Изломы прошлого

Сквозь сон я слышала, как кто-то ходил по моей комнате, то выходя из нее, то возвращаясь. Мне не хотелось открывать глаза, даже когда шторы оказались широко распахнуты, впуская утренние лучи в помещение и прогоняя последние остатки сна.

Я сильнее уткнулась в подушку в надежде вновь погрузиться в темноту и перестать чувствовать на лице палящее тепло.

Что-то тяжелое опустилось на матрас у изножья кровати, заставив его прогнуться, а меня подтянуть ноги к себе. Видимо, именно это и стало знаком для незваного гостя о том, что я проснулась.

— С днем рождения! — счастливо произнесла Адриана, падая рядом со мной, крепко стискивая в своих объятиях и заставляя раскрыть глаза.

Вместе с этим тяжесть предстоящих событий обрушилась на меня.

Сегодня день моего рождения и день моей свадьбы.

День, когда мне стало двадцать, и день, когда моя фамилия станет Костанцо.

День, когда я перестану принадлежать Обществу и перейду Делу.

День, когда попрощаюсь со своим отцом и окажусь под властью мужа. Даже понятия не имея, кто из них двоих хуже.

И этот день надо просто пережить. Как я пережила все прошедшие и переживу будущие...

— Спасибо, — прохрипела я, не в силах ответить на объятия девушки, поскольку та зажала мои руки.

Ее вторжение в чужое личное пространство каждый раз было бесцеремонным. Но никто не протестовал, как и я. За прошедшую неделю мы сблизились, барьеры между нами немного пошатнулись. Точнее, для меня это было лишь началом пути: я по-прежнему не могла полностью расслабиться в ее присутствии, позволяя себе отстраненность и осторожность. Для Адрианы же моя сдержанность нисколько не умаляла нашей близости: она уже записала меня в лучшие подруги и с энтузиазмом планировала наше совместное времяпрепровождение в Техасе. В большинстве своем ее планы представляли все то, что обычно запрещал мне отец.

— Давай, вставай, — проворковала Адриана, помогая сесть на кровати и заставляя мои глаза расшириться от шока.

Я поняла, чем она все утро занималась в моей комнате — превращала ее в нечто с трудом узнаваемое.

Все оказалось заполнено хрустальными вазами, в которых величественно красовались белоснежные каллы с изящными зелеными стеблями. На полу едва заметно колыхались воздушные шары, переливающиеся перламутровыми оттенками. Ими же оказались украшены входная и балконная двери. Откуда-то появились две стеклянные столешницы на золотых ножках. На одной из них стоял завтрак, а на другой красовались пирожные, закуски и охлаждающие напитки.

У моих ног покоились подарочные коробки, перевязанные большими атласными бантами, а рядом возвышалась внушительная белая корзина, до краев наполненная пышными светло-розовыми пионовидными розами, источавшими нежнейший аромат.

— Это... — я не могла подобрать слов, благодарно посмотрев на Адриану. — Я-я даже не знаю, что сказать. Не стоило так заморачиваться.

Что-то внутри счастливо встрепенулось, но я не могла показать свою искреннюю реакцию. Мысль о том, что за радостью всегда следовало что-то плохое, стала неизменным спутником.

— Не говори глупостей. Это твой день. Свадьба итак отнимает его у тебя, — девушка устремила взгляд на приоткрытую дверцу гардероба, на которой висело свадебное платье, словно ожидая, когда окажется надетым. — Если бы не это все, мы бы по-настоящему отметили твое двадцатилетие. Но у нас еще будет возможность! В следующем году я придумаю что-нибудь получше и заставлю Раньеро постараться. Это он обмолвился, что у тебя день рождения и нужно преподнести какой-нибудь подарок. Он не знал какой, поэтому свалил все на меня и Елену. По-хорошему, ему стоило прилететь еще вчера и поздравить тебя первым.

— У него, наверное, много дел.

— Вот и ты сегодня ночью скажи ему, что у тебя появились дела.

Лучше бы она не напоминала, чем для молодоженов заканчивалась свадьба. Пусть Раньеро и дал понять, что согласен на то, что между нами ничего не будет, но мне слабо в это верилось. Вдруг он просто не хотел, чтобы я паниковала раньше времени?

— Я пойду разбужу братьев, а то они проспят все на свете. И ты тоже поднимайся! — Адриана подскочила с кровати и выпорхнула за дверь.

