тени божества

Жизель проснулась от того, что кто-то грубо тряс её за плечо. Её веки слипались, как будто склеенные сладким сиропом, который мама иногда давала ей по утрам. В голове пульсировала странная тяжесть - не боль, а скорее ощущение, будто она до сих пор видит сон. Может быть, это и правда сон? Может быть, если она зажмурится сильнее

- Девочка, ты должна выйти.

Голос был чужим, резким, совсем не похожим на мягкий мамин голос, который обычно будил её по утрам. Жизель приоткрыла один глаз и увидела высокую фигуру в тёмной форме. У мужчины было усталое лицо с глубокими морщинами вокруг рта, а его глаза... его глаза смотрели на неё так, как смотрят на разбитую вазу - с досадой и какой-то странной виной одновременно.

Она инстинктивно потянулась к плюшевому зайцу, своему верному защитнику от ночных кошмаров. Его мягкая шёрстка под пальцами казалась единственной реальной вещью в этом внезапно перевернувшемся мире.

Когда её вывели на улицу, Жизель почувствовала, как холодная земля впивается в босые ступни. Утро было туманным, и этот туман окутывал деревню, делая её похожей на ту нечёткую картинку, которую она видела в бабушкином телевизоре, когда он плохо ловил сигнал.

- Где мама? Они все мертвы, да? - прошептала Жизель, глядя на агента пустыми глазами.

Мужчина не ответил. Он крепко держал её за руку, и его пальцы казались железными тисками. Жизель вдруг осознала, что на ней только ночная рубашка, и от этого стало ещё страшнее. Мама никогда не разрешала ей выходить на улицу в ночнушке, говорила, что это неприлично.

Они шли по главной улице деревни, но что-то было не так. Окна в домах были тёмными, хотя обычно в это время уже зажигали свет. Нигде не было слышно привычных утренних звуков - скрипа колодца, стука топора, смеха детей. Только их шаги гулко отдавались в звенящей тишине.

- Нам нужно поговорить. Ты в безопасности.

Мужчина в форме переглянулся с напарником.

- Мы сейчас всё объясним. Иди с нами.

Но Жизель рванула - проскользнула под его рукой, босиком выбежала на улицу. Холодная земля обжигала ступни, ветер хлестал по лицу, но она бежала, бежала туда, где в последний раз видела их.

Лес встретил её молчанием.

Ни песен. Ни молитв. Только запах - медный, липкий, от которого сводило желудок.

И они.Все.До одного.

Лежали в странных позах, будто заснули посреди танца. Кузнец - на спине, рот открыт в беззвучном крике. Старая Марта - свернулась калачиком у дерева, в руках - туго затянутая верёвка.

А в центре...

- Мама! Папа!

Она рванулась вперёд, но сильные руки схватили её за плечи.

- Не смотри!

Жизель вырывалась, царапалась, кусалась - они просто спят, надо разбудить!

Но когда она наконец выскользнула, подбежала к ним - увидела.

Папины руки, обнимающие мамину талию. Их лица - спокойные, будто они просто задремали после ужина.

И только тонкие красные линии на запястьях, да алая лужа, впитавшаяся в землю, говорили: это не сон.

- Проснитесь... - Жизель упала на колени, тряся маму за плечо. - Я же обещала вести себя хорошо!

Сильные руки обхватили её сзади, отрывая от родителей. Жизель закричала, забилась, её кулаки били по чужой груди, ноги дрыгали в воздухе.

- Пустите! Они просто спят! Они проснутся, если я их поцелую, мама всегда просыпается, когда я её целую!

Но её уносили прочь, а родители оставались лежать на земле, такие маленькие и беззащитные, и она вдруг поняла, что больше никогда не услышит, как мама поёт ей перед сном, не почувствует, как папа щекочет её своей колючей щетиной...

Комната, куда её привели, была слишком яркой. Белые стены, белый потолок, белый стол. Даже свет лампы казался каким-то стерильно-белым. Жизель сидела на слишком высоком стуле, её ноги болтались в воздухе, не доставая до пола.

