1 страница29 июля 2025, 02:01

1.1. Un pensiero nemico di pace


Предупреждение:
Все совпадения с реально существовавшими историческими личностями, а также с их позднейшими литературными интерпретациями являются случайными.

***

Offertorium (1). Domine Jesu Christe

Здесь нет ничего, кроме звуков. Я знаю, что существую лишь до тех пор, пока существуют они, и цепляюсь за них, пока у меня еще есть силы вспоминать. Два бассетгорна в строе фа, две трубы в строе ре, два фагота, три тромбона – альт, тенор и бас. Этот перечень – мой катехизис, я твержу его, как умирающий отходную молитву. Domine Jesu Christe, rex gloriae, rex gloriae<1>, я пытаюсь поймать свою ускользающую память, и если не удержу ее, то растворюсь во тьме и исчезну без остатка, словно меня никогда и не было.

Libera, libera eas de ore leonis<2>...

...скрипки, альты, виолончель, контрабас, орган, литавры, четырехголосный хор, четыре солиста. Держи дыхание, расправь плечи, подними голову. Скоро суббота, нас отпустят по домам, и я поеду в *** с... Почему я не помню имен? Нас было трое, нас всегда было трое, почему же сейчас я одна? Солнце светит так ярко, что хочется зажмуриться – наверное, это блестит снег. Я лечу сквозь искрящуюся снежную пустоту – но, может быть, это концертный зал, и прожектор слепит мне глаза? Что делает мир со своими детьми...

Ne absorbeat eas tartarus, ne cadant in obscurum<3>...

Фуга. Не срывайся, не ускоряй темп, держи себя в руках. Даже при самых ужасных обстоятельствах музыка никогда не должна оскорблять слуха, но обязана ему доставлять наслаждение. Вот мои четыре голоса: тенор, альт, сопрано и бас; они должны вступить в порядке строгой очередности, через восемь четвертей каждый – и если я не прослежу за этим, моя зыбкая вселенная рухнет.

Sed signifer sanctus Michael repraesentet eas<4>...

...вторая фуга, соло сопрано. Мне не спеть его, разве вы не знаете, что я больше никогда не смогу петь? Я бегу по темному коридору, мне восемь лет и мне очень страшно. Заберите меня отсюда, заберите, пожалуйста! Где-то там, впереди, должен гореть свет, и мне нужно успеть добежать до него. Но я себе лгу. Я не бегу – я убегаю. Я не хочу больше видеть того, что позади меня, я хочу, чтобы этого не было, Господи, я не хочу снова умирать!..

Quam olim Abrahae promisisti<5>...

У меня в голове все смешалось. Эти голоса – они обступают меня, смеются, плачут, жалуются, рассказывают мне что-то – их очень много, и все они звучат одновременно. Почему здесь снова темно? Я не вижу партитуры, а мне нужно знать, каким будет финал. Я гоню голоса из головы – их слишком много, а мне сейчас нужен только один. Но вот, словно кто-то там, наверху, сжалился надо мной, эти ужасные звуки смолкают, и наступает тишина. И в этой тишине я слышу чей-то знакомый, печальный голос:

Mon enfant chéri..."<6>

***

1. Un pensiero nemico di pace

Un pensiero nemico di pace
Fece il Tempo volubile, edace,
E con l'ali la falce gli diè<7>
.

G.F. Händel, "Il Trionfo del Tempo e del Disinganno", aria di Bellezza (Roma, 1707).

Монтре, апрель 2010 года

Архив клиники St. Michel, файл 47945_f.wav

В.: Вы можете назвать свое полное имя?

П.: Лоренца Микела Фачино.

В.: Когда и где вы родились?

П.: 10 августа 1987 года, в Риме.

В.: Вы и сейчас живете в Риме?

П.: Нет, я живу с мужем в Швейцарии. 2400, Ле-Локль, улица Кантональ, 12.

В.: Очень хорошо. Вы водите машину?

П.: Да. У меня красный «вольво S-40».

В.: Вы можете назвать номер своего водительского удостоверения?