Даже она в доме моего отца чувствовала себя намного комфортней и свободней в действиях. Пока у нас присутствовали гости, ему приходилось сдерживаться и притворяться самым приятным человеком на свете. Но, кажется, все видели его истинную натуру насквозь.

Из под шелковистого одеяла мои ступни опустились на теплый деревянный пол. Я на ватных ногах приблизилась к подаркам, изо всех сил пытаясь вспомнить, когда в последний раз мне дарили столько всего. Если вообще дарили.

До рокового диагноза мамы — апатическая ступорозная шизофрения, она старалась озарить каждый мой день рождения радостью, несмотря на холодность отца. Но в какой-то момент Велия замерла во времени, став еще более безразличной, чем он.

Поначалу она просто отказывалась от любимых занятий. Мир начал терять для нее былые краски. Потом замедлились ее движения, реакции и течение мыслей. Она стала не в силах принимать даже простые решения. И вот в одно утро, когда я пришла разбудить ее, мне впервые пришлось столкнуться с ее остекленевшим взглядом.

Мои слова, обращенные к ней, остались без ответа. Я повторяла их и повторяла с каждой секундой, все больше утопая в ее безмолвии.

В тот день я потеряла свою маму такой, какой ее знала, оставшись на полном воспитании отца, который не видел никакого смысла в том, чтобы пытаться осчастливить кого-то рядом с собой. Так продолжалось до того момента, пока не появился Абель.

Солнце ярко светило в безоблачном небе, когда мой жених показался на заднем дворе, неся в руках букет алых роз.

Я сидела на шезлонге у бассейна.

Его лицо озарилось теплой улыбкой при виде меня, а мои глаза заискрились в предвкушении.

— С днем рождения, малышка, — нежно произнес он, протягивая мне цветы.

Мне исполнилось шестнадцать, и я на год приблизилась к свадьбе и долгожданному моменту, когда покину отцовский дом. Мы с Абелем были помолвлены уже десять месяцев. Все это время он баловал меня подарками по поводу и без, постоянно находился на связи и несколько раз приезжал навестить.

Вскочив с шезлонга, я бросилась в его объятия, не переживая, что нас кто-то увидит.

Отца не было дома. Охранник же находился в сторожке. В его присутствии не было необходимости. Якопо разрешал нам оставаться наедине, но требовал, чтобы я детально пересказывала наши беседы и обращала особое внимание на любые упоминания об Их деле. Он умудрялся извлечь выгоду даже из таких ситуаций, оставаясь в курсе всего. Я чувствовала себя предательницей, когда мне приходилось делиться с ним подробностями жизни моего жениха.

— Спасибо, Абель, — с тихим восторгом ответила я. Мой голос дрожал от эмоций.

Я забрала букет. Он поцеловал меня в щеку, слишком близко к губам и дольше, чем обычно, что смутило меня. Мне захотелось отстраниться, но я постаралась отбросить лишние мысли.

— Открывай, — произнес Абель, когда мы расположились на одном из шезлонгов.

Он протянул мне коробочку, обернутую в пеструю бумагу. Внутри я обнаружила изящный золотой браслет с подвесками, сияющими всеми цветами радуги в виде морских звезд, дельфинов и ракушек.

— Он напомнил мне о тебе, — объяснил Абель, вызывая у меня детский восторг своим подарком и словами.

Во время каждого его визита мы гуляли по побережью. Я увлеченно собирала необычные ракушки, стеклянные камешки обточенные песком и морской водой.

Я снова крепко обняла его, охваченная чувством благодарности.

— Когда наступит наш день, все эти подарки померкнут перед обручальным кольцом и тем, какая жизнь нас будет ждать дальше.

Он умудрился заставить все померкнуть гораздо раньше дня нашей свадьбы. Ведь через несколько месяцев меня ожидал особый подарок...

Моя рука потянулась к небольшой прямоугольной черной коробочке, перевязанной изумрудной лентой. У меня не было времени посмотреть все, поэтому я решила взглянуть на то, что привлекло мое внимание сильнее всего.

Легким движением я потянула за один конец ленты, позволяя ей соскользнуть, и подняла крышку. Первое, что мне попалось на глаза — записка, на которой каллиграфическим почерком было выведено:

«Если захочешь увидеть мужские слезы.
П. Р».

