Сибирь

Полный рюкзак с вызовом смотрел на меня с угла комнаты. Я не разбирала его, всегда держа наготове. Мирослава была права. Я грезила этими вылазками.

Убраться. Убраться подальше от этого места! От этих людей! Их взглядов.

Меня не пугали зараженные, февральские морозы.

Уже ничто не сможет испугать.

Вчерашний вечер я не покидала комнаты, что мы делили с Марком. Он не возвращался, и я хотела, чтобы так и оставалось.

Рюкзак продолжал меня буравить.

Я поднялась со скрипучей кровати, заправленной каким-то старым розовым пледом. Тона спальни выглядели сухими, безжизненными. Прямо как я. Обстановка меня не волновала, всем занимался Марк. Старое зеркало в углу отражало тощую фигуру. Одеваться не было смысла, никто не заходил без стука. А Марк уже видел.

Волосы растрепанными волнами обрамляли выпирающие плечи. Я взяла расчёску, думая, как лучше заплестись. Нужно надолго и так, чтобы не мешались. Возможный душ будет на середине пути, если не в самой «Сибири».

Взгляд сам собой спустился ниже, оглядывая худые серо-бежевые груди, терпимо-торчащие ребра, по животу...

Меня сейчас вырвет.

Сглотнув, я с усилием проводила расчёской, беспристрастно сверля себя взглядом. Косы решила сделать две, оставив их висеть тонкими нитками. Надела термобелье, такие же носки, а дальше сложила запас в рюкзак. Спальный мешок, коврик для сна, сухпайки и медицинский чемодан лежали уже там.

Чашка!

Перед глазами мелькнула картина, как мне протягивают стакан, из которого кто-то уже пил. Я поежилась. Чашка упала поверх одежды.

Дальше я надела флисовый комбинезон, водонепроницаемые серые штаны и тяжелые трекинговые сапоги с хорошим сцеплением бежевого цвета. Осталось надеть куртку и можно идти.

Я поволокла рюкзак, который весил не меньше тринадцати килограмм, в зал. Марк не пришел меня проводить и помочь. Его можно понять.

Я бы тоже не пришла.

— Елена. — Мама стояла у стола, натянув улыбку, но красные глаза выдавали недавно пролитые слезы. Каждый раз она отпускала меня с тяжелым сердцем и прощалась.

Как и я.

— Мам.

Мы крепко обнялись. Она выдохнула мне в плечо. Хрупкие плечи затряслись, всхлипы рвались из нее, но она старалась сдерживаться.

Не нужно. Я не хочу этого видеть!

Она до конца не хотела отпускать меня, но время шло. Чем раньше я выйду, тем быстрее мы дойдем до первой остановки. Зима выдалась суровой, поэтому каждая минута была на счету. К тому же, как относится командир «Браво» к задержкам, я не знала.

— Мне пора.

— Да-да. Просто боюсь, что ты...

— Я вернусь.

— После отца... мне так страшно потерять кого-то из вас.

Замолчи! Замолчи!

Она заглянула мне в глаза, стараясь найти хоть крупицу эмоций. Я знала, что она видит: сухие, блеклые, почти прозрачные зрачки, но главное — полные равнодушия. К ней и к кому-либо еще. Но мама все равно старалась, ей хотелось видеть взаимность, видеть любовь к ней.

Этого не будет.

— Дочь, просто всегда помни, мы ждем тебя.

— Где Леон? — будто не слыша последних слов, спросила я. — Хотелось с ним попрощаться.

— Он попросил не говорить. — Лицо матери осветила улыбка, но грустная. — Но так мне будет спокойней. Иди, дочь. Возвращайся.

Уже на пороге, застегивая темно-оранжевую куртку, я обвела комнату взглядом. Каждый раз это происходило словно в последний.

Может, в этот раз повезет?

Голубая краска на стенах, широкий диван, чтобы поместились все, хотя семья редко собиралась. Стол с множеством стульев. Наверное, мама часто ждала, когда мы наконец-то соберемся за ним. Кресло в углу и корзина пряжи на полу. У мамы хорошо выходило вязать, особенно детские вещи... Она вязала для Алисы и что-то на заказ. Рядом большая лампа, что я купила для нее. И плед, что подарила Алиса.

Вся эта комната — мамин оплот. Место, где она старалась сохранить семью, искала поддержки и любви. Её убежище.

Или тюрьма.

Я потянулась к стене, где гвоздиком прибита потрепанная фотография. Та, что всегда брала с собой. Уголок с папиным лицом почти стерся. Я, как по привычке, провела большим пальцем по этому месту. Скоро сотрётся.

— Ну что, пап, вновь путешествие? — прошептала. — Может, мы, наконец, встретимся?

-ˋˏ✄┈┈┈┈┈┈┈┈┈┈┈┈

Холод хлестанул с такой силой, что я повалилась назад под тяжестью рюкзака. В последний момент мне удалось выровняться, и я крепче затужила ремешок на груди. Снег врезался в кожу, больно царапая. Небо было тучным и грозным, оно опускалось ниже, желая раздавить. Ледяной воздух щипал кончик носа. Я глубже укуталась в шарф.

Замечательная погодка.

Идти недалеко, нужно лишь миновать несколько домов и пройти по главной улице аванпоста. Высотки местами защищали от ветра. Чтобы вычистить каждую в «Пути» уходило немало времени, но на верхних этажах всё равно никто не жил. Оборудованы только третий и четвертый, самые теплые и менее продуваемые. Пустые, заброшенные магазины так и не облагородили, для этого не хватало ни людей, ни ресурсов. Они стояли призраками с обветшалыми вывесками, битыми окнами и старыми надписями, напоминая о том, что когда-то мы жили, а не выживали.

Вокруг пусто. Слишком раннее время для выхода. Рабочее время начиналось с девяти утра и заканчивалось к пяти.

Передо мной выросли высокие железные ворота. Поверх створок находились вышки, тянущиеся вдоль всего забора, на них стояли вооруженные патрули. Солдаты следили за периметром. Тревожных флажков нет, значит, поблизости чисто.

Звук застывшего металла неприятно резал слух. Полоска света ширилась, пока не открыла спрятанный от меня горизонт, пришлось поднять руку и выставить ее против солнца, чтобы хоть как-то защитить глаза. Каждый раз, выходя за ворота, я испытывала легкий мандраж, будто спящая часть души просыпалась, неприятно вздрагивая, но потом переворачивалась на другой бок и вновь проваливалась в сон.

Вдох. Я сделала шаг. Когда глаза немного привыкли, я встретилась лицом к лицу с «Браво».

Взгляд уцепился за высокого, широкоплечего мужчину, что осматривал меня, словно очередной товар. Или скорее посылку. Он придирчиво оглядел цвет моей куртки — сам он, как и все остальные, одет исключительно в белый и серый, — огромный рюкзак за спиной и, наконец, остановился на лице.

Мужское лицо скрывала балаклава, оставляя открытыми только зеленые глаза, в которых явно читалось недовольство.

Я скривилась и также придирчиво осмотрела его. Правда, кроме одежды и автомата наперевес, рассматривать было нечего.

До ушей долетели странные звуки. Это был... смешок? Зеленые глаза отразили пушинки снега, и в них я смогла разглядеть искорки смеха.

Мой свирепый — как я надеялась — взгляд метнулся в сторону, увидеть, смеялся ли кто-то еще.

Может, сказать им, что я могу тонким скальпелем вздернуть их артерии?

Но стоило мне встретить щелочки глаз одного, как внутри что-то стрельнуло, и едва не кинулась вперед. Вместо этого я громко спросила:

— Что ты здесь делаешь?!