосок, а потом провел языком, втягивая его внутрь. Я застонала, задрав голову.

Мое тело так истосковалось по ласке, но еще больше оно желало ласки Дмитрия.

Отпустив одну грудь, он проделал то же самое с другой, придерживая первую рукой и дразня ее пальцами.

Мне казалось, я не выдержу и разлечусь на сотни осколков. Но Дмитрий только начинал свою пытку.

Он отстранился, поднял меня на стол. А потом встал на колени. Приблизился к животу.

— Нет! Только не там...

Урод.

Дмитрий и сам был на грани. Он дышал быстро и шумно, кусал свои губы. Он сдерживал себя. Ради меня.

Не сводя с моего лица глаз, опустил ладонь на шрам живота. Кончиками пальцев обвел «дерево» узоров. Постепенно спускаясь ниже.

Мой пульс зашкаливал.

И когда он дошел до нужной точки, одновременно нажимая на нее, опустил губы на шрам. Его язык обводил линии, пальцы рисовали круги. А я умирала и возрождалась вновь.

— Этот шрам — твоя броня. — Между поцелуями говорил Дмитрий. — Носи его с гордостью, Елена. Носи и помни, на что способна ты и твое тело. Смотри на себя так, как я смотрю на тебя.

Я опустила взгляд. Свет свечи удачно упал, открывая стоящего передо мной Дмитрия на коленях. Его взгляд... голодный настолько, что только от этого у меня сводило ноги. Жадность, желание, страсть... любовь.

Больше я не могла дышать, не могла жить. Стекло вновь взорвалось, разбрасывая меня по комнате, унося куда-то далеко ввысь.

Но когда Дмитрий приложился губами между моих ног, я вновь обрела форму. Все то, что казалось мне мертвым — ожило.

Стон глубокий, дикий и не терпящий сорвался с губ.

Дмитрий описывал круги языком, доводя меня до края, но не желая отпускать. И когда я едва не погибла, сидя перед ним, сложив ноги на его плечи, он ввел в меня палец.

Мне казалось, лучше не может быть.

Может.

Огонь достиг апогея, поджег мою кожу и стер меня с лица земли.

Дмитрий упивался мной до конца, пока я едва ли не рухнула на деревянный стол, но он уже поднялся и мягко подхватил меня за талию.

Дмитрий улыбался как мальчишка и смотрел на меня так счастливо, что огонь, что я думала, потух, вспыхнул вновь.

Теперь меня ничто не могло остановить. То, чего я так давно хотела. Я возьму. Потому что могу.

Впившись в него, я ощутила собственный вкус. Я кусала его, тянула губы, и Дмитрий только крепче сжимал меня в своих руках. Но я спрыгнула со стола и обошла его. Он не желал отпускать, держал за одну руку.

Взяв свечу, я подошла к другим и немного дрожащими руками поднесла к потухшим.

Неужели ты считаешь, что, если я мог примириться с твоими внутренними шрамами, не смогу и с этими, Елена?

Зажгла одну, вторую.

— Это... необязательно, — сказал Дмитрий. Он запинался и почти не мог сдерживать себя.

Я улыбнулась, а когда повернулась, увидела, как он смотрит на мое тело. Без жалости. Без брезгливости.

Вожделенно.

Я медленно направилась к нему, внутренне чувствуя себя королевой, императрицей, солнцем этого мира.

Дмитрий дал мне полное право ощущать себя именно так.

Легонько толкнув его к столику, я подошла к нему вплотную.

— Как я давно этого хотела.

— Так... уж и давно? — шумно дыша сквозь зубы, спросил он.

Вместо ответа я опустилась на колени, подставив под ягодицы ступни, чтобы лучше доставать до повязки, что натянулась до неудобства, и быстро сорвала ее.

Я подняла глаза на Дмитрия. И могу поклясться, что только от одного этого взгляда он чуть ли не кончил.

Мне не хотелось медлить. Я хотела получить свое.

Беря его одной рукой, я губами обхватила головку и провела по ней языком.

Дмитрий выругался. Его руки вцепились в стол до скрипа.

Продвигаясь по стволу губами, я обводила вены языком. Я наслаждалась тем вкусом, тем чувством, что вызывало приятную боль между ног. Дмитрий сдерживался, но иногда его бедра предательски рвались вперед, желая оказаться глубже. Он постанывал, награждая меня за старания.

Я закрыла глаза, рисуя языком дорожки, смакуя вкус.

Но меня резко подняли на ноги.

— Я больше не могу терпеть! — взревел Дмитрий.

Все случилось так быстро.

Вот я на коленях, а вот Дмитрий резко поднимает меня на руки и сажает на этот стол.

Застыв между моих ног, он жадно вглядывался мне в лицо, а потом нежно и медленно заполнил всю меня до конца.

Толчок — я воспарила.

Толчок — я рассыпалась.

Толчок — я собиралась.

Мои ногти царапали его плечи, зубы кусали его губы. Его ладони на моей груди. Сжимали, играли с сосками. Дмитрий сводил меня с ума, сгорая целиком.

— Посмотри на меня, я хочу видеть тебя.

Я раскрыла глаза, видела, как Дмитрий прикусывал свою губу, как брови сошлись на переносице, как ненасытно он следил за моими стонами.

Сначала толчки были сильными, но размеренными, однако с каждой минутой они становились быстрее, резче и жестче. Дмитрий терял контроль, а я помогала ему, кусая то в шею, то за ухо.

Выдохи Дмитрия становились громче, движения теряли человечность, скатываясь к чему-то первобытному. Он сжимал мое тело, проникал в меня все грубей.

А когда понял, что ему осталось совсем немного, приложил пальцы между моих ног. Я застонала еще громче, больше не в силах сдерживаться. Я насаживалась на него сама, заставляя наши тела встречаться еще громче и яростней.

И наконец я взорвалась и пала в бездну. А Дмитрий последовал за мной.