Я отложила карточку в сторону, открывая взгляду перцовый баллончик, обклеенный черными стразами. Указанные инициалы сразу дали понять, кто являлся дарителем. Да и в последнее время это имя часто крутилось у меня в голове.

Она сама его обклеивала?

Внутри лежала инструкция по использованию, которая оказалась очень кстати. Я никогда не применяла такие средства самообороны и видела их только в фильмах. Тем более даже не знала, хватило бы мне смелости когда-нибудь использовать его против кого-то. В целом хотелось надеяться, что и не придется.

С момента помолвки мне удалось пересечься с Паолиной всего раз, когда она со своим отцом и матерью были приглашены к нам на ужин. Она держалась ото всех обособленно, но при этом самоуверенно и выглядя так, словно абсолютно точно не нуждалась ни в чьей компании. Никто и не пытался с ней заговорить, только Адриана бросала в ее сторону тоскливые взгляды, в то время как глаза Паолины источали полное безразличие. На торжестве она показалась совершенно другой. Хотя, возможно, тогда ей пришлось так действовать из жалости.

Теперь, после ужина, где она не обмолвилась ни со мной, ни с членами своей семьи больше, чем двумя фразами — приветственной и прощальной, произнесенными монотонным голосом, было удивительно, что она решила преподнести мне подарок.

Я еще мельком пробежалась по остальным подаркам, где были украшения, разные аксессуары и одежда знакомых брендов. К каждой коробочке прилагалась карточка с именем дарителя. Адриане и Елене удалось подключить каждого члена своей семьи, но, видимо, подписывать все оставили одной из них, потому что везде, кроме подарка Паолины, был одинаковый почерк.

Перед тем, как отправиться в душ, я напоследок вдохнула сладкий аромат роз из которого выглядывала записка:

«С днем рождения,
буду ждать у алтаря.
— Будущий муж».

Согласовывали ли они написанное с Раньеро? В целом это не имело значения.

День предстоял долгий и это единственное, что утешало меня, поскольку чем дольше длилась свадьба, тем дальше был момент, когда я окажусь с мужем наедине.

Где-то через час я вышла из ванной, в моей комнате уже хозяйничала компания женщин и молодых девушек, некоторые из которых являлись моими родственницами, а кого-то я видела впервые. На туалетном столике расположили средства для волос, фен, утюжок, пеструю палитру декоративной косметики и множество всего остального, что я даже не знала, как обозначить.

Под аккомпанемент поздравлений со свадьбой и пожеланий беззаботной семейной жизни меня усадили спиной к зеркалу. Поскольку традиция разрешала невесте смотреться в него только после завершения торжества. Мне оставалось лишь гадать, что со мной сотворят.

Хлопотливые руки порхали над моей головой, а нескончаемая болтовня заполнила комнату. Я молча наблюдала за суматохой, скрывая раздражение от чрезмерной суеты и непонимания моих желаний.

Было тяжело выносить такое количество женщин, при этом не имея никакого желания поддерживать с ними разговор. Когда появились Елена и Адриана, переключая общее внимания на себя, облегчение накрыло меня.

Елена, склонившись ко мне, ласково прошептала, приобнимая за плечи:

— С днем рождения, милая.

Она была высокой и стройной, с грациозными и легкими движениями. Несмотря на свои тридцать пять лет, выглядела не старше двадцати семи. Ее русые волосы с рыжим отливом были собраны в аккуратный гладкий хвост, а большие каре-зеленые глаза светились мудростью и добротой. Ее муж Витторио, прибывший сразу после отлета Раньеро, смотрел на нее с обожанием, которое не могло скрыть никакое время совместной жизни.

— Спасибо, — также тихо ответила я.

При виде Елены всегда хотелось улыбаться. Она вызывала внутри тепло. Ее внимания хватало абсолютно на всех, и ничья перемена настроения не ускользала от ее глаз.

Адриана аккуратно отпихнула от меня женщину, которая с сомнительным энтузиазмом наносила мне макияж, и уверенно взяла все в свои руки.

— Не переживай, я исправлю это, — фыркнула она, приступая к работе, используя из палитры более нежные и подходящие оттенки для свадьбы. — Мы выпроводим их, и ты сможешь посмотреть на себя, — хихикнула она.

