𝓞𝓫𝓿𝓲𝓽𝔂𝓮 𝓨𝓪𝓭𝓸𝓿𝓲𝓽𝓸𝔂 𝓛𝓲𝓵𝓲𝓮𝔂.

*** История: Shinha_min ***

Каково это - скучать при живом человеке о нём же самом? А не знать на самом деле до конца, быть полностью уверенным в том, что он жив? Что, быть может, точно так же скучает по вам? На самом деле, это очень грустные вопросы. Юнджин ответы на них не находила, сколько бы раз в темноте своей комнаты их себе не задавала, и сколько бы не пыталась смотреть под разными углами, старательно силясь найти зацепки и раскрутить этот цикл мыслей, что вились подобно змеиному клубку, цепляясь и извиваясь, путаясь так, что не разберешь где кончается одно, и начинается второе. Кажется, что правильного мнения, как и на любой другой подобный этим вопросам, просто нет. Это немного огорчает, но больше и полнее обескураживает. То, как люди могут приобретать и терять свою ценность в чужих жизнях, то как по взглядам и разговорам становятся кем-то, кого-то ты более не узнаешь, то как их отношение к тебе и твоё к ним может поменяться в секунду, в мгновение из-за каких-то деталей и вещей. Как просто некоторым бывает сделать шаг назад от пропасти в которую неминуемо бы упали, вовремя не оглянувшись на мораль и здравый смысл. И как так же просто кто-то ступает в неё добровольно, не озираясь ни на что из способного сдержать, вернуть на порог когда-то иной реальности. Как легко вернуться назад из темноты? Полного мрака людского отчаяния и безразличия? Холода из бездны бездействия? Насколько это может быть легко? Подобные темы действительно обескураживают. Каждый ушедший человек, подобен ещё одному шраму на сердце. Его не видно глазами, не почувствовать руками, не описать словами. Его можно лишь прожить и сохранить в памяти. Или навсегда отказаться от всех упоминаний о. Чтобы больше не болело так адски сильно.

У Юнджин шрамов было много.
На правой коленке, чуть выше коленной чашечки, от падения с велосипеда в детстве, маленький и округлый, - если не приглядываться пристально никогда и не заметишь. Под левой лопаткой продолговатая белёсая царапина, - неудачно упала с дерева, ободрав тогда ещё детскую нежную кожу об ветки. Это "боевое ранение" изредко давало о себе знать и во взрослой жизни, если ей приходилось обо что-то долго облокачиваться спиной, или неудачно потянуться встав утром с постели. На мизинце и безымянном пальце правой руки, - чуть шершавая, маленькая, длиной едва в пару сантиметров в высоту и примерно три в ширину полоса некогда болючего до жути ожога, полученная от мармита на кухне ресторана, связывающая при каждом взгляде на неё с не самыми лучшими воспоминаниями. Но самый нелюбимый её шрам никто бы не смог разглядеть на теле, найти его физическое воплощение или облачëнное в воспоминание, время от времени колющее фантомной болью, словно напоминающее о себе возвращавшимися к ней образами его получения, - как с другими, уже зажившими или зашедшимися рубцами. Нет, тот был зарыт в самой глубине души. Где-то там, докуда не достаёт свет наружного общения, куда нет хода тем, кто в жизни задерживается мимолëтно, слово ожидая на пероне следующий поезд, что унесёт навеки прочь, в другие города, страны и континенты. Это шрам напоминающий о матери. Казалось бы зачем что-то знать о человеке, с которым её ничего уже давно не связывает? И всё равно так до отвратительного точно всегда возвращающийся к ней, без оглядки на уже прожитое и прошедшее. Всё ещё такой на диво живой. Незакрытый гештальт, - так его бы назвали преподаватели кафедры психологии. Но как не назови, в какие понятия и определения не отнеси, - всё одно. Неприятно. Неправильно. И не хочется лишний раз думать об этом, но оно всё равно из раза в раз упорно думается и спрашивается. В пустоту и одиночество, наедине с собой и своими размытыми росчерками, - с отягающей раздражительной от того, что ответа так и не находится. Будто бы его и нет совсем.

