тени божества

Первый луч солнца, бледный и робкий, прокрался сквозь щель в ставнях, коснувшись ресниц Жизель. Она прикрыла глаза, пытаясь удержать остатки сна - того, где мама ещё смеялась, а воздух пах черничным пирогом. Но холодный пол под босыми ногами вернул её в реальность. Спальник Элиаса у печи лежал пустым, будто его и не было. Только смятая подушка хранила отпечаток головы.

Жизель потянулась к маминому халату, висевшему на медном крючке. Шёлк, когда-то нежно-голубой, выцвел до цвета пепла, а вышитые незабудки на воротнике истончились, оставив призрачные контуры. Надевая его, она почувствовала, как ткань скользит по коже, словно чужое прикосновение.

Завязав халат Жизель направилась в ванную. Холодный кафель оставлял лёгкие покалывание на ступнях, но Жизель не обращала на это внимание. Зеркало, покрытое паутиной трещин, размножило её лицо на десяток бледных масок. Вода из крана хлюпнула ржавыми каплями, прежде чем потечь тонкой струйкой. Жизель умылась и взяла мамин гребень. Перламутровые розы на нём потускнели, но зубья всё ещё блестели, будто их часто чистили.

«Сиди ровно, Лучик», - когда-то говорил Элиас, заплетая ей косы перед ритуалами. Теперь её пальцы сами повторяли эти движения - туго, до боли, будто пытались зафиксировать время. Белые пряди выскальзывали, цепляясь за шероховатости гребня.

Когда Жизель спускалась на кухню, запах дыма и хвои встретил её на пороге. Элиас стоял у печи, подбрасывая в огонь сухие ветки. Его чёрная рубашка, слишком свободная, открывала шею с тонкими шрамами - руны, значения которых Жизель не могла вспомнить. На столе лежала раскрытая книга с пожелтевыми страницами - сборник стихов, не похожий на культовые тексты.

- Ты не спал, - сказала Жизель, замечая тени под его глазами.

- я уже привык вставать до рассвета,- сказал Элиас смотря, как языки пламени танцуют не стенах.

- Где ты был всё это время? - спросила Жизель, глядя на пламя в печи.

В это время лента резинка спала с её косы, и длинные локоны Жизель расплылась по её плечам.Элиас встал за её спиной. Его пальцы, грубые от работы с деревом, нежно разделили пряди.

- В сорока километрах отсюда есть городок. Больше похожий на деревню. После той ночи я три дня шёл наугад. Пил воду из луж. Потом упал в переулке за антикварной лавкой старика Джона. Он вытащил меня, как щенка из помойки. Сказал: «Мальчик, ты воняешь смертью. Выбирай - баня или улица».

Жизель заметила, как дрогнули его губы. Это был не тот Элиас, что когда-то командовал толпой - перед ней стоял израненный зверь, научившийся прятать клыки.

- Лавка была полна хлама. - Он махнул рукой, будто рассеивая дымку воспоминаний. - Ржавые часы, разбитые куклы, книги с объеденными мышами углами. Но для него всё это было... живым.

- Он учил меня чистить серебро винным уксусом. Говорил, старые вещи как люди - требуют терпения. - Пауза. - Иногда ночью, когда его мучил артрит, он рассказывал про жену. Утонула в озере, когда их сыну было пять.

Жизель сжала край халата. Джон перестал быть абстракцией - теперь она видела его: сгорбленного старика, растирающего руки у печки.

- Почему он тебе доверял? - спросила она.

Элиас горько усмехнулся.
- Не доверял. Ставил кровать в подсобке. На ночь запирал кассу на три замка. - Он потрогал шрам на шее. - Но когда грабители вломились... он загородил меня дробовиком.

Огонь в печи захлопал крыльями, освещая слёзы на его щеках. Жизель ахнула - она не видела его плачущим даже в детстве.

- Умер тихо. - Элиас вытер лицо рукавом. - Утром не проснулся. Четырнадцать лет, - прошептал Элиас. - Я спал среди призраков его прошлого. Чистил часы, которые никто не покупал. Ждал...

Он не договорил. За окном завыл ветер, и Жизель поняла: он ждал не смерти Генри. Он ждал, когда она найдёт в себе силы вернуться.

В это время, Доминик проснулся и спускался на кухню.

Лестница скрипела под каждым шагом Доминика, будто предупреждая о его приближении. Он спускался, опираясь на перила, рукавом сминавший следы сна на щеке. Его рубашка была расстёгнута, волосы торчали в разные стороны, а в глазах ещё плавали остатки забытых сновидений. Но всё это исчезло, когда он увидел их.

Элиас стоял за спиной Жизель, его пальцы медленно вплетали белую прядь в уже почти готовую косу. Солнечный свет из окна падал на них, превращая волосы Жизель в серебристый водопад. Она сидела на краю стула, плечи расслаблены, будто на миг забыв о войне, что бушевала за стенами этого дома.