Елена тем временем разрешала спор между женщинами, одна из которых со всей серьезностью требовала соблюдения каждой свадебной традиции. Она настаивала, чтобы мы проделали крошечную дырочку в фате и на присутствии в моем образе старой, новой, голубой и подаренной вещи.

Я готова была пойти на любые уступки, лишь бы наступила тишина и я могла, наконец, побыть наедине со своими мыслями.

В конце концов вся работа была закончена, а родственниц и остальных лишних женщин удалось выпроводить. Елена предложила им выгладить смокинги Леона, Саверио и Ромео. Эту работу они приняли с не меньшим рвением, особенно те из них, что были помоложе. Ни Адриана, ни ее тетя не стали упоминать, что двум из названых было всего тринадцать и пятнадцать лет, пусть и выглядели они значительно старше.

Мне оставалось только сменить легкий халат на свадебное платье, а пушистые тапочки на молочные лодочки.

— Ты восхитительна, — сказала Адриана.

Было что-то странное в том, чтобы слышать это от девушки, которая напоминала богиню. Если бы они существовали в действительности, то она, несомненно, именовалась бы Афродитой. Хотя я бы не удивилась, окажись, что она и вправду вырвалась из объятий бессмертных, явившись на землю.

Наконец я повернулась к зеркалу.

Творение Адрианы было безупречным.

Мои глаза благодаря ей заискрились. Лицо стало выглядеть свежее, передавая легкое сияние. Губы приобрели нежный тающий цвет, словно лепестки распустившегося бутона. Никаких кричащих или мрачных тонов — лишь естественные и деликатные штрихи, подчеркивающие природную красоту. Волосы, завитые в локоны, собрали в низкую замысловатую прическу, в которую воткнули сверкающий серебряный гребень. За счет него должна была держаться еще и фата.

Я уединилась в ванной комнате, чтобы сменить нижнее белье. Для свадьбы мне предстояло облачиться в полупрозрачное кружево, усыпанное множеством тонких завязок и интригующих подвязок. Изящно переплетаясь, они создавали замысловатый лабиринт, который поставил меня в тупик. С сгорающими от смущения щеками, наконец, разобравшись в «конструкции» белья, я вернулась к Елене и Адриане, чтобы они помогли надеть платье.

— Мне стоит поговорить с тобой о первой брачной ночи? — Елена произнесла эти слова очень вкрадчиво.

В неожиданно наступившей тишине раздался мягкий смешок ее племянницы. Поймав предостерегающий взгляд тети, Адриана изобразила кашель, пытаясь скрыть свое веселье.

— Витторио тоже поговорит с Раньеро об этом? — еле сдерживая улыбку, произнесла девушка.

— Надо будет — поговорит.

— Ага, он же великий девственник. Не знает, что и куда надо засунуть, — пробурчала Адриана, не в силах сдержать свои проказливые мысли. От собственных слов она согнулась пополам от смеха.

Елена отпустила ей легкий подзатыльник и обратилась ко мне:

— Просто... м-м... доверься ему. Расслабься и получай удовольствие. Он сам сделает все как надо.

Адриана захохотала с новой силой, так, что ее тело сотрясалось, а на глазах выступили слезы. Казалось, она вот-вот потеряет сознание от переизбытка эмоций. Очередная губительная шутка вырвалась из ее уст:

— А если Витто дал Раньеро такой же совет? Они что, будут лежать, как два бревна?

Я буду счастлива, если мы будем лежать, как два бревна.

— Я тебя выгоню сейчас отсюда, юная леди, — сурово заявила женщина, акцентируя внимание на последнем слове. В ее глазах при этом сверкали игривые искорки.

Когда Адриана успокоилась, мы совместными усилиями облачили меня в свадебное платье и туфли. Платье отличалось от наряда для помолвки своей сдержанностью, что придавало больше уверенности и спокойствия.

Верх состоял из туго затянутого корсета. Отделанный кружевом, он обнимал талию, создавая иллюзию идеальных пропорций. Приглушенное сияние жемчужных бусин, украшавших лиф, добавляло наряду изысканности. Длинный гладкий подол скользил по полу, полностью скрывая туфли.

Завершающим штрихом стала невероятной длины фата, которую закрепила на гребне Адриана. Я не представляла, как передвигаться во всем этом и не зацепиться за что-нибудь.

