Offertorium. Книга 1

Priester:

Wo willst du kühner Fremdling, hin?

Was suchst du hier im Heiligthum?

Tamino:

Der Lieb und Tugend Eigenthum.

Priester:

Die Worte sind von hohem Sinn!

Allein, wie willst du diese finden?

Dich leitet Lieb und Tugend nicht,

Weil Tod und Rache dich entzünden.

Tamino:

Nur Rache für den Bösewicht!<16>

W.A. Mozart, „Die Zauberflöte" (Wien, 1791).

***

Ле-Локль, июнь 2010 года

Сейчас, когда я вспоминаю эти дни, проведенные в Ле-Локле, я понимаю, что до сих пор многого не могу объяснить. И меньше всего – свои собственные слова и поступки. Моя память работала безупречно – как работает она и сейчас. Я все видела, все осознавала, но теперь, когда я снова и снова восстанавливаю в памяти каждый свой жест, каждое слово, каждую деталь, я всякий раз прихожу в недоумение. Словно моцартовский Тамино, я стучалась тогда во все двери, но никто не кричал мне: «Zurück!» – я сама застывала на пороге, не желая сделать дальше ни шагу. Иногда мне кажется, что это были самые счастливые дни в моей жизни.

И даже когда мне навстречу вышел Жрец, из его слов я поняла куда меньше, чем могла бы.

Мы провели с Жозефом вместе ровно три недели. Двадцать один день, когда меня ничего не мучило и ничего не тревожило. Двадцать один день странного покоя, когда любая боль отступает и словно переносится в далекое прошлое. Я думаю, именно тогда мой мозг встал перед окончательным выбором: раствориться в безумии или отстраниться от того, чего он вынести не может. Может быть, этим все и объясняется.

Не знаю, как Жозефу удалось вырвать эти дни из своего сумасшедшего графика. Все это время он ни разу не уезжал из Ле-Локля и, кажется, даже ни разу не разговаривал по телефону – тем резким, отрывистым голосом, что всякий раз немного пугал меня, так что я предпочитала даже не вслушиваться, о чем идет речь. Впрочем, если бы я и не делала этого специально, вряд ли бы мне удалось что-то понять – я плохо разбираю швицердютч, хоть он и похож немного на венский диалект.

В сущности, в эти дни мне просто не было дела до окружающего мира. Мне даже не было дела до моего прошлого – настоящее казалось намного важнее.

Но в один прекрасный день этому пришел конец.

- Мне придется уехать завтра утром, – сказал однажды Жозеф.

Я помню, что в этот момент держала в руках яблоко, собираясь разрезать его на две половинки. Как мне удалось не порезаться, не знаю. Аккуратно положив яблоко и нож на стол, я зачем-то провела пальцами по лаковой яблочной кожуре и легонько его толкнула. Яблоко забавно закачалось из стороны в сторону, однако устояло.

- Надолго? – спросила я.

- На неделю. Может быть, дней на десять. – Жозеф поднялся со своего кресла и положил мне руки на плечи. – Я тебя расстроил?

- Возможно, – буркнула я, отворачиваясь.

- Я постараюсь вернуться как можно быстрее. Меньше всего на свете я хочу сейчас уезжать отсюда.

- Я знаю.

- Правда?

- Правда. Я много чего знаю. – Я схватила свое яблоко и впилась в него зубами. – Кислое, черт бы его побрал!

- Тогда дай его сюда, – Жозеф протянул руку.

- Не дам. Оно мое.

- Потрясающая жадность! – Жозеф перехватил мою руку с яблоком и забрал его у меня. – Да, действительно кислое. Я буду звонить тебе каждый раз, как только смогу.

Я вздохнула.

- Я так понимаю, мне тебе звонить бесполезно?

Жозеф покачал головой

- Я не всегда могу ответить.

- Я так и думала. Ну что ж, как-нибудь обойдемся!

- Даже не вздумай! – Он развернул меня лицом к себе и легонько ухватил за прядь волос на макушке. – Обходиться без меня – это плохая мысль, Лоренца. Очень плохая.

