Глава V. Стекло под кожей
Это был обычный день. Точнее, должен был быть.
Лира смеялась утром, рисовала в блокноте новую обложку к их любимому треку, собиралась созвониться с Эйреном вечером.
Но вместо звонка пришло сообщение:
«Мне нужно сказать кое-что. И прошу — не перебивай.»
Она почувствовала, как внутри всё замерло.
И даже не ответила, просто ждала.
«Я запутался. В последнее время всё странно. Мне... хорошо общаться с другой девушкой. С Вейлой. Мы много переписываемся. Она меня понимает. Не как ты. Я не говорю, что люблю её. Но... к тебе у меня будто всё потухло. Прости.»
Она читала это снова и снова.
Пальцы онемели.
Мир исчез.
Сердце — не разбилось. Оно выпало наружу.
Вейла.
Та, которая никогда не улыбалась Лире даже вежливо.
Та, которой было всё равно.
Она крутилась рядом с Эйреном. Забрасывала смешные мемы, недомолвки, намёки. Играла.
Лира видела это. И понимала: её место заняли. Не лучше — просто легче.
А она...
Она не просто страдала. Она тонула.
Плакала двое суток без сна,
писала стихи на клочках бумаги,
выкладывала видео, где сидит на полу и не может говорить сквозь слёзы.
«Я отдала тебе всё. Всё. А ты отдал это другой. Слишком легко. Слишком быстро.»
Эйрен видел это. Всё.
Сердце его не молчало — но он не мог разобраться в себе.
— Я не хочу, чтобы ты так страдала. Я не знаю, чего хочу. Но прошу... не плачь по мне. Хотя бы две недели. Дай себе дышать.
И Лира пообещала.
Она не плакала.
Только сидела в темноте.
Не ела. Не пила.
Писала.
Я не живу, я считаю время без тебя.
Дни без еды, часы без сна.
Стихи вместо диалогов.
Лёд вместо тепла.
А ты — молчишь.
А она — рядом.
Вейла не отпускала Эйрена.
Он не признавался в чувствах, но и не отталкивал.
Они катались с друзьями, смеялись, пили.
Он курил, глядел в окно, всё реже проверяя сообщения.
Лира ждала.
Все знали.
Верея звонила каждую ночь.
— Он, блин, ослеп. Я бы уже лично поехала вытряхнуть из него здравый смысл.
Мариэль писала Эйрену:
— Ты её убиваешь. И даже не замечаешь. А ведь она — единственная, кто бы умер за тебя, если б пришлось.
Илай, обычно молчаливый, тоже вмешался:
— Знаешь, я не лезу в чужое. Но таких, как Лира, больше нет. И ты это поймёшь. Но, может, будет поздно.
Лира не говорила никому, как сильно ей больно.
Она просто жила. Механически.
Открывала глаза. Писала.
Закрывала.
Стирала.
Снова плакала — но молча.
И ждала.
Потому что верила,
что где-то за этим пеплом
ещё может родиться свет.
Она считала дни.
Прошла неделя с того самого сообщения,
где Эйрен сказал:
«Подожди. Может быть, потом...»
Слово "потом"
стало её клеткой.
В нём не было даты, обещания, тепла.
Но оно оставляло надежду.
А она — убивала.
Лира ждала.
Каждый день она проверяла, не написал ли он.
Он не писал.
Но и не исчезал.
Смотрел её сторис.
Иногда ставил лайк.
Словно говорил:
"Я здесь. Но не с тобой."
Внутри неё было землетрясение.
Она не ела — не потому что на диете.
Пища просто не проходила в горло.
Грудь болела физически.
Словно сердце — это не метафора, а орган,
расколотый пополам.
"Он же обещал. Он же был мой. Он же говорил: я — твоя семья. Как можно забыть такое?"
Её подруги держали её из последних сил.
Верея звонила каждый вечер, не давая ей уйти в тишину: — Слышишь, ты ещё дышишь. Значит, мы не сдались.
— Я не дышу. Я просто живу от звонка до звонка.
— Тогда я буду звонить всегда.
Мариэль приезжала с мороженым, конфетами, глупыми фильмами.
Они смотрели, молча, в обнимку.
Плакали. Вместе.
Илай, даже он,
не самый близкий,
не самый разговорчивый,
однажды прислал короткое сообщение:
«Если тебе станет совсем плохо — просто скажи. Я приеду. Без слов. Просто рядом.»
Это было неожиданно.
И ей стало... тепло.
Но не вовремя.
Она не могла впустить кого-то нового,
пока Эйрен был в её крови.
Лира не писала Эйрену напрямую,
но каждое её действие кричало:
«Я всё ещё здесь.
Я тебя жду.
Я не ушла.»
Она выкладывала новые стихи.
Писала на разбитой клавиатуре ночью:
"Ты залез под кожу.
Не просто в душу — глубже.
Ты стал тенью под сердцем,
и я сама её не вырежу."
А он?
Он жил.
Гулял.
Смеялся с Вейлой.
Курил.
Молчал.
Иногда ему становилось тяжело —
он закрывал глаза и вспоминал,
как Лира шептала:
«Я люблю тебя, даже когда ты не любишь себя.»
Тогда ему хотелось взять телефон. Написать. Позвонить. Вернуться.
Но он... не знал, что чувствует.
А ещё — боялся.
Боялся разбить её ещё раз.
Боялся снова не справиться.
Боялся себя.
А Лира тем временем — умирала в тишине.
Каждое утро было агонией.
Каждый вечер — надеждой.
Каждый сон — иллюзией, в которой он рядом.
А потом — падение.
Прошла неделя.
Он всё ещё не вернулся.
И в груди у неё зазвучало новое слово:
усталость.
"Я не знаю, сколько ещё смогу ждать.
Я не знаю, дождусь ли.
Но знаю — никто и никогда
не заменит мне его."