Иной

Я сидел, опершись спиной о холодную грудь валуна, и пил обжигающий виски прямиком из горла бутылки, пиная ногой другую, уже опустевшую тару и глядя на свисавшую с каменной глыбы руку Дилана – холодную и безжизненную. Солёные мокрые следы оставляли после себя слёзы на моих щеках. Горькая плёнка покрыла горло, а в носу стало щипать, но не от количества выпитого алкоголя. А от печали. Объёмной, неисчерпаемой печали.

Весенний ночной ветер трепал мою футболку, громко ею хлопая. Я всё смотрел на парня, которого убил час назад. Дилан неподвижно лежал в неестественной и, должно быть, неудобно позе: его голова была далеко запрокинута, а мёртвый взгляд остановился на  неподвижной воде пруда, руки были распростерты по сторонам, словно этот парень обнимал небо или даже весь мир.

Весь вечер, несмотря на непринуждённую обстановку и такт в нашей беседе, я постоянно думал над словами Дилана. Он любил меня. Я не мог даже представить себе, какого ему было. Как терзали его сомнения, как он упрекал себя, как пытался перебороть, загнать себя в рамки нормальности. Быть как все. От одной мысли о том, что у этого парня были ко мне какие-то чувства, по коже бежал холодок, а внутри разливалось мягкое, возбуждающее тепло.

Однако я не понимал, как... как брюнет мог всё время следить за мной, не выдавая себя? Как ему удавалось постоянно оставаться в тени и молчать о том, что я делал? Мне было интересно, как он принял тот факт, что я не такой, как все? Искал ли он мне оправдания? Старался ли убедить себя в том, что мои действия осознаны и адекватны? Считал ли меня психом? Или думал, что я всего лишь сбился с намеченного пути? Впрочем, эти вопросы останутся без ответов, а, значит, они не имеют смысла.

Я встал, чтобы вновь, в последний раз, взглянуть на прекрасное аккуратное лицо парня и закрыть ему глаза, но мир вдруг завертелся вокруг меня с такой силой, что я еле мог удержаться на ногах. Встать и подойти к трупу у меня получилось, но в какой-то момент всё начало содрагаться, моя нога зацепилась за другую ногу, и я рухнул, упал  прямиком на Дилана. Моё лицо оказалось совсем рядом с его синей от удушения шеей. Я нервно сглотнул, поднял взгляд на сверкающие стеклянным блеском глаза брюнета и замер. Этот взгляд показался мне таким укоризненным, обиженным и несчастным, что я не мог сдерживать слёзы. Я убил его. Я, чёрт возьми, убил его! Каждый раз, когда он появлялся в моём поле зрения, мне неистово хотелось прикончить его. Каждое его слово пробуждало во мне такую ненависть, что я с трудом сдерживал себя, остерегаясь своих желаний. А теперь, когда сделал то, о чём так долго мечтал, я как будто... Жалел?
Большим пальцем я провёл по пока ещё тёплой, но уже бледной щеке парня. Только теперь, только задушив Дилана, я понял, что он был единственным, действительно, единственным человеком, который знал меня, понимал и... защищал. Принимал таким, какой я есть. А теперь – его нет. И больше не будет.

– Отлично, – недовольно прошептал я вслух, – пора признать. Я пидор.

Я моментально протрезвел, услышав собственные слова со стороны, и встал с трупа. Что же я наделал...

Залпом опустошив неполную бутылку виски, я, разрушенный крепкими напитками, медленно, чуть пошатываясь побрёл домой, где меня всё ещё ожидала Мелани. Надеюсь, она спит.

POV Mélanie.

Я беспокойно ходила из угла в угол, ожидая парня, которого не было вот уже пять часов. Нахмурив брови, я стояла, задумчиво глядя на стеллаж с книгами: на одной из полок толстая книга сильно выпирала из ряда остальных. Присмотревшись к твёрдому переплёту, я поняла, что это был фотоальбом. Моя рука сама по себе потянулась к тёмной обложке альбома, а кончики пальцев уже коснулись страниц в то время, как позади меня неожиданно, с громким хлопком распахнулась входная дверь. На пороге стоял Адам.

