Ломка

— Брюс, давайте начистоту.

Он знал, что ему не понравится то, что он услышит.

Брюс сложил руки на груди. Леланд, безусловно, расценит это как желание загородиться. Брюс не любил психологов.

— Вы провоцируете его. Вы это понимаете? Брюс?

— Снова это?.. — он покачал головой.

— Вы уходите от разговора.

— Доктор...

— Вы можете спорить со мной, — она подняла руку, жестом призывая к молчанию. — Но не с фактами. Догадываетесь, почему он сорвался именно сегодня?

Он убрал руки с груди и сунул их в карманы брюк.

— Что вы хотите сказать, что я... я не знаю, плохо влияю на него? Что вы, собственно, предлагаете, док? Мне его бросить? Перестать навещать? «Прости, Джон, но твой психиатр считает, это вредно для тебя».

— Брюс!

— Доктор, ОН внес меня как свой экстренный контакт.

— Брюс! Речь не о вас.

— Я не говорю о себе.

— Каждый раз, когда я пытаюсь вести с вами диалог, вы переводите разговор на себя. Не нужно так на меня смотреть. Относитесь ко мне как вам угодно, но Джон Доу — мой пациент. Я его знаю столько, сколько здесь работаю. И мне не все равно, что с ним будет. Вы понимаете, что он, скорее всего, никогда не выйдет из больницы?..

Его желудок упал куда-то вниз.

Никогда.

«...Не думаю, что мои шансы когда-нибудь выбраться отсюда велики, Брюс...»

Серые стены, серый потолок, серые решетки, серое небо. Горькие таблетки, безразличные голоса, грубые руки, отупевшие лица, шарканье по полу, крики, стоны, вой по ночам, стук в стены, рутина одинаковых дней. Семь часов — подъем, туман в голове, таблетки, завтрак, комната отдыха, таблетки, обед, камера, прогулка, ужин, таблетки, камера, темнота, сон. Семь часов — подъем, туман в голове, день за днем, день за днем, день за днем.

Одинаковое.

— Не вздумайте ему это сказать, Брюс.

Он не удержался от смешка.

— Вы в самом деле думаете, что он не понимает, доктор?

— Понимать и слышать это от врача — разные вещи.

— Я не собираюсь ему это говорить, док. Господи, зачем мне это?

— Вернемся к нашему разговору.

Он вздохнул.

— Брюс? Брюс!

Брюс дернулся и моргнул. Через мозг прошел резкий адреналиновый импульс. Он настолько погрузился в свои мысли, что несколько раз подряд не услышал Регину, смотревшую на него с выражением вежливого удивления на лице. Люди за столом либо старательно отводили глаза, либо откровенно рассматривали его.

Брюс кашлянул и выпрямился на стуле, собираясь с мыслями. Его взгляд скользнул по папке, покоящейся перед ним на столе. Дела Уэйн Энтерпрайзез и публичные мероприятия, требующие присутствия Брюса Уэйна, всегда были проблемой. Необходимой формальностью, от которой он не мог сбежать. Она приносила плоды, но сжирала время, как пламя сухие ветки. Каждый час потраченный впустую нес с собой невосполнимые потери. Он уже знал, что ответит на предложение совета директоров. Если бы этого не требовали формальности, он бы высказал свое мнение еще двадцать минут назад.

— Прошу прощения, я задумался над словами мистера Даггетта и потерял нить разговора. Что вы говорили?..

В выражении лица Регины проступило легкое раздражение.

Их отношения за прошедшие два года подверглись ряду испытаний. Брюс не мог не замечать, что в них поселилась некоторая прохлада. Он не мог винить ее за это. Регина простила ему Освальда, но столкновение с Харли Квинн было чем-то, что Брюс не мог исправить, просто попросив Альфреда скорректировать записи камер. Это беспокоило его. Кого теперь она видит в нем?

«...Ты ничего обо мне не знаешь!..»

«...Правда? А на мой взгляд в тебе очень даже много чего от твоего папаши...»

Он сдвинул брови.

Регина кашлянула и нервным движением поправила идеальную, словно сию секунду из парикмахерской, прическу.

— Брюс, мы говорили о том, что спрос и доход от нашей фармацевтики за прошедшие полгода упал на пятнадцать процентов. Около семи-восьми процентов мы потеряли из-за кризиса вследствие этой,.. — она кашлянула. — Вследствие всей этой волны... терроризма. Но еще семь-шесть процентов — на наших плечах. Кризис только способствует падению популярности нашей продукции. И с недавними... скандалами вокруг Уэйн Энтерпрайзез, — несколько человек беспокойно заерзали на своих местах, кто-то вполголоса что-то сказал, и Брюс почувствовал на себе пару взглядов. Регина кашлянула. — Если ничего не предпринимать, ситуация не только не выровняется сама по себе, мы продолжим терять деньги. Возможно, предложение мистера Даггетта — как раз то, что нам необходимо.

— Крема для омоложения кожи? — Брюс поднял бровь. — Лосьоны для рук? Новейшие технологии, в основе половины препаратов используются стволовые клетки? Удовольствие не из дешевых. Не понимаю, как на фоне кризиса это способно принести нам выгоду.

— Я прошу прощения, мистер Уэйн, но похоже, что вы и в самом деле потерялись где-то в начале беседы, — раскатистый голос Даггетта прокатился по конференц-залу.