Вскоре Елена и Адриана оставили меня, чтобы подправить детали своих образов и проверить Лео и Рио, которые, по их мнению, имели реальный шанс умереть удушившись собственными галстуками. За мной же должен был зайти отец и, как подобает, сопроводить из своего дома. Впредь, переступая порог этого места, я буду делать это рука об руку с супругом, становясь здесь лишь гостьей. Как будто раньше я была кем-то другим?..

Через несколько минут, наполняя комнату тяжестью, появился Якопо. Свет, льющийся из окна, обрисовывал его грузный силуэт облаченный в коричневый пиджак, бежевые брюки и белую рубашку, несколько верхних пуговиц которой были расстегнуты, обнажая толстую золотую цепь и поросшую густыми черными волосами, влажную от пота грудь. Во мне поднялось чувство отвращения, смешанное с раздражением.

Находила ли мама хоть когда-нибудь его привлекательным?

Окинув комнату таким взглядом, словно все вокруг было мусором, от которого ему самому придется избавиться, он неторопливо начал:

— Поздравляю, — я заранее знала, что это будет не поздравление с двадцатилетием. — Первый год твоей жизни, когда от тебя появится польза. Я говорю это не в обиду тебе, дочь. Ты сама должна понимать, что ни на что большее, кроме замужества, женщины не годятся. Поэтому даже не думай что-то предпринять или испортить. И не смей вновь показывать себя такой, какой ты была на помолвке. Никто не любит невзрачных девушек.

— Как скажешь, — ответила единственными подходящими словами.

— Лучше поскорее научись удовлетворять своего мужа так, как ему понравится. Никогда не перечь ему в его желаниях. Тебе следует забеременеть как можно скорее, прежде чем он поймет, что в тебе нет ничего, что могло бы его заинтересовать, — слова звучали унизительно и оскорбительно.

Чувства отчаяния и безысходности накрыли меня, угрожая задушить. Мне хотелось верить, что он не прав.

И все же я не отвела взгляда в сторону, как бы сильно мне этого не хотелось. Я старалась показать ему, что его слова для меня ничто, что они не могут причинить боль и не заставят меня себя принижать. Он сломал маму, но ради нее я не могла позволить ему сломать и меня.

Я хотела чтобы он увидел в моих глазах ту пустоту и равнодушие, которые сам культивировал во мне долгие двадцать лет.

Больше нет смысла бояться его, потому что сегодня он потеряет всякий контроль надо мной.

— Только благодаря мне ты можешь смотреть на окружающих именно так. Я научил тебя скрывать реальность от чужих глаз, — он коснулся пальцами моего подбородка, приподнимая его, — и это все, что у тебя есть.

В сопровождении масштабного кортежа мы направились в Собор. Всю дорогу Якопо со своими людьми шутил о том, что церемонию венчания проведет самый говорливый священник Палермо — отец Ванцетти, тот, кого я видела каждое воскресенье, и тот, кто сохранял в себе надежду. Они намеренно выбрали Собор, где он служил.

Дорога пролетела незаметно.

Уже вскоре мы прошли в помещение, отделенное от того, где должна была проходить процессия. Нам были слышны голоса, доносящиеся оттуда, смешивающиеся в жужжащий шум.

Когда хор затянул свою партию, отец подвел нас к входу, открывая взору бесчисленное количество людей, которые ждали начала. Мне пришлось вложить свою руку под его локоть, натянуть искусственную маску спокойствия и аккуратную улыбку.

— Помни все, о чем я тебе говорил, — прошептал Якопо и повел нас по длинному красному ковровому полотну, ведущему к арке, где меня ждал жених.

Мой взгляд метался от одного гостя к другому, смотря с благодарностью за присутствие и избегая наткнуться им на алтарь. Высокое звучание голосов задевало что-то в глубине души, заставляя глаза жечь от собравшихся слез, которые размывали лица и силуэты передо мной. Наполненные доброжелательностью, а у кого сочувствием, взгляды гостей впивались в кожу.

По мере приближения к алтарю навстречу ступил Раньеро. Мой взгляд уперся в его черные кожаные дерби.

— Моя плоть пусть сгорит, если дочь моя предаст тебя, — тихо, так, чтобы это было слышно только нам троим, шепнул мой отец, вкладывая мою ладонь в руку Раньеро.

— Моя плоть пусть сгорит, если я предам твою дочь, — с еще большей суровостью, чем Якопо, промолвил жених.