Перед ней поставили стакан сока и бутерброд. Апельсиновый сок - она его ненавидела, он был слишком кислым. Мама всегда делала яблочный. А бутерброд... на нём была корочка. Мама всегда срезала корочки, потому что Жизель не любила, когда они царапают нёбо.

Слёзы снова подступили, но она сжала кулаки под столом. Не будет плакать. Не перед этими чужими людьми. Мама говорила, что нужно быть храброй.

Дверь открылась, и вошёл молодой человек. Он выглядел слишком молодо. Его светлые волосы торчали в разные стороны, будто он забыл их причесать, а пиджак висел на нём мешком.

- Привет, - он сел напротив, уронив папку. Бумаги рассыпались по столу, и он покраснел, торопливо собирая их. - Меня зовут Доминик.

Жизель молчала, сжимая в руках своего зайца. Его мягкая шёрстка уже была мокрой от её слёз.

- Ты... - Доминик посмотрел на неё, и в его глазах не было той натянутой жалости, которую она видела у других. -Ты очень храбрая девочка

Она не ожидала таких слов. Её подбородок задрожал.

- Я не храбрая. Я испугалась и убежала.

Доминик наклонился немного ближе.

- Иногда убежать - самое храброе, что можно сделать.

Жизель посмотрела на свои босые ноги, на синяки и царапины, оставшиеся от бега по лесу.

Жизель втянула голову в плечи.

- Мне сказали... ты единственная, кто выжил.

- Они не умерли! - её кулаки стукнули по столу, стакан подпрыгнул. - Они просто... их забрал Новый Бог! Он... он вернёт их, если мы будем ждать!

Доминик замер. В его глазах мелькнуло что-то - не страх.

- Жизель... - он перегнулся через стол, нарушая все правила. - Что они говорили перед... перед тем как уйти?

Тишина.

Потом - шёпот:

- "Мы станем частью Его". Они думали, что делают правильно. Они верили. А теперь... теперь ничего не осталось. Только я. И он. Он где-то рядом. Ждет.

За стеклом что-то упало. Доминик вздрогнул, но не отвлёкся.

- А жрец? Ты помнишь, что он делал?

Картинка вспыхнула в голове:

*Кривой нож. Блеск в лунном свете. Мамина улыбка, когда лезвие коснулось её кожи...*

- Он... помогал.

Доминик побледнел.

- Помогал?

- Им было страшно. А потом... не было.

Когда дверь распахнулась, ворвался Грейвз - краснолицый, злой.

- Картер, хватит!

Но Доминик не отводил взгляда от Жизель.

- Они... сами это сделали?

Она кивнула.

- Потому что любили Его больше, чем меня. - девочка сказала это с обидой и злостью.

-А как ты это поняла?

Жизель сжала зайца так сильно, что чуть не оторвала ему ухо.

-Потому что они ушли. И оставили меня одну.

Её слёзы капали на стол, образуя маленькие прозрачные лужицы. Доминик молча протянул ей бумажный платок. Он пахнет деревом и чем-то ещё, чужим, но не неприятным.

За стеклом что-то упало, раздался приглушённый крик. Дверь распахнулась, и вошёл сердитый мужчина с красным лицом.

-Картер! Хватит нянчиться! Это допрос, а не чаепитие!

Но Доминик не отвёл глаз от Жизель. В его взгляде было что-то новое - не жалость, а понимание. И что-то ещё... что-то, что заставило её чуть-чуть разжать пальцы на игрушечном зайце.

- Ты ведёшься на бред травмированного ребёнка! Там был КТО-ТО! Маньяк! Культист!

- Они сами это сделали, - прошептала она так тихо, что почти беззвучно. - Они выбрали Его. А я... я не смогла, - Жизель прошептала себе это под нос, но агенты все равно услышали

Доминик кивнул, будто это было именно то, что он хотел услышать. И в этот момент Жизель вдруг почувствовала, что может, совсем чуть-чуть, довериться этому странному молодому человеку с нечёсаными волосами и слишком большим пиджаком.