Очерки сломанных

"Лучше б, ты забыла меня"

Кто случайно угробил чужую жизнь? Молодец, Мюриэль!

—Ну сколько дадут такой неудачнице? Год? Пять?—ищу нужную информацию в интернете, ожидая в коридоре студенческой поликлиники, что расположена неподалеку от главного корпуса университета. Едких запах нашатыря не привел девушку в сознание, и ее тело пришлось транспортировать на носилках.

—О! Причинение смерти по неосторожности наказывается лишением свободы на срок до двух лет,—читаю вслух.— А что с отягчающими?

—Если тупость, криворукость и хронический синдром неудачника можно отнести к этим обстоятельствам. То светит тебе пожизненное, Эн Дейдбрайд!—открылась дверь с ноги и в приемной показалась длинноногая блондинка в короткой черной джинсовой юбке.—Ты опасна для общества! Фу-у!—опустила большие пальцы с дорогущим маникюром вниз.

—На кой ты приперлась сюда?—уставилась во все глаза, если сдерживая гнев.

—Это ты какого хрена не сгинула до сих пор?—зацокала на каблуках в моем направлении.— Сказала же, проваливай!—больно сжала запястье и дернула на себя. Ее резкий рывок заставил меня упасть с неудобной скамейки на колени.—Какая же ты жалкая, Элька,—плюнула та, наступив мне на руку, которой пришлось упереться в холодный кафель.

—А-ай!—взвыла от невыносимой боли, казалось,ее каблук продырявит ладонь насквозь. На глаза выступили предательские слезы.— Дина... Пожалуйста...

Как же унизительно было оказаться перед ней в таком положении. И это моя лучшая подруга? Что произошло, черт побери, что ее отношение так резко изменилось ко мне?

—Была ничтожеством и останешься им. Никогда не...—послышались шаги и ей пришлось отступить.

—Ну и кто тут виновница "торжества"?—окинула нас странным взором появившаяся из-за дверей молоденькая медсестра в бледно-розовом халате и широких белых штанах.—С ней все в порядке. Всего то маленькая трещина в носовой перегородке,—ответила на испуганные лица.

—Скажите, Люси сможет придти на занятия сегодня?

—А вы кто?

—Дина. Наш куратор послал меня сюда,—блеснула улыбкой.

Ну, конечно, кого же еще? Такую старосту-выпендрежницу еще поискать надо!

—Нет. Доктор хочет провести еще некоторые обследования, чтоб убедиться что у нее нет сотрясения.

—Она жива?—влезла с идиотским вопросом в разговор.

—Дура,—закатила глаза "подруга".—Еще не поняла это?

Тур в колонию строгого режима отменяется. После пар накарябала объяснительную, и меня отпустили домой. Пока. Зашвырнув сумку в угол, зарылась под одеяло с чашкой ароматного кофе. Его тепло обжигало ладони. Руки трясутся до сих пор. На экране мелькают картинки, смешиваясь в кашу. В голове сквозит ветер. Сама не замечаю, как впадаю в глубокий сон.

***

С утра объявили строжайший выговор за то, что совсем забыла о сестре и ее тренировках.

—Она же маленькая еще! Представляешь шок, когда никто так и не пришел забрать ребенка после танцев? —вопила мама.

За завтраком вдребезги разбила любимую Иркину кружку с пони. Папа сказал, что это на счастье, но младшая сестра поспешила убедить в обратном. Пришлось выслушать нытье, угрозы по поводу того, что и моя чашка будет однажды так же рассыпана по полу тысячью острых осколков, которые обязательно вопьются мне в ногу.

Быстро слопав гречневую кашу, отправилась в свою комнату. Разгребая завалы на письменном столе, наконец, добралась до несчастной тоненькой зеленой тетради. Запихав все необходимое в рюкзак, уже собралась выходить, но внимание привлек лежавший на столе, среди всего этого хаоса, планшет с портретами. Вдруг сцены последнего вечера с Вильгельмом стали выползать перед глазами обрывками. Внутри все сжалось, кончики пальцев обожглись, словно ударом тока. Он просил не рисовать? Но кто же тогда обещал перезвонить?