Отец отделился от нас, а Раньеро помог подняться по ступенькам к алтарю. Длинная фата и объемный подол платья сковывали мои движения, будто пытаясь удержать меня от последнего шага. Но я, собравшись с силами, поднялась, стараясь ступать как можно грациознее. Когда мы остановились перед священником, позволила себе поправить фату и подол платья, чтобы они лежали безупречно. Секунды отвлечения дали возможность обрести немного успокоения и уверенности.

Стоило закончить и обе мои ладони оказались в руках жениха, мне пришлось поднять на него взгляд. От неожиданности увиденного дыхание перехватило и я едва сдержала порыв выдернуть свои руки из его. Правая скула Раньеро была изуродована темно-алой раной, вокруг которой разрастался фиолетовый синяк. Лопнувшие сосуды в одном глазу наполнили белок кровью, делая его взгляд жутким.

Я быстро заморгала, надеясь, что мне это только показалось. Ничего не прошло...

— Говорили, до свадьбы заживет, — усмехаясь, прошептал Раньеро. — Обманули, представляешь?

Он покидал наш дом без единой царапины, а вернулся таким. Даже если бы он получил эти травмы раньше, чем неделю назад, они не успели бы зажить... Его лицо не выглядело воспаленным или опухшим, значит столкновение с «недоброжелателями» произошло раньше, чем пару дней назад.

Вопросы вихрем кружились в моей голове, но я не могла произнести ни слова. Лишь смотрела на Раньеро, пытаясь скрыть свое смятение и страх. А он улыбался, забавляясь моей реакцией. Но я чувствовала, как за этой улыбкой скрывается что-то плохое.

Как часто мне придется видеть его таким?

— Так плохо выглядит? Ты будто сбежишь сейчас, — с издевкой добавил он.

— Ужасно, — опуская взгляд, не солгала я.

— До первой годовщины точно заживет.

Отец Ванцетти тихонько откашлялся, и его голос разнесся эхом под сводами Собора:

— Возлюбленные братья и сестры, мы собрались здесь сегодня перед Богом нашим, чтобы засвидетельствовать священные узы брака между Раньеро Костанцо и Джиной Ринальди.

Мое сердце заколотилось, я глубоко и быстро задышала, когда он произнес наши имена, подтверждая реальность, в которой я оказалась.

— Вы пришли сюда сегодня, чтобы свободно и без принуждения вступить в священный союз брака. Если есть причина, по которой вы не можете этого сделать, скажите сейчас или навсегда храните молчание, — провозгласил священник и я почувствовала на себе его взгляд, поднимая на него испуганные глаза.

Он казался строгим, но в то же время я видела в нем сострадание. Он понимал мое замешательство, тревогу, страхи. Я оглянулась на Раньеро, выражение лица которого стало подозрительным. Конечно, от него не укрылось особое внимание отца Ванцетти ко мне.

Навсегда храните молчание...

Священник ждал, не переходил к следующей части, веря в мой протест. Однако у меня не было слов и смелости. Так и не услышав ничего от меня, он уставился в книгу, продолжая:

— Согласен ли ты, Раньеро, взять Джину в законные жены, чтобы любить, чтить и защищать ее во все дни своей жизни?

— Да, согласен, — ответ четкий, уверенный, без промедлений.

— Согласна ли ты, Джина, взять Раньеро в законные мужья, чтобы любить, чтить и повиноваться ему во все дни своей жизни?

— Согласна, — звучало так, словно скорее пыталась отделаться от происходящего. Ответ повис в воздухе будто камень на моей груди.

— Обменяйтесь клятвами, дети.

— Я, Раньеро, беру тебя, Джина, в законные жены. Обещаю быть верным тебе в счастье и горе, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас, — его слова звучали как приговор, но в то же время убедительно и странным образом успокаивающе. Возможно, потому что он говорил неторопливо и будто полностью осознавая всю значимость произнесенного.

— Я, Джина, беру тебя, Раньеро, в законные... — я запнулась, — мужья. Обещаю быть верной тебе в счастье и горе, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.

— Позвольте друг другу надеть кольца в знак вашей любви и преданности.

Холодное золотое кольцо, символ вечности и неразрывных уз, оказалось на моем безымянном пальце там же, где уже сияло помолвочное. Затем, словно механически, я проделала то же самое с кольцом для Раньеро.