Юнджин совсем не помнит мать. Ни как та выглядела, ни как звучал её голос, ни тем более как та улыбалась. Улыбалась ли ей вообще когда-нибудь? Были ли у неё поводы?

Чего ей стоило оставить её? Жалела ли хоть раз о том, что сделала? Искала ли встречи? Она не знает, не помнит, и честно говоря, даже и не хочет её встречать, чтобы хоть что-то из этого у неё узнать. И не то чтобы это было важно теперь, в конце концов, Хан выросла взрослым, здравомыслящим человеком, без тележки психологических травм за спиной, - подарком от родителей, который несомненно получила, если бы выросла в неполноценной семье не самого лучшего уклада социальной ответственности. И это во многом было благодаря как раз матери, и её поступку - который подарил тот шанс не быть рядом со своим ребёнком. Дал возможность узнать ещё меньше, чем той удалось запомнить в принципе, о таком важном человеке, как родная мама. С одного годика Юнджин росла в доме малютки, и с тех же самых пор про ту женщину, что обычно называется биологической матерью, никто ничего особенного ей не рассказывал. Ни где живет, ни как у неё дела, ни жива ли та вовсе. Абсолютный минимум данных. В какой-то степени получается, её огородили от того, что могло её сломать, или хотя бы знатно покорëжить, - едва ли образ жизни женщины, что отдала дочь на попечение государства лучился покоем и размеренностью. Что же, это было с одной стороны крайне славно. На одну проблему, с чьим следом на биографии пришлось бы разбираться, стало меньше. Но отчего-то в груди селилась темнота, холодная и пустая, - и в редкие дни становилось до злых и отчаянных слëз грустно. На языке вертелся один единственный вопрос, который никуда не исчезал пока она росла, и всё менялось круговоротом, - места, люди, мысли и её мнение о происходящем, - но он оставался камнем преткновения. Почему?

Почему ты отдала меня, мама? Почему ни разу ни пришла ко мне, даже чтобы просто узнать, всё ли хорошо? Почему не искала встречи, когда забрали из дома малютки? И сотни и сотни тысяч почему, на разные лады и тона, и каждое из которых остаётся без ответа и по сей день.

В три года её взяла чета Хан, как маленькую сестрёнку их родному сыну, чтобы дети могли всегда стать друг для друга опорой и поддержкой, и там уже волноваться по поводу здравомыслия растущего ребёнка перестали и воспитатели. Перестали шептаться под покровом ночи в своих комнатах о том, как жаль детей, что остаются без тепла и ласки самого дорого человека так рано. Юнджин удалось сохранить психику в достаточной твёрдости и целостности и до двенадцати, когда в приёмной семье, откуда слава всему сущему больше она назад не вернулась, поддержали её идею поддастся в столь непростую вещь, как психологию, под влиянием от профессии их отца, господина Хан Джинхвана, очень успешного психолога-криминалиста, ныне преподающего в Корейском национальном университете полиции. Ей было страшно и очень интересно одновременно, слушая ещё тогда, в те далёкие годы, о том, как папа и его коллеги находят зацепки и раскручивают самые интригующие дела, как по крупицам выстраивают портрет подозреваемого, и по его подобию, по этим для кого-то и не значительным граням, находят его. Ищут ответы на такие же странные, как и сами люди, их нутро и смысл жизни, вопросы.

Что людей толкает на безумства? Что ими движет, когда они убивают? Что испытывают? Остаются ли они довольными от того, что их долго ищут и не могут годами поймать? Каково это, - быть заключённым в ловушку в своей же собственной голове наедине со страхом?

Психология давала ответы на многие вопросы, касающиеся поведения и мотивов людей. И всё было терпимо, - чем старше она становилась, тем сильнее увлекалась, оставалась до ночей в городских библиотеках, и много искала и выпысывала по теме из интернет форумов. Пыталась даже профилировать сама по самым громким делам и уже известным заключённым, сходясь или напротив совершенно не соглашаясь с мнениями следователей и ведущих профайлеров в тех, или иных случаях. Собирала множество мелочей, сохраняя их, словно драгоценные камни в шкатулочке, в своей голове. Всё это всего лишь различные мелочи при первом взоре, но из которых и строится целая картина, обретая образ и смысл, раскрывая скол за сколом, - зеркало чужой души.

