Мгла

Приближался вечер. Мы с Сайтамой сидели на полу, рисовали на бумаге разные занятные вещицы. Я решил поведать ему о своих ночных приключениях, и это тоже его заинтересовало, причем настолько сильно, что он перестал уделять все свое внимание подсчетам минут, чему я был поначалу весьма рад. За часы меня в скором времени простили. Мама вообще украдкой сказала, что даже рада, что наконец они упали и их можно выкинуть. От старого хлама стоит избавляться сразу, а не ждать того самого часа, когда что-нибудь случится, как это было недавно. Да, все вещи имеют ценность, но и вовремя прощаться с ними тоже нужно уметь. Внезапно друг за другом стали входить в гостиную члены нашей семьи, становясь или усаживаясь в круг. Все они были напряжены - что-то было не так.

Все дождались маминого прихода: она вошла в зал последняя, волочая за собой авоську с бельем. Она посмотрела на папу, а потом оглядела всех нас, тяжело вздохнула, повесила авоську на гвоздик и присела в кресло. 

- Ребята, - начала она с печалью, - у нас кончаются запасы с едой. И мы собрали всех вас, чтобы обсудить наши дальнейшие планы выживания.

У всех на лицах появилось волнение. Паузу прервал Люциус.

- Это немыслимо, нам не поставляли еду уже 3-ю неделю, - сказал он.

- Именно, нам уже привозили пайки с задержкой, но это уже слишком, - поддержал разговор Канзен.

Отец поднял взгляд на Мьюка.

- Сколько мы еще протянем, Мьюк? - спросил Блюз.

- Судя по моим подсчетам, максимум четыре дня, если мы исключим обеды и плотные завтраки из нашего списка, - пожал тот плечами.

- Ясно, - ответил Блюз. Мама сидела рядышком, украдкой протирая слезы, делая вид, что поправляет очки. Я посчитал нужным поддержать её, поэтому подошел к ней, чтобы обнять. Она усадила меня на коленки и обняла в ответ. Я не стал ничего говорить, спрашивать, просто внимательно слушал.

- Так не может больше продолжаться, - вздохнул Блюз, - как бы ты не хотела этого, Твин, но нужно выходить наружу и определенно дальше нашего почтового ящика.

Он тяжело вздохнул и сказал кое что ещё. - И перестать наконец пылать надеждой, что Эней получил наше письмо. Она опустила голову на мои волосы, и я почувствовал затылком, как дрожали её губы. Но она продолжала молчать, скорее всего, от безысходности и понимания, что это единственный вариант спасти всех нас от голода. Ее руки касались меня. Это было одновременно приятно и так неловко от того, что я не мог ничего сказать, чтобы приободрить, как делала это всегда она, когда мне было плохо. Поэтому я просто дотрагивался до неё, держал и гладил нежные руки, которые от сложной работы с каждым днем заметно огрубевали.

- Мы завтра пойдем с ребятами на разведку: сначала вглубь нашего участка, затем было бы неплохо проверить чердак, на который мы уже долго не заходили и, наконец, настала пора пересечь ворота.

- В один день? - внезапно проронила мама.

- Нет, разделим. На вылазку за ворота потребуется больше сил, потому туда мы пойдем через день, а что насчет завтра... - Блюз сделал паузу, - завтра я, Люц и Канзен пойдем работать, Мьюк будет на стороже, чуть что сразу звать на подмогу и держать канат; Чоннон и Сайтама будут с мамой. Всем все понятно?

- Да, сэр, - сказали все хором.

Почему-то в этот момент я решил не делиться тем, что слышал в ту ночь две недели назад, когда любопытство чуть не сыграло со мной в опасную игру. Я молчал, хотя стоило бы сказать хотя бы про странные звуки на крыше. Но я не знал, как попытаться это объяснить. Они бы, скорее всего, посчитали это за детский кошмар, лунатизм или, глупее того, просто игру. Параллельно с моими размышлениями взрослые переговаривались друг с другом, мама смотрела на свечи на полке, которым оставалось немного до полного расплавления. Но неожиданно мои мысли и диалоги в гостиной прервал мой младший брат Сайтама.

- Я думаю, что уже 6 часов вечера, нам стоит перестать так громко разговаривать, - хотя сам произнес это громче всех остальных.