—Люди не держат слово. Так почему должна я? —тяжело выдохнула, закинув планшет в сумку.

Я никогда не училась рисовать специально— это само собой как-то выходит. Часто, когда сильно злюсь или же эйфория плещет аж из ушей, достаю планшет и делаю наброски. А иногда делаю это совсем неосознанно. Эти картины особенно выразительны, но я не всегда могу вспомнить, как это сделала... только лицо и чувства, что переполняли в тот момент, когда схватилась за карандаш. Рисуя, будто заглядываю в душу людям, кажется, могу почувствовать, что им довелось пережить, а что только предстоит. Становлюсь одним целым с ними, сливаясь душой с рисунком.

Но что такого в моих пристрастиях к графиту и бумаге? Почему Он против этого?

Весь день старалась отыскать в вечном потоке студентов парня с черными, как смоль, волосами и обворожительной улыбкой. Но вокруг проплывал только круговорот черно-белой формы, Бен Ингерда же нигде не было.

И почему высматривала его среди толпы? Раньше было достаточно посмотреть на всегда занятое по будням парковочное место. Знала, что в здании, по обшарпанным аудиториям бродит родная душа. Теперь же ждала встречи с ним. Волновало, что его здесь нет.

И почему?

На следующий день ничего не изменилось. Прошла неделя я и не знала, что думать. Может, он просто заболел? Но Вильгельм не брал трубку телефона.

—Скажи, я нравлюсь тебе... хоть немного? — произнесла почти шепотом первое, что пришло на ум, глядя прямо в глаза.

В его кармане снова завибрировал телефон.

—Прости, закончим этот разговор на сегодня, ладно? Я должен решить еще одно очень важное дело, а тебе надо домой. Пока, —уголки губ еле вздернулись вверх.

—Важное?!

—Да.

—А я? —прокусила нижнюю губу. Во рту разлился солоноватый вкус.

—Я позвоню.

—Слушай, не бери в голову. Я не хотела этим ничего...—язык заплетался. Сердце колошматило в груди так, что ноги стали ватными, и я уже не была уверена в том, что выберусь из машины самостоятельно.

—Сказать? — под маской спокойствия на красивом лице выступило беспокойство. А выдавали все карие глаза и крепко сжатые челюсти.

"Испортить, Вильгельм. Разрушить,"—глотала слова, не осмеливаясь издать ни звука. А он, кажется... ждал этого?

—Я понял- откинулся на спинку сиденья, громко вздохнув. — Иди.

Что он мог понять? Исчез. Ничего не сказав, просто молча пропал. Но ведь можно было поговорить? Нужно было обсудить это, Бен Ингерд! Я бы поняла все. Не стала бы обижаться, сердиться, ревновать, хотя бы просто потому что сама не знаю, что со мной произошло. Можно было бы забыть, что еле слышно прошептала. Я бы пошла на это ради пятиминутного разговора по вечерам, возможности видеть его иногда в университете, изредка встречаться на крыше, в парке. Просто ради присутствия ... как раньше. Пожалуйста.

Но не знаю, в чем причина. Мне нужна помощь.

А его нет.

Может, пора забыть привычку: высматривать по утрам на парковке черную Audi? Может, пора забыть его номер телефона?

Кажется, он решил оставить меня наедине с собой. Но знал ли он, что такое одиночество причиняет лишь боль?

***

По ушам бьет звон будильника на тумбочке. Зарываюсь в подушках, укрывшись одеялом с головой. Вставать не хочется.

За окном ярко светит солнце, это первые его лучи за целую неделю. Сегодня на небе ни облачка. Новый день. Проблемы старые. Кое-как добравшись до ванной, встаю под теплую струю и представляю, как вместе с водой с меня стекает все это дерьмо жизни. По комнате распространяется запах лаванды. Наконец, шум воды смолкает и я, тщательно вытершись мягким полотенцем, укутавшись в халат, выхожу из комнаты с запотевшим зеркалом.