У Даггетта был уверенный и сильный голос оратора, лидера. К такому хочется прислушиваться. Такой же харизмой, но более мальчишечьей, положительной, обладал Харви Дент.

Опасная харизма в опасных устах.

— Мистер Даггетт как раз говорил о более доступных для обывателей среднего и малоимущего класса средствах, Брюс, — пояснила Регина и передала ему включенный планшет. Надпись «Даггетт индастриз» с грубоватым, жестким, но запоминающимся логотипом индустриального вида неприятно била по глазам. Он коснулся пальцами экрана. Картинка поменялась. Брюс подавил желание зевнуть и прикрыл рот кулаком.

— Заживляющие крема, мази, бальзамы, все в доступном ценовом спектре. Даже малоимущие семьи смогут себе позволить. Цены выше тех, что вы можете видеть на прилавках аптек у самых дешевых препаратов, но они стоят каждого цента. И в отличие от дешевок, которые домохозяйки покупают и втирают детишкам в разбитые коленки, наши препараты действуют. Они не только обладают заживляющим эффектом, они действительно омоложивают кожу.

— Чудо-мазь, — Брюс улыбнулся краешком рта и бросил взгляд на Даггетта. Квадратное, и волевое лицо Роланда на секунду изменилось. В черных глазах сверкнула сталь — Брюс Уэйн всего лишь играл привычную роль плейбоя, но от прожженного бизнесмена не укрылся скрытый за легкомысленной улыбкой кулак.

Ему следовало быть осторожнее. Он не собирался иметь никаких дел ни с коррумпированным и безжалостным бизнесменом, ни с его далеко не безвредной продукцией, но и наживать могущественного врага в его лице ему не следовало. Особенно теперь, когда Бэтмен больше не в силах решать проблемы, требующие физического вмешательства.

— Да, мистер Уэйн, вы можете назвать это так. Мази — наша специализация.

— А так же БАДы, витаминные комплексы, — вставила Регина, безусловно ощущая, как накаляется в зале атмосфера.

— Да-да, средства для повышения потенции, регуляции женского цикла, гормональные препараты, аноректики, я знаком с продукцией компании мистера Даггетта, Регина, спасибо, — Брюс прервал ее. Его взгляд упал на часы на руке соседа. Тринадцать минут.

— У меня складывается впечатление, что мистер Уэйн не слишком заинтересован в делах компании, — Даггетт и издал низкий смешок, в котором явственно звучало презрение.

Брюс поднял на него глаза, улыбнулся и пожал плечами.

— Не всем дано вести дела, к сожалению. Мой отец был не только прекрасным врачом, но и выдающимся бизнесменом. Не могу похвастаться его талантами. К счастью, у меня есть хорошие помощники, — он повернулся к Регине и улыбнулся. Регина скептически посмотрела на него, подняла брови, но вежливо улыбнулась в ответ. Но в ее улыбке отсутствовала теплота. Если раньше этот трюк в самом деле мог с ней сработать, то теперь чар Брюса Уэйна явно не хватало. Лесть и обаяние больше не спасали.

— Спасибо Брюс. Вы в самом деле слишком скромно подаете себя, и слишком превозносите меня.

— Ваши хорошие помощники считают, что наше партнерство может принести вашей компании еще более хорошие деньги, мистер Уэйн. Вам, — он задержал на нем продолжительный взгляд, — и мне. Значит ли это, что вы к ним прислушаетесь?

— Несмотря на мою формальную должность главы Уэйн Энтерпайзез, решения принимаю не я, а совет директоров. Я лишь в силах оспорить или поддержать эти решения, — Брюс сложил перед собой на столе руки в замок.

— И? — Нетерпеливо спросил мужчина, откидываясь на спинку своего стула и в похожем жесте складывая руки на своем выдающемся животе.

— И...

Его карман завибрировал. Глухой звук входящего сообщения ударил по ушам с такой силой, будто рядом прозвучал пистолетный выстрел.

 — И, я человек осторожный, мистер Даггетт. Моя репутация за последние несколько лет изрядно пострадала и это отразилось на компании. В конце-концов, в названии Уэйн Энтерпрайзез стоит мое имя, — он вытащил под столом телефон, включил экран и опустил взгляд.

Одно входящее.

Тиффани.

— Я это понимаю, мистер Уэйн, но каким образом это относится к теме нашего разговора? — за его сдержанностью Брюс различал нотки раздражения, близкие к злости. Даггетт прекрасно знал, как это относится к теме их разговора, и он уже встал в защитную стойку.

— Дело в том, что ваши препараты до сих пор находятся в стадии разработки...

— Находятся? Мистер Уэйн, у меня большая компания. Не такая, как Уэйн Энтерпрайзез, но...

Он чувствовал на себе взгляд Регины и надеялся, что свет от экрана не сильно заметен из-под стола.

— ... в стадии разработки находится множество препаратов. Прежде чем начать выпускать продукцию, мы производим тестирование, и только когда...

ЭК, код зеленый. Гордон в пути. 30 мин. Дроны готовы. Поспеши.

Ему отчаянно хотелось подняться из-за стола прямо посреди речи Даггетта, швырнуть ему в лицо документы и покинуть зал.

Брюс Уэйн не мог этого сделать.

Без Бэтмена было некуда бежать. Лаз в пещеру завален. Выхода нет.