- А если серьезно?

- Я и так серьезен больше чем когда-либо. – Он запрокинул мне голову так, чтобы смотреть мне в глаза. – Плохо уже и то, что вместо того, чтобы работать, я буду постоянно думать о тебе. Ты не выходишь у меня из головы, понимаешь?

Я кивнула.

- Пообещай мне одну вещь.

- Какую? – спросила я.

- Я скажу, но сначала ты пообещай, что выполнишь то, о чем я попрошу.

Я подозрительно прищурилась.

- По-моему, это нечестно... Ну да ладно, обещаю. Говори!

- Не выходи никуда одна. Если тебе захочется погулять, возьми с собой Бруно или Люка.

- Что за паранойя, Жозеф? Я же прекрасно себя чувствую!

- Откуда тебе знать, может быть, я ревную? Я ведь все-таки наполовину сицилиец! – Он схватил меня в охапку и принялся тормошить, пока я наконец не выдержала и не расхохоталась:

- Ай! Перестань! Не щекочи меня!

- Хорошо, не буду, но помни: ты мне пообещала!

- Ты просто лжец и бессовестный обманщик!

- Ничего подобного. Я действительно полусицилиец – моя мать была родом из Палермо, ты же знаешь.

- Нет, я о ревности...

- И это тоже правда. Но на самом деле мне просто будет спокойнее, если я не буду думать, что тебе стало плохо где-нибудь вне дома, а рядом с тобой никого нет.

Я вздохнула и ткнулась носом ему в плечо.

- Тебе не о чем беспокоиться. Вряд ли мне захочется гулять где-то без тебя.

***

Мне действительно было несложно выполнить свое обещание. Жозеф уехал, и все вокруг стало каким-то бессмысленным. Я бродила по дому, не зная, чем заняться. С его отъездом я снова перебралась в свою комнату: оставаться одной на его половине не было смысла. К тому же у меня, видимо, снова забарахлили нервы – я начала плохо спать. Как обычно, я не помнила, что мне снилось, но просыпаться в холодном поту, а потом часами бродить по комнате, разглядывая мистический Христианополь и «Алхимическую свадьбу», было выше моих сил. В моей комнате у меня были хотя бы мои книги, рояль и партитуры.

Мадам Руссель и ребята старались развлечь меня как могли. Я изо всех сил пыталась улыбаться и поддерживать разговор, играла в покер и выслушивала бесконечные монологи мадам Руссель о ее семье и цветах в нашем саду, но потом, сославшись на усталость, запиралась в комнате и часами листала свои бумаги. Поначалу я принялась за них без всякого энтузиазма – я и до того пересматривала их тысячу раз, а сейчас мне просто нужно было хоть как-то убить время. Однако в конце концов это занятие меня увлекло. Я перестала спускаться вниз и даже ела у себя. Мадам Руссель едва ли не силой заставляла меня гулять в саду хотя бы по полчаса в день – я послушно тащилась за ней, проделывала круг вокруг дома и тут же ускользала к себе наверх. Там меня ждала моя комната, где все свободное пространство было заложено распечатанными на принтере листами – кусками головоломки, которую мне во что бы то ни стало нужно было разгадать.

Единственным, что могло меня отвлечь от этого занятия, были звонки Жозефа. Думаю, это были самые бессодержательные разговоры в мире, но вместе с тем это были самые счастливые минуты за весь день. На самом деле мои изыскания могли занять голову и помочь убить время, но радости от них было немного.

И тем не менее я упорно продолжала собирать свою головоломку. И когда в один из этих долгих, бесконечных дней Жозеф вдруг появился в моей комнате, он застал меня стоящей на цыпочках на столе – я пыталась дотянуться до книг на верхней полке.

Увидев его, я радостно охнула и от неожиданности едва не потеряла равновесие. Он подхватил меня за талию, аккуратно снял со стола и поставил на пол.

- Ты вернулся? – не веря своим глазам спросила я.

- На самом деле еще нет. Я вернусь вечером. Я просто не выдержал и заехал сюда на минуту – по дороге в Невшатель.