Люди это всего лишь набор мелочей, и думая об этом подобным образом ей становилось легче. Ведь и её особенности поведения и манера разговора, стиль одежды и предпочтительные цвета, произведения искусства, любимые книги и фильмы, музыка, что заставляет трепетать от восторга, срываясь в громкие подпевания, даже интерес к психологии и людям, их мыслям и интерпретации тех в жизни - для кого-то прочего были лишь нюансами, тонкостями общего образа такого человека, как Хан Юнджин. Все люди, словно большие пазлы, состоят из множества таких штрихов, на быстрый очерк ресниц по одиночке совсем ничего и не значащих вовсе. И это, пожалуй, было самым интересным, - то как эти элементы и создают неповторимые черты характера и целой композиции, в которые кто-то влюбляется до беспамятства, а кто-то неистово ненавидит и проклинает.
Люди безумно увлекательные создания, у каждого из чьей составляющей можно извлечь нечто потрясающее, не похожее ни на кого, абсолютно экстраординарное, - и этим можно заниматься всю жизнь. Как нет двух одинаковых отпечатков пальцев, двух одинаковых расцветок глаз и схожих улыбок, так нет и двух полностью идентичных индивидиумов.

И только поэтому, когда одним утром Джисон ворвался к ней в комнату и распотрошил упрямо постельный кокон состоящий из тандема одеяла и подушки, она его не отправила далеко и надолго, - весь его вид давал почувствовать на вкус этот шлейф загадки, влекущей к себе тайны человеческого несовершенства. Брат полный какого-то заразительного энтузиазма улыбался совершенно восхищëнно и блестел карамельно-карими омутами, не переставая её трясти в попытках добиться полного внимания и сосредоточенности на нём, уже полностью одетым и собранным, готовым к новому дню и его дарам.

- Ты не поверишь, - тут же доверительно сообщил Хан, стоило только ей завалиться на него, таки выпав из вороха белоснежного одеяла, и уткнуться в его правое плечо носом и немного щекой, потирая заспанные глаза и едва уловимо зевая, но при этом всей собой выражая готовность погружаться в новости. По его скромному наблюдению, конечно. - Мы едем на вызов. Нас с тобой преподаватель Им направила на аналог стажировки вместе со следователем Хван на место самого настоящего происшествия. И кажется это будет просто чудесным уловом. Она намекнула, что дело просто образцово-показательное, с точки зрения учебника, и нам как идущим на диплом с отличием было бы полезно с ним однакомиться. Сказала, что за нами заедут в девять, потому давай-ка быстро, в ванную приводи себя в порядок. Я сделаю тебе чай.

Юнджин ещё раз сонно моргнула, заторможенно загружая новые данные в систему обработки информации в её голове, и у Джисона появилась наглядная демонстрация того, как по мере всё большей усваиваемости сказанного, его сестра загоралась так знакомым ему огоньком азарта ко всему, что имело отношение к криминальной психологии. Подобный же портрет он видел сам каждый раз смотрясь в зеркало, - и это было самым согревающим и основополагающим фундаментом в их семье, стержнем на чьей крепости строились их увлечения и интересы, так красиво переплетаясь в них и отражаясь линиями судьбы, что приобретала заманчивую манеру дразнить, будто кидая им, жаждущим острых ощущений, надежду на пробу себя.
Мол, так и читаясь меж строк чуть ехидным, - «попробуйте свои силы, решите если сможете, бросьте себе вызов. Готовы ли вы?»Буквальная любовь ко всем видам психологии, доставшаяся им наравне от родителей, преподавателя отца и одного из лучших психологов столицы матери, искрила в них кострами до небес. Подмывала этот "вызов" принять, узнать, станут ли победителям или пополнят ряды поверженных.