— Не сомневаюсь в добропорядочности вашей компании, но не могу принять этот риск, — он убрал телефон в карман и положил руку на лежащую перед ним папку. — Я проверяю всех потенциальных партнеров, и кое-что в вашей компании меня тревожит, — он снял резинки с уголков, неспешно вытащил на свет тонкую кипу документов.

Если ураган, которым была Аманда Уоллер, и принес в его жизнь что-то хорошее, этим, несомненно, был переход ее агента под крыло Брюса Уэйна. Скорость, с которой Авеста отыскивала информацию на людей, впечатляла и пугала. Сколько еще федералов подобрались опасно близко к тайне его личности? Альфред прав, Брюс был беспечен.

Собрать информацию на Даггетта было для Иман детской забавой.

— Это еще что? — спросил Даггет, поставив локти на стол. Регина перевела нервный взгляд на Брюса.

— Брюс...

— О, в этом нет ничего необычного, я уверяю вас, — он всплеснул руками. — Просто проверил пару вещей. Стандартная процедура. Как серьезный бизнесмен, вы понимаете, — мужчина напротив смотрел на него из-под сдвинутых бровей, его маленькие черные глазки, обрамленные сеточкой недобро смеющихся морщин, глядели цепко и расчетливо. Разумеется, он понимал. Что он едва ли мог понять, находясь в этом бизнесе, так это мотивы Брюса Уэйна, только что ударившего по протянутой ладони, сулящей золотые горы. Ладони, которая могла в мгновение ока превратиться в стопудовый кулак.

— Здесь собраны некоторые факты, — Брюс похлопал ладонью по кипе бумаг. — Скажем так, были довольно неприятные инциденты во время тестирования. Химические ожоги, травмы, отравления. Случаи госпитализации. Тестирование проводилось на людях...

Даггетт прыснул.

— Ну, разумеется люди участвуют в тестировании, Уэйн. Вы ведь тоже занимаетесь фармацевтикой, ваша компания. У этих людей был контракт. Мы не несем...

— Конечно. Все это мне известно, но, — они посмотрели друг другу в глаза. — Речь ведь не просто о бытовых отравлениях. Вы меня понимаете?..

Его рука снова коснулась папки, и глаза Даггетта метнулись к ней.

Он не стал упоминать о трех смертельных случаях. Не при совете директоров, если только он не хочет нажить себе врага раньше времени.

Трое человек умерли спустя длительное время после участия в тестировании препаратов, но ему не нужно было экспертизы чтобы связать два и два и сложить полученные ими травмы, госпитализацию, увольнение и, наконец, смерть после мучительной и безнадежной борьбы с раком кожи.

— Еще мы проверили отзывы на вашу продукцию. В основном положительные, но есть... вызывающие вопросы. Претензии, жалобы. И среди них я не могу не заметить нечто, меня встревожившее — многие пишут, что ваши препараты вызывают... зависимость.

— Чушь. Уэйн, это лекарства, а не наркотики. В последнее время ходит очень много толков, что гормональные препараты-де вызывают зависимость. Мода такая пошла. Еще в наши дни врачи утверждают, что воздухом дышать вредно, знаете ли.

— Охотно верю. Но статистика, — он постучал пальцами по бумагам. — Это, и... некоторые жалобы касательно аллергических реакций.

Если рак можно было назвать аллергической реакцией.

Схема была следующей: в большинстве случаев «чудо-мази» марки Даггетт Индастриз работали, как положено, заживляли раны, способствовали регенерации клеток. Все как в рекламе. Строчка в строчку.

В единичных случаях...

Регенерация и разрастание клеток становились бесконтрольными.

Байки про тестирование были именно этим — байками. Часть препаратов выпускалась, не пройдя достаточного тестирования, или показав смешанные результаты.

— Я бы хотел взглянуть на эти ваши... Бумажки. Если вы не против, мистер Уэйн.

— Вообще-то, против, — обаятельно улыбнувшись, ответил Брюс, не дрогнув под ледяным взглядом противника. — Я понимаю вашу заинтересованность, но люди, которые достали эту информацию, оказали мне услугу. На самом деле, они проделали большую работу, которую для вас должны были проделать ваши... юристы.

В любом серьезном предприятии, имеющим дело с большими деньгами, существовали люди, занимавшиеся сведением концов в воду. Уэйн Энтерпрайзез не был исключением. Проверка счетов, оплошностей, лазеек, по которым конкуренты могли докопаться до бизнеса и утопить компанию в штрафах, долгах и судебных тяжбах. Тяжелая, кропотливая работа, не прощающая ошибок. И затратная, что заставляло многие компании экономить на специалистах. Даггетт к таким едва ли относился, и причина, по которой информация попала в руки Брюса, заключалась, по-видимому, в двух пунктах.

Пункт первый: его люди, отъевшись и обнаглев, перестали опасаться, что к ним станут прикапываться, и расслабились.

Пункт второй: Авеста; люди Даггетта не были четой для профи федерального уровня.

— Поэтому я передам документы в руки Регины, чтобы, как представитель компании, она могла ознакомиться с причиной моих волнений и решить, насколько в этом свете сотрудничество с Даггетт Индастриз выгодно для Уэйн Энтерпрайзез, — он протянул ей папку и бумаги, и та приняла с явной неохотой, словно он протягивал ей раскаленный металл.