Минут через пять, отпустив меня, он спросил:

- Могу я узнать, что ты делала там наверху?

- Я ищу партитуру «Гризельды» и никак не могу найти, – пожаловалась я, пытаясь пригладить волосы.

Жозеф оглядел стол, сдвинул в сторону несколько бумажных листов и потянул к себе том в коричневом переплете.

- Разве это не она?

- Нет, это клавир, а я ищу оркестровую партитуру. Клавира мне недостаточно, это же просто переложение для...

- Я знаю, что такое клавир. Если тебе нужна полная партитура, я закажу тебе в Берне.

- Нет, мне нужна моя старая, там должны быть мои пометки. У меня в дипломной работе целый раздел о «Гризельде», я не могла писать его без партитуры...

- Ах, вот оно что. – Жозеф взял один из распечатанных листов и пробежал его глазами. – Ты все-таки решила дописать свой диплом?

Я замялась.

- Н-не знаю... Может быть, но вряд ли...

- Но почему? Он тебе не нравится?

- Нет, это хорошая работа... То есть я хочу сказать, она неплохо написана... Но пока я просто хотела ее перечитать и подумать...

- Ясно. – Жозеф аккуратно положил листок на место и снова обнял меня. – Думаю, у тебя еще будет время перечитать все, что ты хочешь. Но сейчас, может быть, бог с ней, с «Гризельдой»?..

И это был именно тот выбор, который мне легче всего было сделать.

Через полчаса я спустилась вниз, чтобы проводить Жозефа. Помахав рукой скрывшейся за поворотом машине, я еще несколько минут постояла у ворот, а затем медленно пошла по дорожке вглубь сада. Погода стояла очень хорошая – может быть, немного прохладная для середины июня, но зато солнечная и безветренная. Я решила не возвращаться в дом. Дойдя до самой дальней скамейки, я села, вытянув ноги, и запрокинула голову, подставив лицо солнцу. Это было хорошее место – наверное, самое тихое во всем саду. Вокруг скамейки рос густой кустарник с белыми цветами – вероятно, пахли они очень сильно, но после травмы я не слишком хорошо ощущаю запахи. А может быть, у меня и раньше были проблемы с обонянием – кто теперь может это сказать?

Действительно, никто. Один Господь ведает, какой на самом деле я была раньше и что могло измениться во мне с того времени, когда падение в Антерсельве разделило мою жизнь на две неравные половины. Какое-то время мне удавалось ни о чем не думать и ощущать только солнечное тепло на закрытых веках и приятную легкость во всем теле. Но вскоре солнце начало припекать, я открыла глаза и передвинулась в тень. И мои мысли волей-неволей вернулись к тому, что занимало меня все эти дни.

Я сказала Жозефу чистую правду: мой диплом действительно был прекрасно написан. Это была хорошая работа. Настолько хорошая, что чем больше я в нее вчитывалась, тем сильнее меня охватывал ужас. С самого начала, еще находясь в «Сен-Мишеле», я не могла понять: что заставило меня два года назад заняться историей неаполитанской школы? Почему именно она? Почему Скарлатти-старший? Почему «Гризельда»? Почему тогда уже не ранний Глюк и не Гендель, раз уж речь идет о дореформенной опере? Я люблю Скарлатти, но думаю, что как духовный композитор он гораздо выше, чем оперный. Впрочем, предложи мне сейчас кто-нибудь выбрать по-настоящему интересную мне тему, я бы выбрала «Дон Жуана». Или «Волшебную флейту».

С другой стороны, в ту пору у меня могло и не быть особого выбора. Не всегда ведь студенты выбирают тему по собственному желанию – и это можно было принять в качестве объяснения, если бы не одно «но». Это была не просто хорошо написанная работа. Тот, кто ее писал, действительно искренне любил «Гризельду». Его восхищал архаичный аскетизм оркестровки, бесчисленные арии da capo, нарочитая бессмыслица сюжета, демонстративно уступившего место музыке... Такое подделать невозможно. Это восхищение сквозило в каждой строчке, набранной и сохраненной в текстовом редакторе менее чем год назад.

