Нет пути назад
Запах железа, лекарств и дыма всё ещё витал в воздухе. Амелия очнулась в тишине. Никакой боли. Только пустота. Больше не было крика в голове, больше не было голоса яда. Но и её самой, той прежней, уже не существовало.
Она медленно села, взгляд упал на зеркало напротив — в отражении она почти не узнала себя. Новые шрамы прорезали кожу, словно вырезая карту боли, предательства, смерти. Но в её глазах... не было ни страха, ни стыда. Только тишина.
В комнату вошёл Ронан. Он был бледен. Смотрел на сестру как на кого-то чужого, кого он любил, но теперь не узнавал.
— Ты жива... — прошептал он.
— В этом и трагедия, брат, — хрипло ответила она. — Всё, что должно было умереть, живо.
Адам стоял у стены. Он не приближался. Только молча наблюдал. Он больше не видел перед собой женщину, которую когда-то любил. Перед ним была Амелия Уокер — оживший кошмар мафии.
На следующее утро особняк наполнился тяжёлой атмосферой. Все знали — она вернулась, и она уже не прощает. Члены совета мафии говорили шёпотом. Старейшины смотрели на неё с ужасом. Слуги — прятали глаза.
И вот он — Мартин Уокер, её отец, тот, кто когда-то назвал её своей принцессой. Он вошёл в зал, где Амелия сидела на троне, словно королева мёртвой империи.
— Дочка... — он шагнул ближе. — Прости меня. Всё, что я делал — для семьи. Для тебя.
Амелия подняла взгляд. Глаза ледяные. В руках — пистолет. Медленно, спокойно, без истерики она встала и подошла к нему.
— Для меня?
— Да...
— Ты создал меня, чтобы потом предать. Ты позволил, чтобы меня растерзали, чтобы я три года гнила в теле, которое не дышало. А теперь хочешь прощения?
Он ничего не ответил. Только сделал шаг ближе.
И в этот момент — выстрел.
Один. Чёткий. Холодный.
Мартин Уокер упал, захлебнувшись кровью. Все замерли. Ронан сжал кулаки. Адам закрыл глаза. Но никто не осмелился вмешаться.
Амелия медленно убрала пистолет. Смотрела на тело с безразличием.
— Короли должны знать: если придаёшь свою королеву — тебя убьют первым.
Она развернулась и села обратно на трон.
— Очистите зал, — приказала она. — Я не люблю, когда на полу валяется мусор.
Тело Мартина ещё не остыло, а по особняку уже пронёсся гром ударов коленей о мраморный пол — старейшины один за другим падали на колени. Не от уважения. От ужаса.
Ронан стоял в углу, сжимающий в себе эмоции. Его взгляд метался — он видел сестру, которую любил, и монстра, которым она стала. Адам стоял неподалёку. В его глазах была боль, но уже не страх. Только тишина принятия.
— Все, кто когда-либо вставал на сторону отца... — произнесла Амелия, проходясь по залу, — ...все, кто сомневался в моих решениях. Все, кто ослушался.
Пауза.
— Выйдите вперёд.
Тишина. Ни один не пошевелился.
— Хорошо, — улыбнулась она холодно. — Тогда я сама укажу вам на ошибки.
Она щёлкнула пальцами — в зал вошли бойцы в чёрной форме. Вели троих: одного из старейшин, личного охранника Мартина и женщину с клана Челлини. Всех троих поставили на колени.
— Ты, — указала Амелия на охранника, — предупреждал моего отца о покушении, но не предупредил меня. Ты, — перевела взгляд на женщину, — передала доклады Ромео Челлини, моему врагу. И ты... — обернулась к старейшине, — ...голосовал против меня.
Три выстрела. Без колебаний. Без лишних слов.
Кровь залила белый мрамор. Адам отвернулся. Но Амелия — улыбалась.
— Чистка только началась.
Через два дня она отменила старую структуру власти. Создала Новый Совет, куда вошли только те, кто безоговорочно подчинялся ей или был ей верен лично.
Никаких голосований. Никаких обсуждений. Только её слово — закон.
Она провела массовые чистки в рядах охраны, бухгалтерии, в кланах, что хоть раз имели связь с предателями. Людей исчезали ночью. Их тела находили в канализациях или вовсе не находили.
Амелия убивала не в ярости, а методично. Хирургично.
Она перешла на холодный стиль управления — доклады, списки, приказы, никаких эмоций. Только власть.
На одном из собраний:
— А если я откажусь? — спросил один из новых членов совета, пожилой мафиози.
Амелия медленно подняла глаза и улыбнулась:
— Тогда ты — труп с мнением. Решай, что тебе дороже.
Слухи о её жестокости расползались по всей Америке. Её начали звать:
"Белая Королева со шрамами",
"Мясник Уокеров",
"Дьяволица, вернувшаяся из ада".
Адам всё чаще наблюдал за ней издалека. Любовь гасла, сменяясь страхом и сожалением.
Но он не уходил. Всё ещё рядом.
Всё ещё её.
Особняк был затянут холодной тишиной. Амелия сидела в тёмной комнате за длинным столом, перед ней — список новых приказов. Очередная волна чисток. Список из пятнадцати человек, среди них — двое стариков и одна девушка из бухгалтерии. Ни одного предателя, просто подозрения. Только подозрения.
Адам вошёл без стука.
— Этого хватит, — его голос звучал твёрдо.
Амелия даже не подняла взгляда от бумаги:
— Что хватит?
— Убийств. Эти люди ничего не сделали. Это паранойя, не стратегия.
Она отложила ручку. Медленно подняла взгляд. Ледяной. Хищный.
— Ты забываешься, доктор.
— Нет. Я вспоминаю, кем был. И кем была ты. До этой войны. До шрамов. До боли.
— Ты смеешь приказывать мне? — её голос стал резким, с хрипотцой.
— Я смею говорить правду, — он подошёл ближе, в упор. — И если ты собираешься продолжать эту бойню, то я тебя остановлю.
Щелчок. Комната в секунду наполнилась охраной.
— Заберите его, — коротко бросила Амелия.
Адам не стал сопротивляться. Его скрутили и повели в подвал, но на выходе он успел бросить ей:
— Если ты убьёшь и меня — останешься совсем одна, Амелия.
В подвале.
Железные стены. Пахло потом и кровью.
Амелия вошла сама. Без охраны. В руках — хирургический нож.
— Последний шанс, — холодно. — Либо ты молчишь. Либо лишаешься чего-то важного.
— Тогда забери то, что делает меня врачом, — он поднёс руку, сам. — Сделай это. Покажи, как ты глубоко пала.
И она сделала.
Острым, быстрым движением.
Лишила его правой руки.
Кровь хлынула, Адам застонал, но не закричал. Он смотрел ей в глаза.
— Ты уже не человек, Амелия.
Она стояла, дрожащая, с окровавленным ножом. Взгляд затуманенный. Что-то в ней сломалось в этот момент.
Позже.
Адам выжил. Потерял руку — и остался в особняке.
Молчал. Ни упрёков, ни слов. Только взгляд — полный боли, но не страха.
Амелия в ту ночь не вышла из своей комнаты.
Никто не знал, что она рыдала. Впервые за долгие годы.