— Я прошу прощения, но всплыло что-то срочное, и я должен бежать, — он поднялся из-за стола, доставая из кармана мобильный телефон и демонстрируя собранию.

Рука Регина легла ему на плечо.

— Брюс, вам в самом деле лучше присутствовать.

Он знал, что бросает их в конфликтной ситуации с хищником в загоне, но то, что ждало его внизу, было важнее, и он не сомневался, что его люди сумеют справиться с безоружным бизнесменом.

— Мне правда жаль, но я должен бежать, Регина. Я прошу прощения. Здесь все, — он кивнул на папку в ее руках.

Она качнула головой и со вздохом убрала руку с его плеча

— Брюс, нам с вами нужно будет поговорить.

— Конечно, — он рассеянно кивнул. — Когда будет минута.

Она со скепсисом посмотрела на него и побежденно опустилась на собственный стул.

— Прошу прощения, — он поправил галстук и поспешил к двери.

— Изящный уход со сцены, Уэйн, — зычный голос Даггетта раскатился по комнате. — Кинуть потенциальному партнеру перчатку в лицо и оставить своих подчиненных разбираться с последствиями. И вы надеетесь удержать в своих руках что-то столь грандиозное, как Уэйн Энтерпрайзез? Однажды вы уже потеряли компанию, нет? Боюсь, как бы это не случилось снова.

Брюс обернулся. У него не было времени препираться. Они еще встретятся, но уже не как бизнесмены.

...Но и не как преступник и правосудие.

На его лицо легла тень, он до боли сжал ручку двери.

— Я это учту, спасибо, — он кивнул Регине и вышел за дверь.

— То, что произошло сегодня... Ничего похожего раньше не было. Ни до его выписки, ни после... Того, что случилось с ним на свободе.

— И по-вашему я это спровоцировал.

— Брюс, ваш первый и единственный неполный день в Аркхэме закончился тем, что вы вдвоем начали бунт.

— Джон начал бунт, — поправил он.

— Джон, который до встречи с вами был образцовым пациентом.

Брюсу стоило больших усилий сдержаться и промолчать.

Он многое помнил смутно из времени, проведенного в Аркхэме. Многое, но не те звуки, с которыми Джон избил тех двоих. Сдавленные крики боли и приглушенные резкие удары. Неподвижные тела на полу. Свежая кровь на батарее.

Брюс не хотел думать, не хотел знать, было ли это единичным случаем.

Легкость и готовность, с которыми Джон рассек щеку Зсазса...

... Заточка, из неоткуда появившаяся у него в руке.

... Лом, занесенный над головой детектива Буллока.

... Загнанный по рукоятку в живот Уоллер нож.

Он мотнул головой.

— Я уже говорил, я не просил его об этом, доктор, я пытался это остановить!

— Брюс, пожалуйста, — Леланд говорила спокойно, но он видел, как она раздражена. — Вы покидаете Аркхэм, и он несколько месяцев бредит вами, прежде чем его состояние стабилизируется, и он приходит в норму. В норму, Брюс. Понимаете? Когда он покинул стены этого заведения, он был стабилен.

— Стабилен? — Злость сжимала ему кулаки. — Док, я не знаю, по каким критериям вы решаете, кто из ваших пациентов здоров, но мне начинает казаться, что в вашей системе присутствует что-то очень, очень неправильное.

Молчание.

— Вы осознаете, что то... состояние, в котором находится Джон, не поддается лечению, Брюс?

Он моргнул, внутри клокочущим клубком ярости поднимался протест.

Он в это не верил. Отказывался верить. Любой недуг можно исцелить.

— Во всяком случае, я в это не верю. И я работала с ним много лет. Это нельзя исцелить, — он едва не вздрогнул. — Нельзя прогнать. От этого нельзя сбежать. Это можно только стабилизировать — и этим мы занимаемся в Аркхэме, работая с такими пациентами, как Джон. Давая им шанс на жизнь. Нормальную жизнь, насколько это для них возможно. А не... это, — она махнула рукой на серые стены кабинета.

Он молчал, рассматривая одинокую выпавшую черную ресничку у нее на скуле.

-То, что вы... беспокоитесь о нем, это важно, Брюс. Ему это нужно. Особенно сейчас. Чувствовать, что он не один в это мире, чувствовать простую человеческую поддержку. Но то, как вы это делаете...

Она вздохнула и покачала головой.

— Вы думаете, что знаете, как будет лучше, Брюс, но это не так. И то, что случилось сегодня — наглядный тому пример.

— Я не понимаю, вы хотите, чтобы я оказывал ему эту «простую человеческую поддержку» или оставил в покое, док? — Сухо спросил он, раздраженный.

— Я хочу, чтобы прежде чем что-то делать, вы советовались со мной, — в тон ему, резко и сухо. — Вы пообещали ему встречу через две недели.

— И я получу эту встречу.

Она поджала губы.

— Ну разумеется. Но если нет, Брюс? Что если нет?

— Не существует никаких если.

Леланд устало потерла переносицу.

— Вы отдаете себе отчет, что существуют причины, по которым врач решает, что для пациента лучше?

Он промолчал, ловя себя на том, что барабанит пальцами по поверхности стола, и перестал.

— Вы не послушали меня и тогда, когда я говорила, что следует повременить с вашими визитами.

— И? — Резко. — Он был счастлив.