Наверное, если бы мне сейчас пришлось писать эту работу заново, я бы с ней справилась. Во всяком случае, на том уровне, который университетские преподаватели сочли бы вполне приемлемым. Я хорошо помню «Гризельду» – она хранится у меня в памяти вместе с тысячью других сведений, столь же интересных, сколь и практически бесполезных. Похоже, я запоминала все, что видела и слышала, – все, кроме собственной жизни и собственных ощущений. Иначе сейчас, воспроизводя в голове бесконечную череду «сухих» речитативов Скарлатти, я ощущала бы тот же восторг, что и год назад.

Но я его не чувствую. «Гризельда» для меня – архаика, наивное детство оперы, занятный экспонат в музее истории музыки и не более того. Может ли несчастный случай во время обычной лыжной прогулки так изменить восприятие человека? Очевидно, может. По крайней мере, в моем случае это неоспоримо. Но если так, то что еще изменилось во мне после травмы на Кронплатце? Что еще я потеряла? Сколько микроскопических участков мозга уничтожило это падение и две последовавших за ним операции? А ведь там могло храниться очень многое из того, что делало меня – мной, и, возможно, это многое было куда важнее восхищения операми Скарлатти. Кто я теперь такая? Стала ли я новой Лоренцей Фачино или просто превратилась в обрубок прежней личности – лишенный прежних вкусов, прежних предпочтений, прежних воспоминаний?

Эти мысли были просто невыносимы. Наверное, задержись я на них еще хотя бы несколько секунд, у меня бы начался истерический припадок. Но неожиданно за спиной у меня раздался голос – и этот голос был мне знаком.

- Доброе утро, синьора!

Я вздрогнула и обернулась. У скамейки стоял невысокий светловолосый человек и приветливо мне улыбался.

- Простите, если помешал. – Он вышел из-за скамьи. – Мы с вами уже встречались. Узнаете меня?

«Я соблюдаю свою часть договора, господин Сомини...» – пронеслось у меня в голове. – «Кажется, он тебя сильно недолюбливает, этот твой коллега...»

Спохватившись, я наконец кивнула. С этим человеком мы действительно уже встречались. Я видела его в первые дни в Ле-Локле, хотя и не успела толком рассмотреть. Зато теперь, кажется, мне представится такая возможность...

...Не блондин, как мне показалось при первой встрече, – просто светло-русый. Светлые волосы, светлые глаза, длинный нос с горбинкой – таких лиц на любой улице пруд пруди. То ли немец, то ли француз, но явно не южанин. И все же очень странное лицо; вот только никак не понять, что же в нем странного?..

- Еле вас нашел – пришлось обыскать весь сад, – в голосе моего незваного гостя звучало такое удовлетворение, словно то, что я не дала ему возможности сразу меня найти, было бог весть каким достижением. – Вы хорошо спрятались, Лоренца!

Я какое-то время пристально смотрела на него, пытаясь сосредоточиться, затем спросила первое, что пришло в голову:

- Почему мне кажется, что мой муж не обрадуется, если узнает о вашем визите?

Это прозвучало не слишком вежливо, но он не обиделся.

- Потому что так оно и будет, – он ухмыльнулся и опустился на скамью рядом со мной. – У нас с ним, знаете ли, профессиональные разногласия.

- То же самое он говорил мне о вас, – заметила я.

- Не сомневаюсь. Мы с господином Сомини придерживаемся разных взглядов на методы работы. Поэтому нам порой сложно прийти к взаимопониманию, – он юмористически пожал плечами. – «Убытку на три гроша, а сколько шуму!»

Я невольно рассмеялась. Почему-то этот человек вызывал у меня симпатию, хотя и было в нем что-то жуликоватое.

- Так, значит, это вы выпрыгнули с балкона?<17>

- Нет, не я, – серьезно ответил он. – Я в такие игры не играю.

- А кто же тогда?

- Не знаю, – он посмотрел на меня искоса. – Может быть, вы, Лоренца?

