Изнанка | 16+

Ускорив шаг, мы направляемся в сторону города, спускаясь по степной дороге.

— Накрой голову, дитя.

— Почему вы стали таким? — бесцеремонно спрашиваю я. От такой наглости во рту скапливается слюна.

— Не переживай, дитя. Твои вопросы не ранят меня. — Замечает он моё волнение.

Он останавливается, опираясь на опорную палку, положив, покрытую волдырями руку на моё плечо.

— Все мы родились уродами, семьи не приняли нас, но мы нашли и создали свою.

— Безобразные... — вдумчиво произношу я еле слышно.

— Люди так часто меняют маски, пытаясь предстать перед обществом более интересными, красивыми или мудрыми, а мы не имеем такой роскоши. Мы без образа. Безобразные, нелюдимые и... в прошлом несчастные. — Погружается старик в свои мысли.

Может Итан скрывается за маской, чтобы Безобразные чувствовали себя нормальными? Благородно с его стороны, но подобный трюк мог бы впечатлить лишь самого маленького – Кико. Вряд ли мальчишка задумывается о внешности в свои годы. В момент, когда у Итана слетала маска, никто не был удивлён. Они видели его лицо раньше. Тогда зачем она ему?

— Никогда не слышала о подобном месте. — Перевожу я снова тему. — Неужели люди приходят просто посмотреть?

— Просто посмотреть? — старик смеётся, — нет, дитя, Итан не выставляет нас, как экспонаты для посмешища. Он устраивает шоу. Завтра вас ждёт одно из таких.

В ответ я улыбаюсь. Старик заметно устал от ходьбы, но, к счастью, мы переступаем ветхие ворота, от которых осталась одна металлическая рама. Полуразрушенный город уже погружён суетливыми горожанами. Всё осталось таким, каким я помню в день приезда, кажется, будто и люди те же. Серые рабочие формы и хмурые лица.

— Гастон, — произношу я тихо, — куда все идут?

— Работать, Сильвия. — Отвечает старик, слегка поднимая трость в сторону локомотивного депо.

В голове всплывают фрагменты того дня, когда мы с Уильямом очнулись в железном вагоне поезда. От запаха пыли и опилок до сих пор першит горло. Именно на этом месте Картера толкнул незнакомец. Я оборачиваюсь и вижу ту самую большую афишу с одним словом «Цирк». Всё те же огненные буквы и серый дым на тёмно-красном полотне.

Я медленно иду к плакату, и случайно наступаю на листок с объявлением, на котором крупным планом размещались фотографии меня и Уильяма.

«ВНИМАНИЕ! ПРОПАЛИ ПОДРОСТКИ».

— Возьмите буклет! — подбегает милый мальчик с удивительно обаятельной улыбкой и протягивает листок с афишей: «Цирк Боттичелли».

— Спасибо. — Благодарно говорит Гастон позади меня, хлопая мальчишку по плечу.

На удивление тот не испугался, даже наоборот. Его улыбка мгновенно растягивается шире, а сам он с коротким поклоном убегает, крепко держа пачку готовых листовок. Быстрым движением я сворачиваю объявление и убираю в карман.

— Кто этот мальчик? — удивляюсь я, всматриваясь в глянцевый буклет.

В центре цирковой брошюры изображён деревянный стул, над которым, будто вдалеке - тень человека, повешенного на толстой верёвке. Его безликая голова свисает вниз, а ноги, кажется, что ещё болтаются в надежде выжить.

— Один из мальчишек этого города. Приходят к нам каждую неделю за день до шоу, берут листовки и носятся по городу, будто здесь никто не знает о Боттичелли. Здешних горожан в цирке практически не бывает. Цветные купола они видят каждый день, а вот побывать там - удовольствие не для бедняков.

— Как в других городах узнают про вас? — уточняю я, проходя всё дальше в город с Гастоном.

— Афиши, рекламы... Итан давно позаботился о том, чтобы Боттичелли были на слуху. Каждое шоу готовится неделю, и лишь один день перед самим выступлением мы не встаём на рассвете. Вечера у нас интересные... семейные. — Рассказывает Гастон, позабыв о постоянном кашле и усталости в ногах. — Итан на них не бывает, как и на ужинах обычно, работает день и ночь. Днём проводит репетицию, а ночью составляет сценарий на следующее шоу. Вся династия упала в руки мальчишки. — Печально произносит старик, дрожащей рукой вытирая подступившую слезу.