— Разумеется, он был счастлив, — ее глаза вспыхнули, спина напряглась. — Он одержим вами.

— Я думаю «одержим» слишком сильное слово, док.

— Если вы и в самом деле знаете его достаточно хорошо, то понимаете, что это не так, Брюс. Видите ли, когда его доставили к нам из госпиталя, он был сильно подавлен. Полученные травмы, медикаменты, эмоциональная опустошенность, депрессия, вызванная возвращением в лечебницу после времени проведенного на свободе... Эта подавленность помогла нам начать стабилизировать его состояние. Понемногу, маленькими шагами, выводить на свет из того темного места, в которое он оказался загнан. Депрессия не располагает к надеждам, поэтому он вел себя достаточно ровно.

— Депрессия — это хорошо?

— Нет, Брюс. Но помочь человеку, который хочет выйти из депрессии и находится в состоянии относительного спокойном и восприимчивом проще, чем человеку, одержимому маниакальными идеями и не желающему с ними расставаться.

— По-вашему он одержим маниакальными идеями?

— А по-вашему, Брюс? Понимаете, нам нужно было время. Время, чтобы дать ему прийти в себя после потрясения, которое он пережил. У него хрупкий мозг, Брюс. У вас когда-нибудь были переломы?

— Пере... При чем здесь вообще переломы?

— Хочу привести пример, — она засучила правый рукав и подняла руку, демонстрируя ее. — Эта рука — здоровая, — она повертела ею, позволяя увидеть с разных сторон, затем засучила рукав на второй и подняла ее, медленно поворачивая. — Эта была сломана. Видите, левая рука имеет излом в месте, где кость срослась неправильно. Совсем незаметный, но, — она опустила рукава. — вы видите разницу. Это случается, если костям не дать время зажить. Происходит смещение, они срастаются не так, как нужно.

— При всем уважении, док, я не думаю, что Джон — это кость.

— Думайте, что хотите, Брюс, но дело в том, что Джон — пациент лечебницы, и мы его лечим. Вы не предлагаете альтернатив и мешаете работать. Вас бы допустили к нему, но вам нужно было сделать это раньше. Ему было непросто, знаете? Когда он о вас услышал. Он стал беспокойным, резко.

— Может, он не был бы таким беспокойным, если бы вы просто позволили мне его навещать.

Молчание.

— Может быть, — раздраженно. — Но, Брюс, вы не можете требовать от нас вылечить его и при этом не давать нам делать нашу же работу. Карты... Азартные игры, вы получили разрешение, но мы не просто так ограничиваем его. У него даже к книгам нет доступа, потому что мощные препараты, которые он сейчас принимает, сильно воздействует на мозг. И внимание к мелким деталям, напряжение зрения при чтении текста, все это может отразиться на нем — не только на голове, но и на общем самочувствии. Вызвать физическое недомогание, сделать его легковозбудимым, беспокойным. Мы отгораживаем его от этого — а вы приходите, чтобы в течение часа помахать у него перед носом игрушками, которые мы запрещаем, и унести их с собой. Мы стараемся привести его в состояние покоя, а вы приносите ему карты.

— Я не понимаю, каким образом сидение в одиночной камере, созерцание стен и постоянная скука способны улучшить его состояние.

— Приходите к нам работать, Брюс. Медбратом, на полную ставку. Отработайте хотя бы неделю, и я с удовольствием выслушаю все ваши замечания. Уверена, устроить это вам под силу.

Он промолчал.

— Вы только навещаете его в лечебнице, Брюс. Вы не лечите его. Вам доводилось ухаживать за больным человеком?

Он заерзал на стуле.

— Я имею в виду, по-настоящему больным? Нуждающимся в постоянном уходе?

— Нет.

— Тогда вам не понять, — она глянула в окно. Дождь за стеклом по-прежнему лил стеной. — Но я более десяти лет работаю в лечебнице. Поверьте хотя бы моему опыту, Брюс.

— Хорошо, карты... Может, были ошибкой, — нехотя признал он.

Джон украл одну.

— Вы даже не посоветовались со мной, прежде чем пронести их. Видите? — Она вздохнула. — И следом вы обещаете ему встречу через две недели. Вы представляете, что для него значат эти визиты? Это цель его существования. Его мозг больше ни на чем не сосредотачивается, тем более, не на терапии или желании пойти на поправку. Вы мне просто поставили ультиматум — даже если бы я хотела, я бы не могла отменить эту встречу без последствий. И это никуда не годится, Брюс. Мы не можем так работать, не друг с другом, а друг против друга.

Он закинул ногу на ногу, сцепляя руки в замок и сосредоточенно рассматривая царапины на столе.

— Я прошу прощения, я понял, к чему вы ведете, — ему стоило усилий это произнести. — Я был не прав.

— Я рада, что вы увидели это, Брюс. Я хочу помочь Джону. И ничто сейчас не способно нанести ему больше вреда, чем несогласованные действия между нами.

Она взяла в руки карандаш, задумчиво повертела его, потом, словно опомнившись, положила на место, кашлянула и бросила взгляд за окно: дождь лил. Четыре часа дня, и за окном густые беспроглядные сумерки.

— Теперь, Брюс, о причинах сегодняшнего поведения.

Он чуть повернул к ней голову.

— Понимаете, вы и ваши посещения для него источник наибольшей радости и наибольшей фрустрации.