Я вздохнула и поднялась со скамьи.

- Вы пришли сюда, чтобы морочить мне голову?

- Не совсем. Я пришел посмотреть, как вы поживаете.

- Как мило! – с иронией заметила я. – Ну и как вам нравится увиденное?

Он махнул рукой.

- Более или менее. Я так понимаю, вы с Сомини нашли общий язык? Что ж, может, оно и к лучшему...

- Что вы имеете в виду?

- Ничего конкретного, – он прищурился. – Сядьте, Лоренца. Все равно вы никуда не уйдете – вы слишком любопытны.

- Вы переоцениваете мое любопытство. А если я сейчас позову охрану?

- Глупости, – он пренебрежительно мотнул головой. – Садитесь. Вам нечего меня бояться. Кто-кто, а я-то как раз крайне заинтересован в том, чтобы с вашей головы и волос не упал.

- С чего бы это такая заботливость? – подозрительно спросила я.

- С того, что вы – моя козырная карта, – охотно объяснил он. – Мне предстоит очень крупная игра, и я хочу сберечь свои козыри в целости и сохранности.

Не могу сказать, чтобы это заявление привело меня в восторг. Кажется, моему гостю нравится говорить загадками, но, видит бог, хотела бы я знать, что он имеет в виду... Впрочем, никто мне ничего просто так не скажет, это ясно. Если только я не спрошу сама.

- А играть вы собираетесь против моего мужа?

- Ничего подобного. Я сказал, что у нас с ним бывают разногласия, но на самом деле мы союзники. Можете, кстати, передать ему привет, – он усмехнулся. – От Юргена Шульца.

- Это что, ваш nom de guerre?

Он шутливо поднял руки вверх.

- Признаюсь, я выудил его не из свидетельства о рождении. Но какая, в конце концов, разница?

- Никакой, – согласилась я. – Но у вас нет немецкого акцента.

- Может быть, я из Альто-Адидже? – Он сморщил нос и похлопал по сиденью скамейки. – Садитесь. Я же сказал, что вам меня бояться нечего.

Я опустилась на скамью. Какое-то время мы молчали. Мой собеседник, вытянув ноги, с блаженным видом щурился на солнце, а я рассматривала его, пытаясь понять, что же у него на уме. Его слова о козырной карте мне не понравились. Во что он собирается меня впутать? Он явно пришел сюда с какой-то целью – не то что-то выведать у меня, не то, напротив, что-то рассказать, но я не имею никакого отношения к их служебным играм. Я вообще не имею ни к чему никакого отношения.

И, тем не менее, страха этот человек у меня не вызывал. Хотя и особого доверия тоже. Похоже, он знает обо мне гораздо больше, чем я о нем, так что нужно держаться осторожнее.

Наконец, Шульц повернулся ко мне.

- Как продвигаются ваши дела с доктором Веллером?

- Почему вы об этом спрашиваете?

- Из вежливости, – он снова наморщил нос. – Когда приходишь в гости к знакомым, принято осведомляться о здоровье хозяйки дома.

- А мы с вами знакомы?

- А вы как думаете? – он наклонил голову вбок и вопросительно взглянул на меня с явной иронией.

- Ничего я не думаю, – я почувствовала, что начинаю злиться. – Я просто хочу понять, зачем вы сюда пришли.

- Я же сказал – повидать вас. Удостовериться, что с вами все в порядке. Просто дружеский жест – ведь мы с вами когда-то неплохо ладили...

- В самом деле?

Шульц кивнул.

- Не могу сказать, что мы были близкими друзьями, но, повторюсь, ладили друг с другом неплохо, – он усмехнулся, заметив выражение моего лица. – Только не рассчитывайте, что сейчас я начну углубляться в воспоминания. Ничего я вам не расскажу, так и знайте.

- Почему?

- Потому что я не дурак. – Шульц лениво потянулся, сорвал травинку и закусил ее между зубами. – Копаться в вашей психике – все равно что ковыряться в устройстве ядерной бомбы. Если даже Сомини, насколько я понимаю, не рискнул... Вспоминайте сами, Лоренца. Я не буду выполнять за вас вашу работу.