Сначала стоял. А затем медленно, будто в замедленной съёмке, начал падать. Я быстро пересекла комнату, подхватила парня, и его голова, которая вот-вот должна была встретиться с полом, удобно легла на моё плечо. Адам пах так, словно весь, каждой своей клеточкой был вымочен в алкоголе.

– Ты пил?

– Нет, конечно, да, – пробормотал он, неосознанным взором обводя комнату.

Затем Адам, будто что-то вспомнив, выпрямился и сделал осторожный шаг в сторону кухни, а после припустил уже с большей скоростью, направляясь не на кухню, а на дверной косяк, будто не замечая его.

– Я так голоден, – жалобно проговорил он перед тем, как врезаться в косяк. Адам смачно ударился о стену и повалился всей тушей на пол. После он повернул голову и по-детски удивлённо на меня посмотрел, искренне не понимая, что произошло. – Давно здесь эти стены?

Я неодобрительно покачала головой, помогла парню подняться с пола и отвела его в спальню. Уложив Адама на кровать, накрыв его одеялом и пригладив растрепанные тёмные волосы, я присела рядом с другом, который заснул сразу же, как только его голова коснулась подушки, а затем и легла, рассматривая по-своему красивое лицо Адама и совсем забыв о странном фотоальбоме.

Спустя несколько часов, я распахнула глаза, обнаружив, что Адама уже не было в постели. Я перевела взгляд на электронные часы, расположившиеся на прикроватной тумбе и сообщившие мне, что в универ я уже проспала.

– Вот чёрт, – прошептала я, сонно отирая лицо ладонью.

Внизу что-то загремело, и это дало мне ещё один повод, чтобы встать. С раннего утра на кухне, по своему обычаю, Адам творил нечто. Он пархал, словно бабочка, между разным шкафчиками, ящиками и столами, что-то помешивая, подсаливая и добавляя специи, а Рики крутился у него под ногами. Стоял пряный аромат варёного мяса и кофе.

Адам обернулся, услышав мои шаги, и как-то смущённо улыбнулся, снимая милый фартук с цыплятами и опираясь руками позади себя о стол.

– Я... Я не совсем помню, что было вчара, – друг стыдливо опустил взгляд. – Я говорил что-нибудь... необычное?

– Необычное? – нахмурилась я, вспоминая, как Адам не вписался в дверной проём, и пожала плечами. – Нет, ничего.

На лице парня тут же выразилось невообразимое облегчение, и он вновь повернулся к плите, чтобы помешать очередной кулинарный шедевр.

– Я сварил тебе кофе, – Адам, поставив на стол кружку с напитком, от которого ещё шёл пар и насыщенный характерный аромат, жестом пригласил садиться. – А совсем скоро будет готов суп.

И, действительно, не прождав и десяти минут, вскоре я наслаждалась новым для меня блюдом, гарниром к которому были какие-то хрустящие корочки, а Адам недоверчиво поглядывал то на меня, то на тарелку с едой.

– Всё в порядке? – не выдержала я напряжённого взгляда парня.

– Да, – тут же отвёл глаза он, – да, всё отлично. Переживаю, понравится ли... Лук немного подгорел.

– Я не заметила, – настороженно улыбнулась я.  – Очень вкусное мясо. Такое сладкое и нежное... Это свинина?

– Вкусное? – Адам приподнял бровь, ненадолго остановившись на мне взглядом, а затем его взор вновь стал перебегать с одного предмета на другой. – Да. В каком-то смысле это свинина.

Со второго этажа донеслись неясные звуки, будто что-то упало, быстро покатилась и медленно поползло. Я заглянула под стол, где сидел несколько минут назад Рик, но где теперь его не было. Адам сделал то же и, быстро вскочив со стула, поднялся на второй этаж.