Он откинулся на спинку стула, скрещивая руки на груди.

— Вы помните себя ребенком, Брюс? Вы помните, каково это — ожидание чего-то большого? Это может быть дата, важное событие, это может быть подарок, которого вы очень желали. Это может быть возвращение родителя. Любимое телешоу, которое показывают в определенное время.

Он издал задумчивый звук, в груди разлилось неприятное липкое чувство, от которого ему не терпелось избавиться.

— Не уверен, — неохотно ответил он.

— Всем знакомо это чувство. Знаете, когда я была ребенком, по локальному телевидению шла детская передача. Сейчас я даже не могу вспомнить ее названия. Она начиналась в четыре дня, и мне было восемь лет. Мой день начинался в семь, восемь утра. Время в таком возрасте тянется до бесконечности долго, Брюс, вдвойне, если вы чего-то ждете. Самое худшее? Дети настолько подвержены эмоциям, что это чувство ожидания заполняет собой весь мир. Оно лишает вас способности думать о другом, хотеть другого. Вы ждете определенного события — и чем оно ближе, тем болезненнее ожидание. Оно делает вас практически недееспособным. Лишает мотивации.

— Не припомню, чтобы такое со мной бывало, док, — пробормотал Брюс.

— У всех свой уровень эмоционального контроля Брюс, и свои способы справляться с эмоциями. Самый действенный — занять себя чем-то. Но немногие дети способны сознательно совершить это усилие.

Брюс резко выдохнул воздух, пытаясь скрыть раздражение, и убрал ногу с ноги.

— Я понял, к чему вы ведете, но при чем здесь дети? Джон — не ребенок.

— Ни в коем случае. Но вы не можете игнорировать или не замечать тот факт, что его... эмоциональный интеллект находится на очень низком уровне, Брюс. Вы знаете, за все эти годы он практически не сдвинулся с места. Разумеется, как взрослый человек он пытается себя контролировать. Он осознает проблему. Но он ушел немногим дальше девяти-десятилетнего ребенка. Джон знает это, но не может преодолеть — достаточно сильный повод для фрустрации.

— И?

— Каждый раз, когда вы приходите и уходите он испытывает очень сильные эмоции. У взрослого человека такое ожидание приглушено опытом, годами и выработанным умением бороться со стрессом, но у детей или Джона — нет. Это бесконечный повторяющийся цикл болезненного, изматывающего ожидания, совершенно нездорового. Каждый новый виток сильнее предыдущего, вырабатывает у него болезненный рефлекс на ваш приход и уход. Как у собак Павлова, знаете?

— Так снимите ограничения, — разозлившись бросил он. — Если это в самом деле так плохо. В чем смысл? Разрешите посещать его чаще. Займите его чем-то.

— Вообще говоря, я это и хотела предложить, — спокойно ответила Леланд, глядя на него оценивающе. Он моргнул.

— Вы хотели? — Подозрительно протянул он.

— Да, Брюс, обстоятельства поменялись. Приходится адаптироваться. Вы уже вмешались и спутали карты, так что мы не можем просто гнуть старую линию. Она не приносит результатов. Больше не приносит, — она откинулась на спинку стула, отзеркалив его позу. — Я бы хотела, чтобы вы чаще его навещали, чтобы это вошло в обиход, стало для него привычным. Сможете?

Он заерзал на стуле, невольно поднимая руку к лицу и касаясь пальцами челюсти, чувствуя под ними слегка колючую от невидимой щетины кожу. Сбитый с толку. Пришедший на войну, чтобы обнаружить врата неприятельской крепости распахнутыми, солдат сложившими оружие, и вражеского командира приглашающим его сесть вместе с ним за обеденный стол.

Леланд смотрела не него, и ее темные глаза стали холодными, в них заплясали брезгливые, презрительные искорки.

— Как часто? — Выдавил он.

— Раз в неделю, — будничным тоном, но не без резкости. — Лучше — два. У вас ведь достаточно свободный график, Уэйн?

Он почесал подбородок.

— Я бы не стала закреплять определенные дни посещений. Большинству это помогает — режим, чувство системы, отлаженность. Но с ним не всегда работает, особенно в последнее время, когда упорядоченности слишком много. Я бы хотела попробовать поиграть с вариациями, сделать эти посещения чем-то более непринужденным и естественным в его глазах. Ну так что, Брюс?

— Я думаю да, — ответил он, отнимая руку от лица.

Она помолчала.

— Вас это напрягает?

— Просто неожиданно. Вы были так против этих визитов, а теперь сами просите, чтобы я навещал его чаще.

Она склонила голову чуть набок, рассматривая его.

— Я вам не верю.

— Прошу прощения?

— Я вам не верю, Брюс, — она снова взяла в руки карандаш, повертела его рассеянно в пальцах и положила на место. — Видите ли, ваша реакция, это не реакция человека застигнутого врасплох приятной неожиданностью. Такую реакцию люди, обыкновенно, демонстрируют, когда что-то предлагают с расчетом услышать «нет» и вместо этого слышат «да».

— Док, я пришел сюда не за психоанализом, — он был раздражен. — И это не так.