Блюз подал жест всем замолчать, а затем прислонил палец к губам, обращаясь и к самому Сайтаме. - Мы говорили весьма тихо, сынок, - сказал строго Блюз, - если ты считаешь, что сейчас позднее время, то тебе следовало бы не нарушать правило и не кричать.

Мой младший брат был очень беспокойным ребенком: любое малейшее замечание выводило его из себя - он мог срываться, истерить, жаловаться даже на сущую мелочь, в целом вести себя как сумасшедший. И несмотря на то, что родители были к нему лояльны, не всегда его проказы сходили ему с рук. Как и сейчас. Он почти начал закатывать истерику, как подскочила мама, посадив меня на свое место, подхватила Сайтаму за руку и отвела в другое место. Проводы сопровождались несколькими подзатыльниками и угрозами оставить его в кладовке. Там было всегда темно и раньше, а сейчас и подавно. Кроме того, пауки! Их там много, а он их очень боится.

Вроде как он быстро успокоился, правда, всхлипывал какое-то время, а затем сказал.

- Простите меня, я так увлекся игрой с Чоней, что перестал считать время. Я складывал не 5, а 10 минут. И... И, возможно, я ошибся, и сейчас не 6 часов вечера, а меньше или даже больше...

Мама с папой переглянулись.

- Сынок, - сказала она, - если для тебя это так сложно или если надоело, то ты можешь больше не считать время и проводить больше времени с Чонноном, кстати, где он?

В это время я стоял в коридоре около веранды, делал осторожные шаги и прислушивался к странным звукам с улицы. Они были точно такими же, как в ту ночь: шаги и стук сердца, что бился в унисон с моим. Отец подошел ко мне ближе, чтобы взять за руку. Но в этот момент раздался гул, словно эхо повторяло что-то протяжно и долго, а затем завопили датчики и передали сигнал в виде красной лампочки на веранде, но проблема заключалась в том, что наша сигнализация молчала и не подавала никаких признаков жизни с самого начала этой туманной эпидемии. Бывало, птенчик пробежит, упавший с дикого винограда, но спустя неделю мы никого уже больше не слышали и не видели. Видимо, все погибли. Да и сигнализация перестала реагировать, потому что осевшая густая мгла ограничила нас в использовании электричества. Мы вырабатывали его иными способами на самые условные бытовые дела и не так часто. Отец остановился посреди коридора рядом со мной и тоже стал прислушиваться.

- Похоже на бурю, - прошептал он, - и прошел дальше на веранду, толкнув меня назад и велев идти к матери.

Я смотрел ему вслед, но снова молчал. А вдруг это был тот монстр? И снова, я снова не мог выдавить из себя ни словечка. Я ненавидел себя за это больше всего! Я не мог сказать, чего я по-настоящему хочу, не мог поделиться своими мыслями, чувствами. Я ощущал себя брошенным и от того, сам не понял, как потекли по щекам слезы. Я смотрел на отца, уходящего в даль по длинному коридору, и мне снова стало страшно, только уже не за себя, а за него.

- Папаааа! - кричал я так громко, сам не осознавая этого, несколько раз.

Он обернулся от неожиданности и увидел, как я вновь падаю от оцепенения в страхе на пол, теряясь в пространстве и не вижу перед собой ничего, тяну руки в никуда. Сердце мое колотилось вновь и вновь и, казалось, будто я слушал чье-то дыхание. Мама вбежала в коридор после третьего крика, прикрыла платком мое лицо, чтобы остановить плач, прижала к себе так сильно, чтобы я вновь почувствовал себя не одиноким. И я в действительности пришел в себя, но от сильного давления в голове и непонимания происходящего потерял сознание.

Я очнулся в маминых объятиях на первом этаже. Сегодня все спали здесь. Обычно все делали так, когда на второй этаж подниматься было небезопасно. Папа сидел в кресле с ружьем. Мама была обеспокоена и даже сквозь сон следила за каждым из нас. Я лежал, укутанный в плед, у неё на груди и почти не слышал, как она дышала. Я прислонял ухо и пытался уловить стук, затем поднимал голову и смотрел на неё. В какой-то момент она посмотрела на меня и спросила шепотом:

- Что такое, малыш? Что тебя беспокоит?
И я ответил, что мне показалось, что она не дышит. Но она лишь легко улыбнулась и сказала, что просто чувствует себя не очень хорошо, и что отдых поможет ей восстановиться. Она поцеловала меня в голову и попросила попытаться снова заснуть, что я и сделал.