П.: Могу, но... Послушайте, какого черта? Я могу повторить все, что вы мне рассказали, но какой в этом смысл?!

В.: Успокойтесь. Итак, номер удостоверения?..

П.: TX 362845... (Пауза). 8D.

В.: Отлично. Как называется университет, в котором вы учились?

П.: Ла Сапиенца. Сколько можно об этом спрашивать?

В.: Вы знаете французский язык?

П.: J'en ai par-dessus la tête de toutes ces questions imbéciles<8>!

В.: Чудесно, чудесно. А другие языки?

П.: Могу повторить по-испански и по-немецки. Может, прекратим заниматься ерундой?

В.: Лоренца, сядьте, пожалуйста.

П.: И не подумаю! Я здесь уже два с половиной месяца, и все это время вы мне вдалбливаете в голову всякую чушь, которая мне все равно ни о чем не говорит! Почему я не могу увидеться с мужем? Или хотя бы еще с кем-нибудь, кого я знала раньше?

В.: Лоренца, вы недостаточно...

П.: Вы мне это уже целую вечность рассказываете! Я что, до конца жизни заперта в этой психушке? Я ничего о себе не знаю, но это не значит, что я ненормальная!

В.: Сядьте! Или мне придется позвать медсестру...

П.: Ах так? Да катитесь вы все...

***

В тот день у меня было что-то вроде нервного срыва. Я орала на доктора Веллера, колотила кулаком по столу и в конце концов швырнула в доктора книгу, лежавшую на столе. К счастью, она пролетела мимо цели. Мое буйство длилось недолго: прибежавшая на шум медсестра с профессиональной ловкостью оттеснила меня в кресло и всадила в плечо шприц. Кабинет поплыл у меня перед глазами, и я отключилась.

Проснулась я глубокой ночью. Привычно ныл затылок, в горле пересохло. Противно саднила разбитая кисть. Пошевелив пальцами, я поняла, что они забинтованы – видимо, я рассадила их о стол. Наверное, мне должно было быть стыдно: обычно мы с доктором Веллером неплохо ладили. Пожалуй, он бы мне даже нравился, если бы не его манера вечно задавать вопросы, ловко уходя от ответов. От этого у меня временами возникало ощущение, что я здесь – подопытный кролик. Однажды я сказала ему об этом в лицо; он согласился и прибавил: «Да, и самый любопытный в моей лаборатории».

Боль в затылке не унималась. Можно позвать медсестру, но меня тошнит при одной мысли о лекарствах. Мне кажется, что каждая таблетка, каждый миллиграмм в капельнице возвращает меня в ту бессмысленную и беспамятную трясину, откуда я с таким трудом пытаюсь выбраться.

Я ведь действительно ничего о себе не знаю. Все, что мне известно, я почерпнула из тонкой пластиковой папки, которая лежит на моей тумбочке. За то время, что я здесь нахожусь, я перечитывала ее тысячу раз. Если доверять ее содержимому (а больше мне доверять нечему), меня зовут Лоренца Микела Фачино и сейчас мне двадцать два года. Двадцать один год назад на трассе А12 мои родители встретились с пьяным кретином, несшимся по встречной полосе. После этого меня передали под опеку брата моей матери, который умер от рака легких в позапрошлом году. Других родственников у меня нет.

Я училась в частной школе-интернате, затем в Ла Сапиенце, писала магистерский диплом о неаполитанской оперной школе. Защититься я не успела: полгода назад я познакомилась с Жозефом Сомини, французом с итальянскими корнями и швейцарским гражданством, и вышла за него замуж. Мой муж – криминолог, работающий в швейцарском бюро Интерпола. Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, мне приходится подавлять невольный смешок. Где и каким образом мы могли познакомиться – при моем-то мирном роде занятий? Однажды я задала этот вопрос доктору Веллеру, но, как обычно, получила ответ, что муж сам мне об этом расскажет – когда мне разрешат с ним видеться. Пожалуй, это-то и приводит меня в бешенство больше всего.