— Брюс, учитывая, сколько усилий вы приложили, чтобы добиться этих встреч, честно говоря, я рассчитывала на иную реакцию, — она сделала неопределенный жест рукой. — Я не первый год работаю в лечебнице. Вы думаете, ваш случай уникален? Я каждый день наблюдаю пациентов, их родственников, друзей, я знаю, как это работает. Я повидала на своем веку достаточно историй. Большая их часть заканчивается не очень хорошо, — Леланд поднялась, ножки стула шаркнули по паркету. Поджав губы в тонкую линию, он наблюдал за ее спиной, когда она подошла к окну. Она постояла немного, глядя наружу, и затем повернулась к нему лицом.

— В вас существует эта потребность... противостоять. Вам нужно сопротивление. Даже в этот кабинет вы вошли, готовясь со мной сразиться, — он поморщился. — Ваша настойчивость, с которой вы добивались этих визитов... несмотря на сопряженные с этим проблемы. И когда я даю вам то, что вы хотите, вы словно теряете интерес.

— Это совершенно не так, — раздраженно возразил он.

Она выдержала паузу.

— Я уже говорила, что с моей точки зрения у вас существует очевидная проблема. Но речь не о вас — меня беспокоят истоки ваших мотивов. И то, как в перспективе они отразятся на Джоне.

— Вы просите меня навещать его чаще, и тут же у меня складывается впечатление, что вы пытаетесь отговорить меня видеть его вообще.

— В зависимости от того, что лежит в основе этих отношений. И я пока не уверена, что, — она подошла к столу и уселась на край, сложив руки в замок, глядя на него сверху вниз. — Вы ни разу не навестили его в Аркхэме. После своей выписки, — она жестко глянула ему в глаза. — Когда ничто этому не препятствовало.

Он не отвел взгляд, сердито глядя в ответ, чувство стыда и едкой вины неприятно жались в грудной клетке, заполняя ее чем-то липким и тяжелым.

— Вы знаете, самое благоприятное время, чтобы с ним пообщаться.

— Мы не были друзьями в то время, что бы он ни говорил, — наконец произнес он, и это было правдой.

Она пожала плечами.

— Скорее всего, так и есть. Джон считал вас своим другом.

— Джон... Иногда выдает желаемое за действительность.

— О, это так, — она поправила бейдж на груди. — Но, вы знаете, при всем желании... Мне сложно представить, что могло измениться. Что влиятельного человека и успешного бизнесмена вроде Брюса Уэйна могло заинтересовать в таком, как Джон?

Брюс вздрогнул, ошарашенный, чувство дежа вю прошло сквозь тело, как разряд.

"...Так вот я задаю себе вопрос: что Брюсу Уэйну могло понадобится от потерянной души, вроде Джона? Как бы сказать, калибр не тот..."

Он уставился на Леланд, и она прищурилась, словно увидела в нем что-то новое.

— Сказать, что вы из разных кругов... было бы преуменьшением. Вызывает вопросы. Дает самые разные поводы для беспокойства.

— Поводы для беспокойства?

— В ваших отношениях изначально присутствует серьезный дисбаланс. Начнем с того, что Джон их форсировал... А внимание и любовь таких людей как Джон... Могут быть опустошающими, разрушительными. Обычно людей это пугает. Люди бегут от этого. Но не вы.

Леланд сделала паузу, глядя на него изучающе. Брюс пожал плечами.

— Но отношения — это движение в оба направления, Брюс. Вы отдаете и принимаете — поддержку, доверие, понимание, любовь, помощь. Вещи и деньги, даже. Поддерживать такой обмен проще, когда люди... примерно одного формата, если вы меня понимаете. Тихий студент не идет в ночной клуб, когда хочет найти себе компанию. И вы не посещаете дома для душевнобольных преступников в поисках новых друзей, правда, мистер Уэйн? Ваша встреча с Джоном — случайность. Может быть, он был с вами на одном уровне, когда вы оказались в Аркхэме — ему было что вам предложить. Но, очевидно, у него не было ничего такого, за чем бы вам пришло в голову возвращаться, когда вы оказались снаружи, правда, Брюс? И я допускаю мысль, что на свободе вы, — она замялась, подыскивая слово, меж бровей ее залегла складка, и она поморщилась. — смогли найти что-то такое, что вас в ту пору объединило. Но для того, чтобы поддерживать отношения, этого мало. Теперь, когда он по ту сторону ворот — особенно. Ему нечего вам предложить.

— Довольно мрачный взгляд на отношения.

— Довольно реалистичный. Я вижу это каждый день. Близкие становятся обузой, любовь превращается в ненависть. Больные это чувствуют. Никому не нравится быть обузой, Брюс. Вы не первый человек на моей памяти, решивший сыграть роль... спасителя. Похожих на вас много. Я просто боюсь, что вы не до конца оцениваете ситуацию. Отказываетесь видеть вдаль. Такой сценарий, он может превратить эти встречи в пытку — для вас и для Джона. В отличие от вас, Джон не сможет ни сбежать от нее, ни справиться с ней, как это мог бы сделать более здоровый и уравновешенный человек. Он сильно от вас зависит, Брюс. Ему нужна эмоциональная отдача. Которую я, честно говоря... в вас не наблюдаю. Вы приходите будто не к нему, а бросить вызов испытанию. Словно вы не хотите здесь быть, заставляете себя это делать, убеждаете себя, что так нужно.

Он рассмеялся, коротко и зло.

— Док, я никогда не был силен в проявлении чувств. Вы плохо меня знаете. Но Джон — знает. Он знает, что мне не все равно.