- Весьма любезно с вашей стороны, – пробормотала я.

- Еще бы! К тому же что бы я вам сейчас ни рассказал, вы мне все равно не поверите. Вы ведь не верите ничему из того, что вам здесь рассказывают, не так ли?

Я невольно схватилась за спинку скамьи.

- С чего вы взяли?

- Потому что люди не меняются, – меланхолично ответил он. – А по сравнению с вами даже Фома Неверующий – доверчивый младенец. – Он отбросил травинку и снова посмотрел на меня искоса. – Что, кстати, не так уж плохо. Особенно в вашем случае.

- Вы хотите сказать, мне лгут?

- Ничего я не хочу сказать. – Он встал со скамейки и развернулся. – Ладно, приятно было с вами повидаться, но мне уже пора. Хорошенького понемножку.

Я вскочила.

- Вы что, издеваетесь надо мной? К чему все эти намеки? Да кто вы вообще такой?

- Я же сказал: меня зовут Юрген Шульц, – терпеливо объяснил он. – И приходил я, чтобы посмотреть, как вы поживаете. И заодно передать заочный привет своему доброму другу Сомини, – он фыркнул. – Кстати, можете и в самом деле передать ему от меня привет. Вот увидите, это будет очень забавное зрелище!

Я вдруг кое-что сообразила.

- А почему вы думаете, что охрана не расскажет ему о вашем визите?

Мой гость лукаво прищурился.

- Здесь хорошая система сигнализации, Лоренца. И даже очень хорошая... Вы знаете, как выглядит японская вишня?

- Не имею ни малейшего понятия.

- Неважно. В углу возле южной стороны ограды растет одна такая – она как раз сейчас цветет, у нее такие фиолетовые цветы, вы их ни с чем не спутаете... Так вот, на ограде, справа от этой вишни есть мертвая зона. Узкая, меньше метра в ширину. Датчики вибрации там не срабатывают, потому что кто-то неправильно рассчитал настройку. Кстати, видеокамерами она тоже не просматривается. Досадная ошибка, правда?

Я пристально посмотрела на него.

- Об этом мне тоже следует рассказать мужу?

- Как хотите, – он пожал плечами. – Можете рассказать, а можете и воздержаться – как сочтете нужным... Ладно, мне действительно пора уходить. Рад был вас видеть!

Я сделала было шаг за ним, но Шульц покачал головой.

- Не нужно меня провожать. Вишню вы можете потом найти сами, если уж вам так интересно. Счастливо оставаться, синьора!

Он махнул рукой и скрылся за деревьями.

Я в изнеможении опустилась на скамейку. Мысли путались. Наконец, спохватившись, я вскочила и побежала в том направлении, куда удалился мой собеседник, но было уже поздно: у ограды никого не было. Я опоздала.

Остановившись, я запрокинула голову и посмотрела на камеры, установленные вдоль забора. На мой неискушенный взгляд, они стояли как положено. Но все же где-то здесь была мертвая зона – иначе бы сигнализация сработала.

Возле забора росло дерево с фиолетовыми цветами – видимо, та самая японская вишня, о которой говорил Шульц. Я какое-то время постояла возле нее, разглядывая светлую стену забора. В этом месте она образовывала угол, поворачивая направо. Забор сплошной, но не слишком высокий – метра два с половиной. Если мой гость ушел именно этим путем, он мог взобраться на вишню и затем без особого труда перемахнуть через забор наружу. Для физически сильного человека это не заняло бы много времени – вот почему я не успела его догнать.

Я мысленно помянула недобрым словом свою нерасторопность. Если бы мне удалось догнать Шульца, может быть, он смог бы ответить на кое-какие вопросы... Правда, не похоже, чтобы это входило в его планы. На протяжении всего нашего разговора он юлил, отделываясь от меня какими-то невнятными намеками. Но тогда зачем надо было вообще приходить? Не для того же, чтобы полюбоваться на мою бледную физиономию...