- Ну и где ты был ночью? - Голос Доминика прозвучал резко, как удар топора по льду.

Пальцы Элиаса замерли. Жизель обернулась, и коса расплелась, рассыпавшись по спине.

- Я проверял сторожку, - ответил Элиас спокойно, не отводя взгляда. Он поднял с пола ленту для волос, медленно обвивая её вокруг ладони. - Там хранятся дрова. Холода на подходе.

Доминик засмеялся - коротко, без радости.
- Дрова? - Он шагнул ближе. - Я видел следы на снегу. Ты вёл кого-то к алтарю.

Жизель встала, встав между ними. Её халат скользнул с плеча, обнажив шрам на ключице - след давнего ожога.
- Доминик, хватит. Он ничего...

- Ничего? - Доминик перебил её, указывая на Элиаса. - Он всю ночь рыскал по лесу! А ты веришь его сказкам?

Глаза Элиаса сузились, словно он высчитывал дистанцию для удара.
- Ты следил за мной. - Голос стал тише, опаснее. - Как крыса за совой.

- Перестаньте... - её голос сорвался, превратившись в шёпот. Но они не слышали.

Доминик схватил Элиаса за воротник.
- Ты ведёшь их прямо к ней!

Жизель отступила, наткнувшись на полку. Рука нащупала мамин гребень - перламутр впился в ладонь.
Крики мужчин слились в оглушительный гул, как рой ос в виске. Жизель прижала ладони к ушам, но голоса пробивались сквозь пальцы:
«Лжец!»
«Ты ведёшь её к смерти!»

Воздух уплотнился. Стены кухни поплыли, превратившись в чёрные шторы того самого амбара, где когда-то блестел нож жреца. Сердце колотилось, выбивая ритм панического бега. Её ноги двинулись сами - через дверь, в колючий объятия метели

Ледяной ветер хлестал по лицу, оставляя на щеках кровавые росчерки, сосновые иглы впивались в босые ступни. Она споткнулась о корень, спрятанный под белой пеленой, и рухнула в сугроб. Холод обжёг щёки, и это было хорошо - боль вернула в реальность.

Прямо перед ней было дерево, расколотое молнией, которое напоминало гигантский коготь, впившийся в небо. Жизель вскарабкалась на ствол, чувствуя, как смола липнет к ладоням. Отсюда, с высоты, дом казался игрушечным - дымок из трубы, тени за замерзшими окнами. Где-то там Элиас и Доминик всё ещё спорили, разрывая её на части.

Она сжала мамин гребень, впившийся в кулак. Перламутр треснул, обнажив гравировку: «Семья - это круг без конца».

Вскоре появился Доминик. Его шаги были тихими, будто он боялся спугнуть хрупкое перемирие. В его руках - её куртка, та самая, кожаная, с подкладкой из кроличьего меха.

- Ты дрожишь, - сказал он, накидывая куртку ей на плечи. Его пальцы задели шею, и Жизель вздрогнула.

Он сел рядом, не касаясь её. Снег под ним затрещал, как старый паркет.
- Я знаю, ты ненавидишь, когда я лезу в твоё прошлое. Но я... - Он проглотил комок, переводя взгляд на свои руки. - Когда я нашёл тебя в той комнате, с пустым взглядом... Я поклялся, что никогда не позволю тебе снова почувствовать себя такой.

Жизель стиснула зубы. Где-то в лесу каркнула ворона - одна, другая. Хор для мёртвых.

- Он токсичен, Жизель. - Доминик повернулся к ней, его глаза блестели, как лёд на солнце. - Элиас связан с культом крепче, чем ты думаешь. Твой отец...

- Не смей! - Она вскочила, куртка соскользнула в снег. - Ты не понимаешь! Мы... - Голос сорвался. Что мы? Дети, игравшие в прятки среди трупов?

Доминик поднялся, медленно, как будто каждое движение причиняло боль.
- Я люблю тебя. - Слова повисли в воздухе, прозрачные и хрупкие, как снежинки. - Не за то, что ты выжила. Не вопреки. Просто... ты затмеваешь всё.

Жизель отступила. В его глазах она увидела себя - маленькую, в окровавленной ночнушке, с глазами-пропастями. Ту, кого он полюбил, а не ту, кем она стала.

- Моё сердце... Оно разбито на осколки. И все они - его.

Доминик кивнул и повернулся к дому. На прощание бросил через плечо:
- Когда осколки разрежут тебя до крови - я всё ещё буду здесь.

Он ушёл, оставив следы, которые метель тут же начала засыпать. Жизель прижала лоб к шершавой коре. Где-то в глубине леса зазвучала знакомая мелодия - колыбельная, которую Элиас напевал, когда они прятались от дождя. Просидев ещё некоторое время Жизель пошла как ей казалось в сторону дома.