В феврале этого года мы с мужем катались на лыжах в Антерсельве. Пятнадцатого февраля он уехал в Мюнхен по делам, а я отправилась в Рисконе, чтобы подняться на Кронплатц. Через несколько часов меня нашли на одном из северных склонов с пробитой головой и многочисленными ушибами и переломами. Видимо, я решила прокатиться по «черной» трассе.

Из Рисконе меня переправили на медицинском вертолете в Мюнхен, где пришлось делать операцию: началось внутричерепное кровотечение. Поэтому первое осознанное воспоминание в моей жизни – это палата мюнхенской клиники. Я помню, что мне было плохо – горела голова и было трудно дышать (позже выяснилось, что у меня сломаны четыре ребра). Еще постоянно хотелось пить, и время от времени меня поили чем-то теплым и кислым. Я почти ничего не видела, поэтому мне запомнились в основном звуки: шарканье подошв по больничному линолеуму, стук каталки, голоса медсестер – у одной он был пронзительный, как скрипучая дверь. Помню еще, что врач, чье лицо мне так и не удалось рассмотреть, задавал мне вопросы по-немецки и по-итальянски, но я не могла ему ответить.

Через месяц меня перевезли сюда, в «Сен-Мишель». Переломы срослись, у меня восстановились зрение и речь, хотя я до сих пор иногда заикаюсь, когда думаю быстрее, чем говорю. С письмом дело обстоит хуже. Думаю, те каракули, что я вычерчиваю на занятиях с доктором Веллером, не разобрал бы даже Шампольон. К тому же я пропускаю половину букв. Доктор говорит, это в порядке вещей – по его словам, я вообще должна радоваться, что могу писать хотя бы как курица лапой. «Мои мюнхенские коллеги не сомневались, что вы останетесь овощем, так что радуйтесь жизни, Лоренца!»

Вот я и радуюсь. Насколько могу.

***

Из личного архива Михаэля Веллера, Монтре (C:\Documents and Settings\Default User\Eigene Dateien\St_Mich\Patienten\2010\lf.docx):

«...отсутствие признаков деменции. Кратковременная память работает прекрасно, визуальное запоминание на необычайно высоком уровне. Во время прошлого сеанса я попросил Л. описать стол дежурной медсестры, мимо которого она проходила по дороге в мой кабинет. Не задумываясь, ответила: «Пластиковый розовый стол, на нем зеленая лампа на шарнирах, в центре – монитор, перед ним общая тетрадь – длинная, в коричневой обложке и довольно толстая, в углу еще одна тетрадь, но уже обычная, на ней стопкой три книги: верхняя толстая, обернута белой бумагой, похожа на учебник или на справочник, две нижние – темно-зеленые в мягких обложках. На корешках что-то написано белыми буквами, но что именно, мне не видно – книги лежат корешками к углу».

Слуховая память также развита превосходно. Логическое мышление не нарушено, однако арифметические операции даются с трудом. При всех блестящих результатах на визуальную память испытывает серьезные трудности с запоминанием цифр. Жалуется, что не может с первого взгляда их опознать: «Мне приходится долго вспоминать, что они означают». На вопрос, как ей удалось запомнить номер своего водительского удостоверения, ответила: «Я его просто выучила на слух. Как музыкальную фразу: ти-икс – сорок-шесть – двадцать-восемь-сорок-пять – восемь-ди». И в качестве демонстрации простучала ритм ручкой по столу. Когда я попросил написать этот номер на бумаге, ей удалось это только с четвертой попытки, и в итоге она записала цифры в обратном порядке: 8548264. Показывая написанное, пожаловалась: «Я знаю, что здесь что-то не так, но не могу понять, что именно». Успокоил ее, сказав, что зеркальное написание характерно для левши...»

***

- Ну что же, продолжим?

- Продолжим, – согласилась я, откидываясь в кресло. – Сдавайте, доктор!