Постояв еще немного возле японской вишни, я медленно направилась к дому. Шульц сказал, что мы раньше были знакомы. Не знаю, правда это или нет. Насколько я помню, Жозеф утверждал обратное – хотя, кстати, он-то как раз мог и не знать этого наверняка... Но лицо Шульца мне действительно кого-то напоминает – если только это не дежавю. «Близкими друзьями мы не были, но ладили неплохо...» Возможно. Если мы и в самом деле друг друга знали, то вполне могли, как он выразился, неплохо ладить. Парадоксально, но этот тип людей почему-то вызывает у меня симпатию – хотя внутренний голос и подсказывает, что верить им нельзя ни на грош.

Его имя и фамилия мне ни о чем не говорят. Впрочем, он и сам признался, что они не настоящие. Не знаю, как в Швейцарии или Германии, но в Австрии Шульцев, кажется, не меньше, чем в Италии Росси. Вот только этот человек не австриец и не немец. И даже не германошвейцарец. Я сказала ему, что у него нет немецкого акцента, и это правда – но не вся. По-итальянски он говорит бегло и довольно чисто, но акцент у него все-таки есть – не такой, как у тичинца Бруно, и, конечно, не такой ужасный, как у доктора Веллера, хотя тот и практиковал несколько лет в Милане... У Шульца выговор больше похож на французский – может быть, он француз или франкошвейцарец...

Однако это не самое интересное. Интереснее другое. Этот человек приходит, чтобы, по его же собственным словам, проведать меня, – причем приходит так, чтобы никто, кроме меня, его здесь не видел. И в то же время не возражает, чтобы я рассказала Жозефу о его визите. Он называет мне свое имя и не скрывает, что оно не настоящее, он в подробностях рассказывает, как попал сюда, минуя охрану... Может быть, я ошибаюсь, но все это смахивает на некую игру в откровенность. Он делает вид, что доверяет мне, чтобы я доверяла ему. Но зачем ему понадобилось мое доверие?

Затем, что я его козырная карта. Он сам так сказал. Не хочу даже думать, что он под этим подразумевал, но если Шульц не лжет, то мы с ним действительно были раньше как-то связаны. А если лжет, значит, ему по каким-то причинам нужно меня в этом убедить. Так или иначе, он пытается втянуть меня в свою игру – но я уже говорила: я не играю ни в чьи игры.

Внезапно мне захотелось побыстрее оказаться дома. Я машинально ускорила шаг, но тут же одернула себя. Чего ты боишься? Этот человек тебе ничем не угрожал. А если бы и попробовал – твой муж способен защитить тебя от чего угодно. Никто не сможет никуда тебя втянуть, если только ты сама этого не захочешь.

А я не захочу, это уж точно. Шульц пытался спровоцировать меня на откровенность – как бы не так! Однако, похоже, он действительно что-то знает о моей прошлой жизни. А это значит, что если ему вздумается появиться еще раз, мне нужно постараться выведать у него как можно больше. Если прямые вопросы не сработают, нужно будет придумать какой-нибудь другой способ. И я его придумаю.

Эти мысли меня приободрили, и в дом я зашла уже в сравнительно хорошем настроении. Как раз вовремя – пока я бродила по саду, на небо набежали облака, постепенно превратившиеся в тучи. Поднимаясь к себе наверх, я слышала, как в оконные стекла барабанят первые капли дождя. Когда я добралась до своей спальни, снаружи уже бушевал самый настоящий ливень.

***

Примечания

<16>. «Куда идешь ты, храбрый странник? Что хочешь ты найти в этом святилище?» – «Любовь и добродетель». – «Твои слова говорят о благородстве. Но как ты собираешься найти то, что ты ищешь? Тебя ведут не добродетель и любовь, а смерть и месть». – «Но месть лишь подлецам!»

<17>. Per tre soldi far tanto tumulto, giacché il fatto non può star occulto, sono io stesso saltato di lì! – «Убытку на три гроша, а сколько шуму; но раз уж это невозможно скрыть, признаюсь: это я выпрыгнул с балкона!» (Le nozze di Figaro, atto II, scena X).