«- Готовы ли мы?- виднелось в глазах напротив.»

- Вау, - выдохнула окончательно проснувшись та, и тело её со стремительностью, которое ожидаешь в самую последнюю очередь от только что вставшего с постели человека скрылось за пределами комнаты, где-то по направлению к ванной и умывальнику. Утро начиналось просто превосходно, и его продолжение определённо обещало за собой какие-то тайны и расследования, а что ещё могло быть для них лучше?

Детство Юнджин пахло печёными яблоками. Мягкими и нежными, с окутывающий запахом мëда, корицы и творога с изюмом, - такие очень часто пекла О Минëн, их мама, помимо работы очень нежно относящаяся к своему хобби, готовке. Звучало смехом вместе с братом, бегом по лестницам в их прежнем доме, и раскиданными поцелуями-бабочками от их бабушки, которая любила обоих внуков безмерно, не делая различий между ними на родных и нет. Юность пестрела красками чуть коричневых от старости страниц томов, километрами исписанных тетрадных и блокнотных листов с разными выдержками из публичных дел и слушаний. Обменами с Джисоном своими записями и различными мнениями на те или иные спорные решения суда и их исполениями. Часами оживлённых дискуссий всей семьёй в гостинной, - иногда перетекавшими в целые студенческие лекции отца и разборы со стороны более узкой направленности психологии матери.
А её взрослая жизнь влекла за собой тенями ещё только предстоявших решить и разобрать по милиметрам дел, где они наконец-то были не просто сторонними наблюдателями, ещё не до конца повзрослевшими школьниками или первокурсниками университета, - а самыми настоящими участниками. Теми, к кому будут прислушиваться, вовлекать в многочасовые перепалки и с кем вместе смогут найти и задержать самых интересных, с точки зрения исследований их нутра людей. Тех, кто уже переступил грань морали.

«- Давай рискнëм, - рвалось из неё.»