С доктором Веллером мы помирились. Точнее, не то чтобы помирились: просто за весь сеанс он ни словом не упомянул о позавчерашнем инциденте, а я, в свою очередь, тоже не слишком стремилась обсуждать эту тему. Сегодня вместо дурацких кубиков с цифрами доктор принес колоду игральных карт и начал учить меня местной разновидности покера. Поначалу я немного путалась, но потом дело пошло на лад.

- Итак, Лоренца, что у меня сейчас на руках?

Я задумалась.

- Черви вышли все, кроме дамы и девятки. И эта девятка у меня. Трефовый валет тоже ушел, в прикупе должна была лежать дама... У вас... как это называется?.. – я сверилась с бумажкой. – Каре, доктор. Четыре дамы. И что-то еще: либо шестерка бубен, либо валет пик. В общем, на этот раз мне не повезло.

Доктор Веллер удовлетворенно присвистнул:

- У меня шестерка бубен. Еще немного практики, и из вас выйдет отличный профессиональный шулер.

- Если я так ничего и не вспомню, то именно этим и займусь, – уныло сказала я, выкладывая карты рубашкой вниз. – И везде буду рассказывать, что первые навыки получила в вашей клинике.

- Вот видите, вы уже шутите, – обрадовался доктор. – Это хороший признак, Лоренца.

- А что мне еще остается? – Я почувствовала, что опять начинаю заводиться. – Какой мне прок от того, что я могу запомнить, что и где лежит в какой-то дурацкой карточной колоде, если я не помню, кто я такая? Я сейчас хуже любого слюнявого идиота: те хотя бы знают, как их зовут!

Лицо доктора Веллера мгновенно стало непроницаемым.

- Прекратите истерику, – сухо сказал он. – Вы прекрасно знаете, как вас зовут. Или вы думаете, что я обманом всучил вам ложные сведения? Самолично сочинил вашу биографию? Вы абсолютно в здравом уме, у вас отличная память, вы запоминаете все, что видите и слышите, – обычным людям до вас в этом далеко. Но если вам так нравится себя жалеть, я могу устроить вам экскурсию по отделению, где содержатся, как вы выразились, слюнявые идиоты. И тогда уже вы сможете завидовать им сколько влезет. Согласны?

- Извините, доктор... – пробормотала я. – Но... понимаете...

Слова застряли у меня комом в горле.

Доктор Веллер поднялся, обошел стол и присел в кресле рядом со мной.

- Ну вот, пожалуйста, – уже мягче сказал он. – Только слез нам сейчас и не хватало. Ну-ка, Лоренца, сейчас мы сделаем вот что. Вы поднимите голову, посмотрите мне в глаза и выслушаете то, что я вам скажу... Кстати, если вам нужен платок, то вот он.

Я с благодарностью вцепилась в бумажную салфетку.

- А теперь, – доктор переждал, пока я высморкаюсь, – посмотрим правде в глаза. Учтите, сейчас я говорю с вами не как врач. Может быть, я даже переступлю границы врачебной этики – но, думаю, оно и к лучшему. Я не стану вас успокаивать и говорить, что вот еще немного – и вы вспомните всю свою прошлую жизнь, вплоть до того момента, когда вы, улыбаясь, гулили на руках у мамочки. Может быть, так оно и произойдет – гарантий не дам. А может быть, и нет. И тогда сладкие моменты вашего безоблачного младенчества навсегда останутся для вас тайной. Но что я точно могу пообещать – так это то, что большая часть ваших воспоминаний к вам вернется. Это может произойти завтра, а может – через год. Или через десять лет.

У меня упало сердце.

- Десять лет?

- Вот именно, – безжалостно согласился доктор. – Или даже двадцать. Но так или иначе ваша память оживет. Чтобы вам проще было понять, Лоренца: вы слишком много всего забыли, чтобы рано или поздно не вспомнить. По сути, сейчас в вашей памяти пробел в девятнадцать-двадцать лет – это если учесть, что нормальные люди обычно себя до четырех лет не помнят.

- Нормальные? А я, по-вашему, кто?

