10.
Весна пришла внезапно. Солнце, будто уставшее прятаться, стало заглядывать в окна всё чаще, а улицы наполнились гулом: птицы, смех прохожих, цветущие деревья и запах свежего воздуха. Дженна и Эмма гуляли по старым районам Лос-Анджелеса, держась за руки и не особо думая о времени. Они шли медленно, словно растягивали это апрельское утро, как ленту между пальцами.
— Если бы время можно было заморозить... — сказала Эмма, глядя на клумбу с лавандой. — Я бы выбрала этот момент.
Дженна сжала её руку чуть крепче.
— А я бы выбрала любой, где ты есть.
Прохожие шли мимо, кто-то узнавал Дженну, кто-то — нет. Но сегодня ей было всё равно. Она не надевала кепку, не прятала глаза за солнцезащитными очками. Потому что впервые за долгое время ей нечего было скрывать.
— Странно, да? — сказала Дженна, остановившись у маленькой кафешки, где они в первый раз выпили кофе вдвоём. — Я всегда боялась стать уязвимой. Всегда боялась, что чувства — это слабость. А оказалось, что самое сильное во мне — это ты.
Эмма повернулась к ней, взъерошила пальцами волосы у неё на затылке.
— Тогда покажи это. Не мне. Себе.
На улице было шумно: дети бежали с воздушными шарами, кто-то играл музыку из открытого окна, рядом остановился велосипедист, ожидая зелёного. Мир жил своей жизнью — обычной, хаотичной, прекрасной. И посреди этого Дженна вдруг остановилась и сделала шаг назад.
Она отпустила руку Эммы — чтобы встать перед ней. Глубоко вдохнула, огляделась… и потом подняла голову, закрыла глаза на миг — и закричала:
— Я люблю тебя, Эмма Майерс!
Прохожие обернулись. Кто-то улыбнулся, кто-то замер, кто-то продолжил идти мимо. А Дженна всё ещё стояла, развернувшись к девушке, которую любила, всем телом, всей душой, всем голосом.
— Я буквально дышу тобой, ты мне нужна больше кислорода! — крикнула она ещё раз. Уже громче. Уже смелее.
Эмма смотрела на неё в шоке. На глаза навернулись слёзы — от неожиданности, от силы, от красоты этого мгновения. Она сделала шаг к Дженне, обняла её, крепко, как будто боялась отпустить даже на секунду.
— С ума сошла? — прошептала она. — Я тебя тоже люблю. И уже давно.
— Тогда иди сюда, — хрипло сказала Дженна. — И поцелуй меня. Пусть все знают.
Эмма рассмеялась сквозь слёзы и, не задумываясь, потянулась к ней. Их поцелуй был не для камер, не для лент новостей, не для чьего-то одобрения. Он был — для них. За всё пережитое. За хрупкость. За силу. За то, что любовь, когда она настоящая, не нуждается в разрешениях.
В этот момент, на шумной улице, они впервые по-настоящему принадлежали друг другу. Не втайне. Не в тишине. А в голос — с открытым сердцем.
---
Позже, вечером, они сидели на балконе с чашками чая. У ног — плед, в воздухе — аромат цветущего жасмина. Город медленно засыпал, и тишина окутывала их мягко, как вуаль.
— Ну что, звезда, — усмехнулась Эмма, — каково это — кричать на улицу признание в любви?
— Легче, чем я думала, — улыбнулась Дженна. — Я боялась потерять всё. Имидж, приватность, контроль. А потом поняла — мне не нужен никакой «контроль», если это значит молчать о самом главном.
— Ты смелее, чем ты сама о себе думаешь, — прошептала Эмма.
— Знаешь почему?
— Почему?
Дженна прижалась лбом к её лбу и сказала уже шёпотом:
— Потому что ты — моя смелость.
---
Так заканчивалась история. Не финалом, не точкой, а открытыми дверями. Они не знали, что будет завтра. Но знали точно — идти будут вместе.
И, может быть, в будущем они действительно откроют то кафе с книгами и чаем, где каждая чашка будет с запиской. А может, нет. Но даже если всё изменится — они будут помнить день, когда любовь стала громкой. Явной. Простой и сильной, как весенний ветер.