И могло ли что-то быть лучше? Для неё вряд ли. По крайне мере за это ей стоило бы поблагодарить родную мать, что когда-то оставила её на попечительство в доме малютке, и больше ни разу не показалась на свет.
Ей было не о чём сожалеть.

~~~

Вы когда-нибудь задумывались о смысле или ценности жизни? Вас разделяли с родными, сёстрами или братьями? Задумывались ли вы, как живёт ваша родная половинка без вас? Может быть, она уже мертва? Не хотелось в это верить... Но Юнджин уже не вернуть, и ей остаëтся только отомстить за неё всем, кто хоть раз тронул её пальцем, пока она была жива. Что касается матери, даже не понятно... Жива ли она вообще? Она просто исчезла из жизни двух сестёр, оставив одну дочь на свою близкую подругу, а другую отдав в дом малютки. Когда-нибудь Джису надеется, что поймëт её.

Проснувшись утром раньше очередного VIP-заказа, она увидела перед собой спящего мужчину, который положив руку под щëку сладко посапывал. Медленно встав с кровати, молодая женщина прошла по следам своей одежды, разбросанной по всем поверхностям номера. Щеголяя в одних чёрных стрингах и прикрывая грудь руками, та взяла платье с дивана, а туфли с сумочкой - у выхода из комнатушки. Вернувшись, начала натягивать на своё голое тело красное платье с глубоким декольте. Молния платья была спереди, так что ей не доставило труда застегнуть его до уровня сосков, на которых были проколоты шипы вдоль окружности, что сейчас сексуально выпирали сквозь ткань. Сев на мягкий диван, особа кончиками пальцев на ноге скользнула в чëрного цвета туфли на высоком каблуке.

Она давно не рассматривает эти все номера, дома и так далее. Хотя и один другого краше, - всё так дорого, богато и с пафосом. Ей просто нравится играть с этими пачками денег, которые так и несут ей в руки, лишь бы иметь право назвать её своей на одну ночь. Глупые мужчины, а у самих жены и дети. Уроды.

Встав с места и подойдя к зеркалу у выхода, щёлкает своими каблуками по кафельной плитке, не жалея ушей мужчины, что сладко спит, достаёт из сумки красную помаду для губ, и слегка проводит по губам в форме сердца, подкрашивая стëршийся цвет. Расчесывает волосы после "бурной" ночи и, не оглядываясь, выходит из комнаты гостиницы, медленно шагая к лифту. Качая бёдрами, направлялась вдоль коридора до нужного ей объекта. Вдруг Ли слышит, как одна из дверей позади открывается и кто-то выходит. Не обращая на это вниманме, подходит к лифту, нажимая на круглую кнопку и складывает руки на груди в ожидании. И тут двери, спустя пару секунд, открываются, а сзади слышится мужской басистый голос.

- Дамы вперёд, - произнёс голос молодого мужчины, пропуская девушку вперёд себя, зачарованный её широкими бёдрами в красном платье.

От такого голоса у Джису пробегает табун мурашек; этот тембр голоса, акцент на глубокий бас, проникают сквозь кожу, заставляя слегка возбудиться. Но она не из тех, кто вешается на первых встречных; ей дай повод поиграть и выжать все соки, что только есть.

- Какой вы джентльмен, - не показывая своего лёгкого возбуждения и азарта, та проходит в лифт мягкой поступью, чуть слышно отскакивая ритм каблуками, словно кошка перед захватом мышки в свои цепкие лапки, выпуская коготки.

Повернувшись лицом к лицу, брюнетка видит довольно симпатичного мужчину, лет двадцати восьми, в бардовом костюме на голое тело, которое еле прикрывает оголённую, накаченную грудь. Его волосы были медово-золотистого оттенка блонда, а глаза карие, как любимый кофе Ли. В губах зажата зубочистка, а руки в карманах строгих, но элегантных брюк.

Для Тэхёна открывается вид на её очаровательное лицо с губами в форме сердца, как и у него, лишь оттенённые яркой красной помадой. Погляд его нисходит ниже, к упругой груди с манящими сосками, которые выпячиваются через облегающую красную ткань. Чёрные волосы изящно струятся по спине, а чёлка разделена на две части; одна прядь слева нежно заправлена за ушко, где сверкает серьга от Dior. Её глаза, цвета бескрайнего моря, сверкают редким голубым колером, завораживая своим великолепием. Их образы словно перекликаются: оба в красном, оба изящные и сексуальные. Окинув девушку взглядом, Тэхён заходит на противоположную сторону лифта, вставая сзади, и перемещает языком зубочистку во рту. Джису нажимает на кнопку первого этажа, ухмыльнувшись про себя. Облокотившись бëдрами о поручни, она любуется собой в зеркале. Двери лифта открываются, и та, механически, сама себе не отдавая отчëта в уже давно выверенной походкой от бедра, устремляет взгляд к ресепшену на первом этаже, привлекая восторженные взгляды здешних мужчин и женщин. Тэхёну остаётся лишь наблюдать за этой горячей незнакомкой, медленно перемещая зубочистку с одной стороны на другую.