На кухне горланит Стас Михайлов из колонок, которые мама стащила из моей комнаты, подпевает отец, пританцовывая с ложкой в руках. Вхожу я и ломаю всю эту идиллию. Хмурюсь, на лице выступает недовольство: мало того, что день паршивый, так и это еще тут! Сольный концерт, с утра по раньше!

Мне никогда не нравилась любимая музыка родителей— она ломает настроение еще быстрее, чем Ирка своим нытьем, которая сейчас влетает на кухню, как всегда с куриным гнездом на голове, бубня под нос слова из песни Тимы Белорусских "Мокрые кроссы".

—А можно это выключить? — фыркаю, усаживаясь на свое место за столом.

—Не нравится не слушай, — огрызнулась Ира.

—Я бы рада, но как ты себе это представляешь? — закатила глаза.

Ой, все. И без того ужасному утру конец.

—Девочки, не ссорьтесь с утра пораньше, — принимается разнимать нас отец. — Чай или кофе?

—Чай! — воскликнула Ира.

—Ничего.

—Дины, что-то давно не видно, — задумчиво произнес, наливая кипяток в новую Иркину кружку, на сей раз с поросенком, розовым таким, но она уверяет, что это тролль.

—Ага, — киваю, ловля себя на мысли, что скорее пришибу ей голову дверью, чем пущу за порог.

В университете нет особых требований к внешнему виду студентов, но на собрании первокурсников, сказали, что рваные штаны, мини-юбки, майки, тапочки— не приемлемы. Но сегодня день, когда все правила пойдут к чертям— демон сожрал все хорошее, что было во мне, если было вообще, и выплюнул депрессию в лицо.

Вместо классической юбки натянула черные облегающие джинсы с подворотами, рванные на коленях, вместо блузки надела черную кофточку, а на месте галстука на шее красуется черный чокер с блестящими на лучах камушками цвета рубина.

—И чего это мы такие красивые?— зыркнула маленькими глазками пятидесятилетняя бабулька на пропускном пункте.

И как это у них только получается вертеть головой на триста шестьдесят градусов? Еще б секунда, и я бы прошмыгнула вдоль крашенных в серый тон стен мимо охраны! Но нет, тепеь придется карябать не пишущей синей ручкой объяснительную. А у нас демократия вообще-то! Однако женщины старой закалки СССР не знают этого слова и ко всему рваному на коленях, не похожему на классические брюки относятся с опаской, ненавистью.

Мы сидели за одним длинным столом у окна в столовой, когда на горизонте показалась фигура нашего куратора-студентки Надежды.

—Приветики, мои хорошие! — плюхнулась она на пластмассовый стульчик. — А чё это вы такие тухлые?— сдвинула накрашенные брови.

—У нас микроэкономика,— ответили хором.

—Та-ак, а ну-ка быстро натянули лыбу, чтоб банан можно было вставить! Люсь, не пугайся, они обычно не такие дохлые,—тяжело вздохнула.

Люси?! Я оторвалась от пирожного и подняла глаза. Девушка. Кореянка. Она была похожа на азиатскую Барби: темные густые блестящие волосы, спускающиеся на плечи, глаза цвета кока-колы, над разрезом которых явно уже успел поработать хороший пластических хирург, идеальные скулы, аккуратненьких немного курносый носик с пластырем на перегородке, и слегка пухленькие алые губки, за которыми таились белоснежные ровные зубы, отличная фигура, осанка. А кожа была абсолютно белой, как у европейцев. Обнаружив на себе наши любопытные взоры, она застенчиво блеснула обворожительной улыбкой, а на ее щечках появились две милые ямочки, которые придали и без того красивому личику еще более прелестный вид.

Все с любопытством глядели на азиатскую красотку: девчонки с завистью изучали ее идеальную внешность, а парни просто и откровенно пялились. Пышная юбка в складку еле прикрывала зад. И как ей только родители разрешают в таком ходить? Мои бы изъяли вещь раньше, чем я успела бы выйти в ней на люди.

—Пока не заметно,— плавно опустилась на Сашино место, которое тот по-джентельменски уступил.

Вот, черт, а под толстым слоем консилера и тональника отливают фиолетовым еле заметные синяки в области глаз и носа.