Просить рассказать подробнее про детство Итана я не решаюсь. Рука старика трясётся всё крепче, а синевато-облезшие губы дрожат всё сильнее.

Мы останавливаемся у маленького магазина, больше похожим на подвал, с погоревшей надписью: «Тайник». На стене ветхого здания располагается небольшой железный ящик, куда Гастон поспешно просовывает белый конверт с гравировкой «И.А».

— Нам сюда.

Гастон открывает ветхую дверь.

— Что нам нужно купить? — Спрашиваю я.

— Шесть бутылок эринола.

Хриплым голосом Гастон озвучивает заказ продавцу, которому едва исполнилось четырнадцать. Глаза парнишки уставшие, грязные взъерошенные волосы и высокие скулы на бледном лице. В ответ он молча встаёт и отправляется на склад.

— Что это? — тихо интересуюсь я.

— Благодаря ему, человеческая плоть горит чуть дольше. — Усмехается старик.

— Но зачем?

Ответа я не дожидаюсь. Мальчик приносит пакет со стеклянными бутылками некой жидкости.
Гастон, склонив голову, искоса поглядывает на меня, пока я рассматриваю кучу всяких старых вещей. Пыльный хлам разбросан по всему помещению, где-то слышатся голоса радио, а всюду чувствуется смог сырости и старинных вещей.

— Боттичелли. На Аллена. — Произносит Гастон и удаляется к выходу, положив пакет в тканьевый мешок.

Под напряжённым взглядом мальчика, я выскакиваю вслед за стариком.

— Давай я возьму. — Тянусь я к сумке.

— Не отставай! — яростно кричит он, — рассвет близко, пора возвращаться!

Быстрым шагом мы поворачиваем в проулок, откуда и шли с цирка. Смешанные мужские голоса заставляют Гастона остановиться. Своей тростью он перегораживает мне путь, молча смотря вдаль.

— Полиция. — Тревожно шепчет он.

Я тут же разворачиваюсь в обратную сторону, натянув сильнее капюшон. Гастон, выхватывает сумку с моего плеча, и тихо стуча тростью, поворачивает в другую сторону проулка. Каменная кладка сменяется гравием. Зайдя в тёмную арку, запах сырой земли ударяет в нос. Вокруг слышатся голоса горожан, все спешат кто куда, не обращая на нас внимания. Звук полицейской сирены еле слышится, но Гастон по-прежнему не поднимает голову. Мы идём молча, пока старик не останавливается, подняв глаза вдаль тёмного тоннеля.

— Гастон? — недоумённо спрашиваю я.

Он опускает взгляд на землю, осмотрев каменную стену тоннеля. Лёгкий морозный ветер обдувает морщинистое лицо. Бледные руки старика трясутся. Трость его падает громким стуком, а сам он теряет равновесие.

— Гастон! — вскрикиваю я, хватая трость, падающую на землю.

Взявшись двумя руками за сумку, старик неразборчиво вскрикивает хриплым воплем. Упав на землю, его голова словно окаменела, лишь устрашающие эмоции охватывают его тело конвульсиями. Прерывистое дыхание его участилось, руки судорожно трясутся, а тяжёлые ноги остаются неподвижными. Он пытается ухватить воздух дрожащими губами, но всё, что ему удаётся, это глубокими всхлипами заглатывать удушливый воздух.

Упав на землю, я опускаюсь над стариком, вскрикивая его имя вновь и вновь. Он не реагирует. Лишь мёртвой хваткой всё крепче сдавливает гравий, не чувствуя боли. Его одолевает приступ паники и страха, один глаз остаётся закрытым, второй стремительно смотрит в одну сторону.

— Не надо, прошу! — произносит он с тяжёлой отдышкой, резко бросив отрешённый взгляд в мою сторону.

— Что? Что сделать?!

Я суетливо ползаю на коленях, в надежде понять, что делать.

Попытавшись перевернуть Гастона, я понимаю, что без помощи мне не удастся сдвинуть его с места.

— Не трогайте! Умоляю! — кричит он, тянув руку куда-то вдаль. — Дико! — на последнем вздохе произносит Гастон и закрывает глаза.

На лице его застывают слёзы. Открытый рот больше не выпускает пар, а тело перестаёт бороться.

Кажется, что он не дышит.
Кажется, что руки его ослабли, а сердце перестало биться.
Кажется, что душа его просит о помощи.

Кажется, что в этот миг, Гастон смотрит в лицо смерти, и смерть моргает первая.