***

- Здравствуйте, студенты, - произнесла она входя в класс с пальто в руках и убирая чёрную прядь волос за ухо.

В ответ все поднялись с мест, слегка кланяя головы и хором произнося: "Доброе утро, мисс Ли." Джису улыбается в ответ на их приветствие и аккуратно вешает своё чёрное пальто на вешалку в шкафу. Встав за преподавательским столом, видит на нём журнал группы, учебный лист и прочие бумаги.

- Итак, поздравляю вас с переходом на шестой курс! - с теплом произнесла преподаватель, открывая толстый журнал и ища название своего предмета.

Юнджин тоже могла бы сейчас быть такого возраста...

На мгновение в сердце затаилась грусть и одиночество, хотя она была старше её всего на три года. Ли помнила её, крошечной и беззащитной. Листая фотоальбом приëмной мамы, она однажды наткнулась на семейное фото: их трое - мама, Юнджин и она. Малышка сидела на руках у мамы, а сама старшая стояла рядом с цветком в руках. Это было лето, полное тепла, а сейчас, увы, вокруг царило лишь холод и безразличие.

- Спасибо большое, что занимаетесь с нами! - пришла в чувства от вновь прозвучавшего хорового ответа, и вновь удивилась такой завораживающей синхронности у этой группы будущих медиков.

-Вы сегодня очень красивая, мисс Ли, - с улыбкой произнесла одна из студенток, заметив новый чёрный брючный костюм. Пиджак был слегка приоткрыт, открывая белую рубашку, а неизменными оставались только шпильки с тонким каблуком и наручные золотые часы.

- Спасибо, Лиса, - ответила та, бросив взгляд на Манобан, а затем вновь перевела его на журнал, где чёрными чернилами было написано "Химия - Мисс Ли Джису". - Давайте начнём? Кто сегодня отсутствует?

С этими словами женщина начала занятие, ведь неизвестно кому поставить минусы в зачёт, если не знаешь, кто отсутствует. Её предмет бывает сложен для некоторых, но медицина и вовсе была не из лёгких. Занятие завершилось через полтора часа, и она, стоя у стола, отмечала первые оценки и прогулы.

- Мисс Ли, сколько у вас сегодня занятий? - спросил один из студентов, подняв глаза на женщину. Нет ничего удивительного, что Чон Чонгук пытается вновь позвать на свидание, - это происходит уже второй год. -Зачем вам эта информация, Чон? - спрашивает всё же та, вновь опуская взгляд в журнал.

- Я хотел вас проводить домой. - он говорит это открыто, не стесняясь ни своего возраста, ни её. Оперся бёдрами об учительский стол, почти прикасаясь к ней. Тихо вздохнув, она поднимает глаза, сплетая пальцы в замок.

- Я не нуждаюсь, спасибо за заботу. - отвечает коротко, и вновь взяв ручку, возвращается к работе с журналом.

Парень уже собирался что-то сказать, но в аудиторию вошла её спасительница. Хотя они и не были близки, Ли была ей благодарна. На той была чёрная юбка-карандаш до икр с разрезом сзади и свободная кофточка "летучей мыши". На ногах ботинки на невысоком каблуке, а чёрные колготки делали образ завершенным.

- Мисс Ли, вы уже закончили? - подошла Дженни с учебниками математики, прижимая их к себе. Её волосы были собраны в небрежный пучок, из которого выбирались локоны.

- Здравствуйте, мисс Ким.- студент отвлёкся от своего объекта воздыхания, поклонился вошедшей и стал покидать аудиторию.

- До свидания, мисс Ли, - сказал, обернувшись на мгновение, а затем исчез за дверным проемом.

- Здравствуй, Джен, - поздоровалась та с вошедшей знакомой, которая заняла место за первой партой и аккуратно разложила свои учебники на столе.

- Что-то случилось? - Джису уже за шесть лет поняла, что когда та приходит и что-то ставит на стол, у неё всегда есть вопрос. Мельком глянув на молодую девушку, снова переводит взор в журнал, продолжая работу.

- Да. Я бы хотела тебя пригласить... - начинает Ким Дженни шёпотом, так чтобы никто, кроме них, не услышал разговор. - Не могла бы ты пойти со мной на двойное свидание? - спрашивает, пододвигаясь ближе, опираясь на локти и произнося слова едва слышно.

- Что? - усмехается Ли, поднимая глаза и ставя последнюю оценку за эту пару предыдущей группе, а затем закрывая журнал. - Прости, я не хожу на такие события, - тянет чуть слышно, вновь усмехнувшись.