—Так, Серый, харэ жрать, давай свой коронный!—цокнул языком Саня, высокий худощавый парень с копной рыжих кудрявых волос.—Женек, че вы там в своем КВН учили? Блесни-ка!— дернул за воротник светловолосого в очках с толстым стеклом и квадратной оправой, прям как любят ботаники.

—Да, чего! Я всего раз там был!—закобенился тот.

—О! Серега красавчик! Четче, четче, говорю пятками отбивай!— громко захлопал в ладоши Санечка, пытающемуся танцевать чечетку одногруппнику.—Так! Девчата, не волнуйтесь, Саша Белый нервно курит в сторонке, когда Жека морит анекдоты! Евгеша, ты подводишь группу, соберись,— похлопал по плечу очкарика.—Давай, а то вспомню, как ты пытался подкатить к той девчонке, ущипнув ее за зад. Считаю до трех и рассказываю всем, что она оказалась нашим преподом по экономической географии.

—Придурок, ты и так это уже ляпнул!

Все прыснули. А я сидела и пялилась на девушку, что хохотала напротив. Что это, черт побери, значит? Она будет учится с нами? Поэтому Дину, как старосту и отправили тогда в больницу? Твою комедию, я чуть одногруппницу не грохнула?

—Женечка, из тебя отличный юморист! А если будешь рассказывать истории из жизни, так просто сказочный!—дубасила ладонью по пластиковому столу Нели. У нее рыжие волосы и зеленые глаза. Она плохо запоминает людей, но за то все запоминают ее из-за звонкого смеха, как у ребенка.

—Ну, вот, ЭУ-115, лучшая!— лыбилась Надя во все тридцать два, отбросив длинные темные волосы назад.—Ребята, ето лубоффь,—стала гнуть пальцы в знак сердечка.— А, ето, Люси, и она будет учится с вами. На кой хер прилетела в Челябинск издалека, нам не понять, поэтому и не спрашиваем. И, короче, маи харошие, любим, жалуем, красотку не обижаем. Всем ясно?

—Угу,—синхронно кивнули.

Весь день, новенькая, делала вид, что не узнает и не замечается меня, когда все потянули к ней ручки знакомиться, я воздержалась, надеясь в глубине, что дверью в нос ей отшибло память.

—Группу надо сплотчать!—громко заявил Саша, взобравшись на парту.

Аквариум. Так мы называем нашу аудиторию, где проходят семинары по английскому языку. Панорамные окна вместо стен. Здесь нет связи, не то что проектора или нормальной smart доски (это та, на которой можно писать фломастерами. Да. Да. Для студентов из Челябинска кусок белого пластика и пара маркеров— уже инновация.). В университете есть система распределения студентов на группы по уровню знания языка. При поступлении сдаешь экзамен и все, дело сделано. Я попала в самую сильную, сама не знаю, как так вышло. Со мной здесь же помимо других ребят Саня, Дина и Люси. Раньше, сидела с подругой, но она сбежала к кореянке и теперь мне приходится глядеть на новенькие начищенные до блеска Саничкины туфли с острым носком.

—Предлагаю сходить сегодня в комнату страха,— чуть не наступил парень мне на палец.

—Эй! Слезь уже, придурок!—дернула за штанину.

—Элька, не шкни! Ну, что думаете, народ?

—Ты! У тебя корона съехала, дайка поправлю!— швырнула в голову парня ручкой, но он успел увернуться.

—Сдурела?

—Хватит! Все тетради истоптал!

—Да скройся уже, ненормальная!— фыркнула, развернувшись ко мне с первой парты, новенькая. Глаза гневно сощурились.—Ну, помял он тебе бумагу, главное, что не рожу. Думаешь, знакома с болью?— коснулась пальцами пластыря на перегородке носа, давая понять: "Я все помню. Узнала."

Зубы ударили в дробь. Чувство вины и страха заиграло на нервах, как на органе, похоронный марш.

Она вскочила с места и в мгновение ока очутилась рядом.

—Все самое адское только впереди, моя хорошая,— произнесла одними губами над моим ухом, так чтоб только я смогла ее расслышать.

И я услышала.