Ноябрьский лес дышал ледяным паром, обволакивая Жизель плотной пеленой тумана. Снег под босыми ногами давно перестал жечь - ступни онемели, превратившись в чужеродные глыбы льда. Она шла, не различая направления, стволы деревьев смыкались в чёрный частокол, а ветви, как костлявые пальцы, цеплялись за её халат. Рассвет не наступал - серое небо висело низко, словно поглотившее все краски мира.

Скрип ветки заставил её обернуться. Ничего. Только тени, пляшущие в такт ветру. Жизель прижала руки к груди, пытаясь унять дрожь. «Налево», - сказал внутренний голос. «Нет, здесь уже были», - возразил другой. Кора на деревьях была испещрена странными насечками - то ли следы зверей, то ли древние руны. Она продолжила путь, спотыкаясь о корни, скрытые под снежным саваном.

Пальцы ног впились во что-то острое - замёрзший шиповник. Кровь алела на снегу, как капли вина на белой скатерти.

- Лучик... - голос Элиаса прорвался сквозь вой ветра, словно из другого измерения.

Она подняла голову. Впереди, меж деревьев, колыхался силуэт в чёрном плаще.

- Не двигайся! - Элиас бросился вперёд, снег взметнулся за ним белой волной. Он поймал её за миг до того, как она упала. Его руки обхватили её так крепко, что рёбра затрещали, но в этом была странная нежность - будто он боялся, что она рассыплется, как снежинка.

- Ты как нашёл меня ? - прошептала Жизель, уткнувшись лицом в его шерстяной шарф. Пахло дымом и мхом - запах её детства.

- Тропинки здесь как паутина, - он прижал ладонь к её босым ступням, согревая дыханием. - Но я всегда найду тебя. Всегда.

Она хотела вырваться, но тело предательски прильнуло к теплу. Элиас снял плащ, укутав её.

Он поднял её на руки, как когда-то нёс через реку, и пошёл против ветра. За спиной оставались кровавые следы, а впереди, сквозь мрак, едва угадывался огонёк дома - крошечный, но упрямый, как надежда.

Элиас подхватил её так легко, будто она была всё ещё той девочкой с весом птичьих костей. Первые минуты Жизель закрыла глаза, уткнувшись лицом в его шерстяной шарф. Грела мысль, что дом близко - стоит лишь обогнуть пару деревьев, и они увидят дымок из трубы. Но когда она открыла глаза, лес вокруг был всё тем же: чёрные стволы, обёрнутые в снежные саваны, бесконечные, как спицы колеса.

- Мы уже проходили здесь, - прошептала она, узнавая сосну с обломанной верхушкой. Её голос звучал чужим, разбитым.
- Темнота сбивает с пути, - ответил Элиас, не замедля шага.

Она считала секунды.Сто. Двести. Триста. Где-то на пятисотой сбилась, запутавшись в ритме его шагов и стуке собственного сердца. Время спуталось, поплыло. То ли минуты, то ли часы - лес не менялся, только тени становились длиннее, хотя рассвета всё не было.

- Положи меня, - попыталась она вырваться, когда заметила, как капли пота замерзают у него на висках.
- Молчи, - он прижал её крепче, и в его голосе впервые прозвучала сталь.

Она замолчала, наблюдая, как его следы на снегу - глубокие, решительные - переплетались с её прошлыми, беспорядочными. Ветер принёс запах дыма, но дом не появлялся, будто его поглотила земля.

- Помнишь, как мы бежали от грозы? - внезапно сказал Элиас. Его слова повисли в воздухе, превращаясь в пар. - Ты споткнулась о корень. Я нёс тебя три часа, а ты клялась, что прошло пять минут.

Жизель сжала край его плаща. Тот день она помнила: смех, гром, его руки, дрожащие от усталости, но тёплые. Теперь его пальцы впились в её бок, как клещи, а дыхание рвалось хриплыми рывками.

- Врёшь. Тогда мы...
- Тогда я струсил, - перебил он. - Не сказал, что заблудился.

Лес расступился. Дом возник внезапно, будто его вырезали из мрака ножом. Труба дымила, окна светились жёлтым - Доминик, наверное, не выключил лампу.

Элиас опустил её на крыльцо. Ноги подкосились, и она схватилась за перила, чтобы не упасть.
- Пять минут, - усмехнулся он, вытирая лицо рукавом. - Как всегда.

Она поняла: они кружили по лесу не потому, что путь был долог. Элиас водил её по кругу, чтобы побыть с ней, чуть дольше, чем пять минут.

Рассвет так и не рассеял тьму, когда Жизель, завернутая в плащ Элиаса, стояла на пороге дома. Снег кружился в безумном танце, затягивая следы их возвращения. Доминик ждал в дверях, его фигура напряжённая, как тетива лука.

- Собирайся едем час мы и так тут засиделись,- сказал Доминик и зашёл в глубь дома.