— Джон очень хорошо ощущает людей. Для того, чтобы понять, что вы чувствуете, необязательно, чтобы вы экспрессивно себя вели, Брюс. Мне, как специалисту, со стороны достаточно уделять внимание деталям. Замечать перемены в линии вашего поведения. Джон улавливает эти вещи на более инстинктивном, подсознательном уровне. Вы не были рады, когда я сказала, что его можно посещать чаще. Вы замешкались. Я думаю, эти встречи вас тяготят. Пугают.

— Пугают? Я его не боюсь, док.

— Я не говорю, что вы боитесь его, — она соскользнула с края стола, пересев на стул, оперлась локтями о деревянную поверхность и сцепила пальцы в замок у подбородка. — Но вам рядом с ним не комфортно. Вы... Я не знаю, пытаетесь превратить его в свою ответственность. Взять на себя роль спасителя. Боитесь с этим не справиться. Этого нельзя делать, Брюс. Это никому не нравится, не только вам. Если не прекратите, дискомфорт будет только расти. Вы либо в самом деле хотите видеть и видите его, либо... Либо лучше оставьте эту затею. Ему будет больно, но я постараюсь помочь ему это пережить. Чем дальше вы с этим затягиваете, тем глубже ситуация уходит в землю корнями. В конечном счете, если все, что вы делает — это ваша попытка его спасти, то закончится она тем, что вы разочаруетесь, а он вас возненавидит. Не нужно форсировать вещи. Из этого никогда не получалось ничего хорошего, Брюс.

Он несколько секунд не отвечал, устало массируя пальцами закрытые веки. Убрал руку от лица и поднял на нее взгляд. У него болела голова.

— Я просто хочу его видеть, доктор Леланд, — произнес он наконец, кладя ладони на стол перед собой.

Она шумно выдохнула, ее плечи слегка опустились.

— Ну хорошо, Брюс, — это была капитуляция, но ее тон явственно давал понять, что она ни на долю секунды ему не поверила.

— Послушайте, док, я, может, устал, и кажусь безразличным... И эта драка... У меня много сейчас на уме. Я беспокоюсь.

Он сделал глубокий вдох, заставляя себя продолжить. Она была права — они не могли и дальше работать друг против друга. Он должен был хотя бы попытаться склонить ее на свою сторону, объяснить.

— Не могу выкинуть из головы, что он это сделал. Эту карту. То, что это я их принес.

Ее взгляд чуть смягчился.

— Чувствуете себя виноватым?

— Да, — сказав это он почувствовал странное облегчение.

— Не нужно. Вы хотели как лучше, Брюс. Вы сделали ошибку. Мы все ошибаемся. То, что произошло... Это не всецело ваша вина. Что-то такое обязано было случиться, вы с вашими картами просто... просто стали триггером. Просто... сделайте вывод из ошибки и двигайтесь дальше.

— Очень... Очень многое произошло, док, — неохотно выдавил он, чуть помедлив, давая себе время переварить ее слова. — Джон, он... иногда я просто не уверен, хочет ли он меня видеть. Я не знаю больше. Это странное чувство. Раньше у меня не было сомнений, понимаете? Он изменился. Я... я не уверен, о чем он думает, когда нахожусь рядом, — он нервно закинул ногу на ногу, чувствуя себя неуютно. Обнаженным. Последнее, что он хотел делать — идти на откровенность с Джоан Леланд, но все имело свою цену.

Если он хотел заручиться хотя бы мизером поддержки с ее стороны — он должен был открыться.

Совсем чуть-чуть, ровно на столько, чтобы хватило ее хищным инстинктам мозгоправа.

Смешно, но ему становилось странно легче, когда он говорил.

— Он сейчас многое переживает, Брюс, это не удивительно. Я бы не стала принимать это слишком на свой адрес. И ваша неуверенность не помогает — я говорила, он очень хорошо чувствует людей. Дайте ему время. Постарайтесь вести себя естественно. Не подкидывайте ему лишних поводов для сомнений в вашей дружбе. В конце концов, поймите... он боится.

Он нервным движением запустил руку в волосы, заглаживая их назад.

— Страх изматывает. Ему сейчас страшно, он плавает в незнакомых водах. Чувствует себя загнанным. Загнанные в угол люди начинают совершать иррациональные поступки и Джон, — она кашлянула. — Мне нет нужды продолжать?

— Нет.

— Вы — его спасательный круг. Спасительная соломинка, за которую он держится. Вы начинаете выскальзывать — он начинает паниковать. Потерять вас сейчас — его самый ужасный кошмар. Вы выскользнете, и последствия будут катастрофическими — для него, во всяком случае. Поэтому я так беспокоюсь из-за вас, Брюс, — она вздохнула, и в очередной раз глянула за окно. Дождь медленно прекращался, но небо по-прежнему застилали облака, и стало лишь темнее. — Ну, хорошо, мистер Уэйн, я думаю, что сегодня мы достигли определенного уровня взаимопонимания.

Он чуть дернул правым уголком рта. Дежурная фраза. Джон перенял у нее целый набор таких, но вряд ли Леланд догадывалась о причине, вызвавшей его мимолетную усмешку.

— Я предлагаю в двух словах обсудить возможность этих визитов, о которых мы заговорили, и я вас отпущу.

— Хорошо, док.