Я скоро опустошила тарелку с прекрасным блюдом и могла бы уверенно сказать, что ничего подобного я в жизни не пробовала. Мясо было непривычно свежим и сладким, несмотря на то, что было жестковато и немного горчило. Неужели такую важную роль играл тот самый секретный ингредиент, о котором когда-то говорил мне Адам?

Я встала из-за стола, собираясь подняться на второй этаж, так как парня уже долго не было, но вдруг вспомнила о фотоальбоме, который так заинтересовал меня вчера вечером. Отыскав нужную полку, я вытянула тот самый, отличающийся от всех альбом. Раскрыв его на середине, я обомлела. У меня затряслись руки, сердце бешено начало стучать, кровь оставила моё лицо, а уши заложило от увиденного, от объявшего меня страха. На каждой странице того альбома было прикреплено по две фотографии, к которым прилагались цифры – порядковые номера – и краткое описание. На фотографиях были трупы разных девушек: избитые, изуродованные, растерзанные... Многие были выпотрошены, окровавлены и лежали в неестественных, ужасающих позах. Последняя фотография была под номером сорок шесть. Та самая девушка, которую я нашла вместе с Диланом в лесу у пруда.

Я выронила фотоальбом из рук. И бросилась на улицу. Бежать. Бежать быстрее. Звонить в полицию.

POV Adam.

Я поднялся на второй этаж, где обнаружил разодранный матрас, лежащий на полу, и Рика с ангельскими глазами, сидящего рядом с ним.
Вернув матрас на положенное ему место и тихо отругав пса, я невольно вспомнил, как проснулся, обнимая Мелани, которая жалась ко мне во сне, словно замёрзший котёнок, и губы сами по себе рястянулись в счастливой улыбке, которая, однако, исчезла с лица сразу же после того, как я вспомнил Дилана с его мёртвыми стеклянными глазами. Из раздумий меня вырвал телефон Мелани, неожиданно зазвонивший. Я взял устройство с прикроватной тумбы и стал спускаться по лестнице, когда услышал, как что-то глухо ударилось о пол, но не придал этому значения.

– Мел, тебе кто-то зво... – хотел сообщить я девушке, которой не было в моём доме. Это я понял по лежавшему на полу чрезвычайно знакомому фотоальбому, который был раскрыт на середине, и по распахнутой входной двери. – Рик, – позвал к себе я питомца, и тот моментально примчался ко мне. Я поднёс телефон Мелани к мокрому, подрагивающему носу Рика и скомандовал, – фас!

Пёс вскочил с места и бросился бежать по тому пути, которым пошла Мелани, то есть по длинному, а я – по короткому.

Чёрт. Нужно же было Мелани нажить себе проблем. Как она нашла альбом? Детектив хренов. Столько лет я водил за нос весь полицейский отдел, а теперь меня раскрыла какая-то девушка. Моя самооценка ушла в минус, но это было уже не важно, моей целью теперь стало остановить, догнать девушку, во что бы то ни стало, пока она не принесла мне бед.

Под ногами сухо шуршали прошлогодние листья, а холодный ветер трепал полы моей футболки и щекотал под ней нежную, но возбужденную бегом кожу. Сердце активно перекачивало десятки литров крови, руки дрожали от напряжения, а ноги пусть и отказывались твёрдо держать меня, но двигались сами по себе, рывками ускоряя бег. Справа от меня, за гущей леса, залаял Рик, это могло означать только то, что Мелани появилась в его поле зрения. Я резко свернул направо и, не пробежав и двухсот метров, за полосой редких деревьев заметил девушку, нервно оглядывающуюся назад. Несколько обогнав подругу, я вывернул на тропинку, по которой она бежала и остановился. Заметив меня, Мелани затормозила и, стараясь отдышаться, как-то неосознанно показывала руками то на меня, то на мой дом, находившийся далеко за её спиной.

– Как ты... Я же... Почему?