Эта Дженни Ким - она всегда что-то выдумывает и хочет её куда-то увлечь. Нет, Дженни, не получится, у неё сегодня важное дело. Прости.

- Жаль... Они такие классные, - попытки зацепить прдругу провалились, и, сложив руки на подбородке, Джису улыбается этой кареглазой брюнетке.

- В другой раз, сегодня я занята, - вставая с места, пододвигает стул к столу, и следом направляется к шкафу, вытаскивая из него вешалку с пальто. - Прости, Джен, - поворачивается к ней, надевая пальто и убирая вешалку обратно в шкаф.

- Ну, ладно. - лёгкая печаль звенит в чужом голосе, но сама отвергнутая вновь хватает учебники, вставая со стула. - Я пойду, звонок скоро! - произнесит брюнетка выбегая из аудитории. Джису успевает лишь шепнуть прощание.

***

- Тише, мышка, я только попробую, - тихо произнесит женщина, медленно вводя очередной вариант своего "зелья" через иглу в шею, прижав невзначай большим пальцем на конец.

Мышь пищит ещё лишь миг и тут же затихает. Осторожно перемещая её на пластиковую основу клетки, та ждёт результата, откинувшись на спинку стула. Смотрит на наручные часы, и сбрасывая с рук влажные резиновые перчатки, тут же выбрасывает их в мусорное ведро. Это место - её святилище, где она творит зелья "справедливости" для своей младшей сестры. Небольшой кабинет за стенкой женской спальни, наполненный пробирками и полочками с химическими препаратами, словно типичное химическое царство на минималках.

Вновь взглянув на золотое украшение, нежно сверкающее на запястье, она приходит к выводу - это именно то, что нужно. Взяв в руку красный маркер, проводит линию вдоль последней формулы, написанной в осеняющем мудростью маленьком блокноте коричневого оттенка. Открывает первый ящик под столом и вооружившись новым шприцом, наполняет его наполовину, готовясь к предстоящему этапу. Закрыв колпачок, возвращает шприц обратно в ящик. Блокнот и мышь отправляет в сейф, надежно запирая его кодом.

Встав с места, выходит из своей домашней лаборатории, заперая за собой дверь и пряча ключ под матрасом двуспальной кровати. Мельком взглянув в окно, направляется к гардеробной, открывая деревянные дверцы.

На улице царит глубокая ночь, и лишь белая луна освещает ей путь.

***

Подъехав на своём BMW S7, она припарковывает машину недалеко от роскошного мотеля. Стучит в нужную дверь, оповещая временных жильцов о визите. Дверь открывается через минуту, и в проёме появляется пожилой мужчина с тщательно окрашенными белыми прядями.

- Извините, я заблудилась и, видимо, отстала от своих друзей, - произнесит Джису, надевая маску очаровательной невинности и укутываясь в пальто с ещё большей силой. Мужчина, встретив её взгляд, на мгновение замирает, охваченный недоумением, пока молодая женщина быстро бормочет свои слова, одной рукой удерживая шприц в кариане, чтобы тот не выпал.

- Вы не могли бы мне помочь? - поправив подол своей чёрной шляпы, она покорно заглядывает ему в глаза, словно окутывая его своим потоком женского очарования.

- Д-да, конечно, заходите, - с послушным восторгом произносит мужчина, открывая дверь шире, чтобы впустить рыжеволосую девушку в номер.

- Спасибо, аджосси, - улыбается та, стремительно проходя в комнату.

Он стоял к ней спиной, и она, на мгновение затаив дыхание, стремительно вытащила шприц из кармана. Резкое движение, и яд проникает прямо в шею. Тело начинает обмякать. Джису безжалостно расправляется с трупом, оставляя на нём таинственный конверт с чёрным штампом в виде лилий с шипами.

- Это тебе за мою сестру, урод.

Затягивает на шее как можно крепче удавку, и едва сдерживается от порыва завязать очень ироничный бантик на прощанье. Закончив с этим и поднимает с пола свой шприц и прячет его в карман. И берёт курс на свободу, - покидая мотель и направляясь к машине. У самого автомобиля та снимает шляпу и выбрасывает парик в ближайшую урну, уверенная, что здесь уже много лет не установлены камеры наблюдения. Садится в салон, заводит мотор, и, оставив позади свои тайны, выезжает с этого проклятого места, скользя по старой и почти безлюдной трассе. Каждый оборот колёс звучит как прощальный аккорд, а воздух наполняется ощущением свободы и лёгкости, как будто она сбросила с себя не только маску, но и груз прошлого. Вокруг мир струится в бескрайние горизонты, а впереди лишь открытая дорога, готовая принять её, оставляя тени ночи позади.