- Ну уж и не знаю! – Доктор Веллер юмористически развел руками. – Вы тут в течении двух месяцев демонстрируете мне чудеса эйдетической памяти, от которых сам Люк Мэйсон умер бы от зависти. Жаль, что у меня так мало сведений о вашей прошлой жизни – видимо, вы не были любительницей ходить по психиатрам.

- Вот это как раз хорошо. – Я снова опустила голову. – Хотя, знаете, я иногда чувствую себя так, словно схожу с ума. Кажется, что вот-вот сорвусь и натворю чего-нибудь... о чем сама потом пожалею...

- Это как раз в пределах нормы. – Доктор встал и неторопливо подошел к столу. – У вас взрывной темперамент, Лоренца, и думаю, не ошибусь, если скажу, что таким он у вас был всегда. Вы – нервная, эмоциональная девушка. Может быть, немного истеричная. Но не более, чем двадцать процентов женщин во всем мире, понимаете? Так что смирительная рубашка вам не грозит. Вы пережили серьезную травму черепа, но при этом здраво рассуждаете. У вас все в порядке с логическим мышлением, несмотря на мелкие затруднения с арифметикой – впрочем, подозреваю, вы и раньше с ней не ладили...

- Но я смогу когда-нибудь нормально считать? – перебила его я.

- В пределах таблицы умножения – сможете. В остальных случаях будете пользоваться калькулятором, – доктор Веллер усмехнулся, – как я, например. Смиримся с тем, что Пифагорами нам не стать. Догадываюсь, что вы хотите спросить, как вам жить, пока память к вам не вернется, не так ли?

Я кивнула.

- Тогда подождите немного.

Он собрал со стола карты, раскрыл свой ноутбук и защелкал мышью. Из внутреннего динамика зазвучало клавесинное арпеджио. Я открыла было рот, но он сделал мне упреждающий знак.

- Дослушайте до конца, а потом скажете мне, что вы об этом думаете.

- Похоже на фрагмент сонаты, – начала я, когда музыка доиграла до конца. – Скорее всего, первая часть, но может быть, и третья – похожее строение... Барокко или ранний классицизм. Нет, пожалуй, что классицизм... Что еще? Написана в ля миноре... Может быть, это кто-нибудь из Бахов – я имею в виду, кто-то из сыновей Иоганна Себастьяна. Я бы сказала, Вильгельм Фридеман или Филипп Эммануил.

Доктор Веллер развернул ко мне ноутбук.

- Если вы не видите, я вам прочту, – упредительно сказал он, увидев, как я начинаю щуриться. – Это ля-минорная соната Вильгельма Фридемана Баха, часть первая, poco allegro. И вы еще спрашиваете, как вам дальше жить, Лоренца?

Он закрыл ноутбук и начал собирать со стола бумаги.

- На этом будем считать наш сеанс оконченным. – Он направился к двери.

Я ткнулась лицом в стол и вдруг неожиданно для себя самой начала безостановочно хохотать.

- Я вас чем-то насмешил? – осведомился доктор Веллер, уже взявшийся за дверную ручку.

- Нет, доктор... – Я с трудом справлялась с приступом истерического смеха. – Но... простите... разве вам самому не кажется это... забавным?.. Что я знакома с семейством Бахов... гораздо лучше... чем со своим собственным?..

Доктор ухмыльнулся себе в усы.

- До завтра, Лоренца! – сказал он и закрыл за собой дверь.

***

Примечания

<1> Господи Иисусе Христе, царю славы. Начальные слова оффертория (приношения даров) в каноническом тексте реквиема.

<2> Избавь их от пасти львиной...

<3> Да не поглотит их преисподняя, да не канут они во тьму...

<4> Но пусть знаменосец святой Михаил явит их...

<5> Как обещал Ты некогда Аврааму...

<6> Мое любимое дитя...

<7> Мысль,враждебная покою, сотворила непостоянное и ненасытное Время, одарив его крыльями и серпом.

<8> Я по горло сыта этими идиотскими вопросами!

1 страница29 июля 2025, 02:01