– Я живу здесь девятнадцать лет и знаю множество коротких путей, – ответил я на не заданный вопрос. В этот момент прибежал Рик и, заметив меня на месте, не стал лаять по своему обычаю, а скромно лёг поодаль, уложив голову на передние лапы, и стал наблюдать за происходящим.

Девушка выпрямилась и оправилась от бега, но стала ещё более робкой и испуганной, чем прежде. Она боязливо стала пятиться назад, под моим тяжёлым, но, в целом, обычным взглядом, однако на её пути вырос огромный дуб, из-за которого она вздрогнула, уперевшись в дерево спиной.

– Не надо, – тихо прошептала она. – Я никому не скажу.

– Не скажешь, – иронично улыбнулся я, снисходительно глядя на подругу.

– Ты теперь убьёшь меня?

Я выразительно посмотрел на Мелани, а после взорвался хохотом. Сделав пару уверенных шагов в её сторону, я хотел было подойти и успокоить девушку, но она жестом приказала мне остановиться. Между нами лежало расстояние всего в пять шагов, но эти несчастные шаги заставили меня почувствовать себя зверем в клетке. Я прошёлся вдоль условной границы и вернулся к своему месту.

– Что за вздор? Не собираюсь я тебя убивать. Мел...

– Почему ты это делаешь? Зачем? Эти девушки... Это всё ты? Ты к-каннибал, Адам? Почему... почему ты не сказал мне? – захлебываясь собственными рыданиями, торопливо бормотала она.

– Почему не сказал? Когда я должен был об этом сказать, Мелани? В первый день нашего знакомства? "Привет я Адам, и я каннибал" – так? Или между твоими бесконечными речами о любви к Дилану и о ваших отношениях? А, может быть, когда мы играли в "Правду или действие"? Сразу при всех, чего греха таить!

– Зачем ты это делаешь? Почему? Я пытаюсь оправдать тебя в своих глазах, но пока не вижу причин этого делать. Помоги мне, Адам, я пойму тебя, только объясни. Или отпусти. Прошу. Я не скажу никому.

– Не надо искать мне оправдание. Я не могу посвятить тебя во все аспекты своей жизни, но и отпустить тоже не могу. С самого начала я ведь предупреждал тебя, говорил: "не ввязывайся в это дело".

Я презрительно топнул ногой от злости и бессилия. Мелани закрыла лицо руками и вздрогнула.

– Я не хочу умирать, – жалобно протянула она. – Мне страшно... Я не хочу... Оставь меня... Прошу...

– Мелани, послушай меня... пожалуйста. – Девушка отрицательно покачала головой и медленно опустилась на землю, тихо вздрагивая и пряча лицо за бледными ладонями. – Ты ведь выслушала Дилана, когда считала его маньяком, была готова поверить ему и согласиться с его взглядами на жизнь. Так почему же ты не хочешь послушать меня? Чем я хуже него?

Мелани опустила голову на колени, и мелкая дрожь страха пробирала её тело.

– Я не хочу умирать, – доносились тихие всхлипы девушки.

– Не собирался я тебя убивать.

– Нет, Адам, нет... Ты не можешь быть каннибалом. Ты не можешь быть Мардерусом.

Я медленно, опасаясь быть остановленным, подошёл к Мелани и присел рядом. На удивление, она не стала отстраняться, а наоборот, прижалась ко мне всем хрупким, подрагивающим тельцем.

– Суп, который я ела... Там было мясо... Это же не...

– Да.

– Это м-мясо... человека? – девушка тихо проговорила это, затем остановила взгляд на одной точке и медленно стала зеленеть. Она вдруг встала и побежала к ближайшим кустам. Её вырвало.

Дав девушке время успокоиться и подышать свежим воздухом, я повёл её обратно в дом, обещая всё ей объяснить. Рик медленно плелся сзади. На кухне, усадив Мел за стол, я подал ей мятный чай. Девушка с опаской посмотрела сначала на кружку, затем на мои руки.

– Клянусь, в этом чае нет ничего такого. Мята и кипяток.

Мелани коротко кивнула и сделала пару глотков. Я сел за стол, но не рядом с ней, а подальше, чтобы не смущать. Какое-то время приходилось сидеть молча. Я ждал, пока подруга заговорит первая.

– Ты... ты давно убиваешь людей? – неуверенно спросила, наконец, она, не глядя в мои глаза. Я вздохнул.

– Давно. Сейчас для меня это больше потребность, чем желание. Но я ведь говорил, что тебе бояться нечего.

– Почему ты это делаешь? Почему ты стал таким? Почему..? Расскажи всё.

– Всё? – усмехнулся я и ненадолго задумался. – Это будет длинный рассказ. Ты уверена, что хочешь узнать всё? – Мелани серьёзно кивнула и стала внимательно меня слушать, стараясь не упустить ни единого слова, и я начал нелёгкий рассказ. – Как я говорил, мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было двенадцать лет, но я ни разу не рассказывал, что было до их смерти... Родители меня не любили. Отец постоянно унижал меня, презирал, называл выродком и посмешищем. Он часто избивали меня, а когда выпивал... насиловал. Мать относилась ко мне не лучше. Она постоянно жалела, что родила меня, упрекала в её муках и болях во время родов, считала лишним ртом в семье. Если я собирался заговорить с ней, она давала мне пощёчину, если молчал – две. И, поверь мне, это было лучшее время в моей жизни. Это было время до того, как появился мой младший брат.

Родители не любили общество и всё то, что с ним связано. Они отказывались от медицинской и социальной помощи, игнорировали любые выходы в свет и праздники. Поэтому я до четырнадцати лет не ходил в школу, а мать родила моего брата дома. В ванной. Как и меня, в своё время. После его появления на свет, не было ни одной ночи без ссор, драк или крика. Родители ненавидели нас обоих, отказывались содержать, но и друг к другу они относились не лучше. Несмотря на это, я был наивным ребёнком и любил их. Не за что было, но я любил. И брата тоже. Для меня он был самым близким человеком на всём свете. Я считал, что должен о нём заботиться, не позволять отцу бить его (из-за чего обычно, получал двойную порцию побоев), я мечтал, – тут усмешка вновь появилась на моём лице, – мечтал, что он вырастет, и мы будем всегда вместе. Вдвоём. Против всех бед и ненастий, – я проглотил ком вставший в горле и, задумавшись, немного помолчал. – Однажды Адриан – так звали моего брата – сильно простудился. Он постоянно плакал, а его температура поднялась до ста четырёх градусов по Фаренгейту. Отец в то время ушёл в запой и ему было плевать даже на непрерывный плач младенца, а мать отказывалась отвозить ребёнка в больницу, кричала на него, затыкала уши, но не справлялась со своими нервами. Она считала, что это ребёнок Дьявола, что от него надо избавиться. Я старался успокоить её, уверить, что это обычный ребёнок, но всё было напрасно. Однако мальчик успокаивался, как только я брал его на руки и начинал укачивать. Он внимательно смотрел на меня своими маленькими глазками и будто понимал, что я не дам его в обиду, была какая-то целесообразность и осознанность в этих взглядах...

В ночь с тридцать первого декабря на первое января Адриану стало совсем плохо: он отказывался есть, ни на минуту не переставал плакать и весь пылал от поднявшейся температуры. Мои укачивания не помогали. Мама не выдержала. Она оттолкнула меня от кроватки и, накрыв лицо мальчика подушкой, давила на неё, пока плач не затих. Я пытался оттянуть её, вырвать подушку из рук, но что мог сделать я, худой и слабый, физически не развитый из-за недоедания ребёнок, против взрослой женщины? Адриан умер. Я отказывался верить в это, но правда была такова. Официально моего брат никогда и не было, ведь никто не знал о существовании этого мальчика. Документально зарегистрирован был только я. Поэтому матери не доставило проблем расчленить ребёнка и сложить его останки в холодильник.

После смерти брата, мать совершенно сошла с ума. Она стала называть меня Элизабет, постоянно пыталась одеть в платье, а вечерами бегала за мной, желая уложить в кровать и спеть колыбельную. И я был бы не против, если бы не нож в её руках, с которым она не желала расставаться. Так с каждым днём моя жизнь всё больше и больше стала походить на ад. В какой-то момент отец заметил состояние мамы и решил, что большую пользу ей принесёт смена обстановки и отдых в соседнем городке, где, конечно же, не будет меня. Таким образом, я оказался совершенно один в огромном пустом доме, без еды и отопления. До сих пор мне порой вспоминается то жуткое, всепоглощающее чувство голода, которое я испытывал. После недели без еды, превратившейся для меня в месяц, мне ничего не оставалось, как приготовить себе что-нибудь из того, что было дома, то есть из того мяса, что лежало в холодильнике. Я знал, что это когда-то был мой брат, но не мог... ничего не мог сделать. Много позже, когда мясо было съедено, а в доме установилась минусовая температура, приехали работники социальной службы. Оказалось, что мои родители попали в аварию. Очевидцы, сообщали, что их машина направлялась в Слиптаун, и ничего не предвещало беды, однако моя мать, сидевшая на переднем сиденье, вырвала руль у отца, и машина полетела с горы. Автомобиль несколько раз перевернулся, ударяясь о землю, а после загорелся. Родителей спасти не удалось.

Меня забрали в детский дом ровно на год. А после где-то отыскались мои бабушка и дедушка. Те любезно согласились взять на себя всю ответственность опеки надо мной. Они отличались от родителей только тем, что никогда не поднимали на меня руку и не оскорбляли. Но они привили мне ненависть к людям, научили быть отшельником, полагаться только на себя и опасаться любое общество. Однако именно благодаря им я начал ходить в местную школу, а после имел право сам выбрать вуз. Эти пожилые люди показали мне другую сторону жизни. Они никогда не были ласковы или излишне добры ко мне, но они бросили все свои силы на то, чтобы воспитать меня и поставить на ноги.

Только вот, несмотря на все положительные стороны моей новой жизни, я не мог забыть вкус человеческого мяса. Я боялся этих воспоминаний, боялся себя, но не мог выбросить события прошлого из головы. Меня мучали кошмары во сне и наяву. Совесть разъедала моё подсознание, как кислота. Однажды попробовав человеческое мясо, ты никогда уже не сможешь забыть его вкус. Всё остальное становится пресным и отвратительным на его фоне. Я стал убивать, и это переросло в потребность.

Впервые мои руки были запачканы кровью, когда мне было пятнадцать. Я убил девушку с серыми глазами, потому что они жутко напоминали мне холодные глаза матери, а затем нашёл укромное место в лесу, возле пруда, где я и оставил выпотрошенное тело. Население того времени было шокировано таким жестоким убийством, полиция негодовала. Никто даже не думал, что тем самым жестоким убийцей, "Мардерусом" – как меня уже в то время стали называть, мог оказаться хилый пятнадцатилетний бедный мальчишка, который столько натерпелся от своих родителей и рано стал сиротой. А после пошли первые слухи о каннибализме, потому что со временем девушек стало пропадать всё больше, а тел находили всё меньше. Уверенность в моей невиновности укреплялась, как среди гражданских, так и среди полиции, ведь "этот прелестный мальчик слишком много пережил, чтобы пойти на такое", а улик, указывающих на меня не было вовсе. Так я стал тем, кем являюсь теперь.

Мелани долго молчала. В её глазах стояли слёзы. Она отёрла их рукавом длинной кофты, встала со стула, оставив на столе чашку с уже остывшим чаем, подошла ко мне и нежно обняла, уткнувшись холодным носом в плечо.

– Я никому не скажу, – прошептала она на ухо, обдавая его горячим воздухом. От этих слов мне стало легче.

По щеке скатилась слеза от нахлынувших воспоминаний. От боли пережитого. От убитого детства. От несбывшихся надежд.