— Бог наш, по своей благодати и могуществу да соединит вас в мире и согласии, и дарует вам всю радость и любовь, которые Он приготовил для тех, кто вступает в этот священный союз. Что Бог соединил, да не разлучает человек!

С этими словами священник поднял руки на уровне наших голов, не касаясь их, но тем самым благословляя нас.

— Жених может поцеловать невесту.

В миг, когда наши глаза встретились, я обнаружила во взгляде Раньеро нечто иное, помимо холодного подчинения условностям и приказам Дела. Взгляд, полный неумолимого желания, как и в день помолвки, заставил дрожь пробежать по моему телу, вновь активизируя мой страх.

Он приблизился, склоняясь надо мной. Его присутствие окутало, как теплая и опьяняющая волна. Его ладонь, устроившаяся на моей талии, казалась тяжестью, отдающейся незнакомой пульсацией в каждой клеточке тела. Пальцы другой его руки нежно очертили контуры моего лица, касаясь кожи так легко, словно его прикосновение — морской бриз.

Зажмурившись, я затаила дыхание, готовясь к вынужденному и неприятному поцелую. Но меня окунуло в нечто совершенно иное — его губы, теплые и влажные, коснулись моих. Ошеломленная, я ощутила всплеск пугающего жара, зараждающпегося где-то внутри.

Он настойчиво скользнул языком по моим губам, исследуя каждый дюйм моего рта, требуя отклика. Его желание, отголоском зазвучало в моем теле, заставляя меня ответить. Я даже не думала, что это возможно... Поцелуй разгорался, становясь все более страстным, но при этом сохраняя удивительную мягкость.

Моя рука инстинктивно поднялась к его груди, сжимая воротник черного смокинга. В тот момент я забыла абсолютно обо всем, даже о том, что стала женой незнакомца. Этот поцелуй ощущался как обещание — обещание быть единственным мужчиной, который когда-либо коснется меня. Пусть, возможно, это было первое и последнее такое прикосновение.

Раньеро резко отстранился, и вместе с этим я потеряла тепло, которое было для меня давно забытым. Но он напомнил, какого это...

Все, что происходило после церемонии венчания, пролетало мимо меня, как и пейзажи за окном, когда мы выдвинулись к ресторану с большим банкетным залом при пятизвездочном отеле, где торжество должно было продолжиться. Там же расселили всех гостей, прибывших из других городов и стран, и там же нам подготовили номер для новобрачных.

Мы с мужем ехали в одном автомобиле, и за исключением нас тут находился только водитель, в роли которого выступал Ромео. Я отчаянно избегала смотреть на Раньеро и надеялась, что он решит, что это из-за его раненного лица. Мои щеки горели огнем, когда я вспоминала, насколько нецеломудренным выглядел поцелуй в стенах Собора.

Все время, пока мы ехали, я ощущала его взгляд, направленный на меня подобно разряду электричества, что заставляло мурашки плясать по коже.

Когда мы прибыли на место, он галантно открыл дверь автомобиля, помог мне выйти и аккуратно расправил подолы моего наряда. Хотя кто-то из женщин уже спешил к нам, чтобы это сделать.

Роскошный зал, наполненный накрытыми белоснежными скатертями столами и сверкающим золотом столовых приборов, был заполнен гостями. Каждый жаждал подойти к нам, поздравить и преподнести подарки, не спеша занимать свои места. Этот поток внимания казался бесконечным.

— Не переживай, дорогуша. Тебе очень повезло. Он джентльмен абсолютно во всем. Если ты понимаешь, о чем я, — прошептала на ухо совершенно незнакомая американка, когда обняла меня.

Ее слова несли в себе нежелательную для меня информацию. Тошнота подступила к груди, в то время как улыбка гостьи сияла так ярко, словно она сама мечтала оказаться на моем месте.

Внимание девушки переключилось на моего мужа. Раньеро знал ее, что на самом деле неудивительно, ведь откуда тогда ей располагать подробностями о его... «постельной» жизни. Они обменялись любезности.

Хорошо, что на мой счет ей нечего было сказать.

— Ты дал моему воображению в Соборе те картины, которые я совсем не хотел видеть! — качая головой, сказал Саверио, когда вся семья Раньеро, включая Ромео, подошла к нам.

Леон, как обычно, держался чуть позади от остальных.

Елена стукнула свободной рукой племянника по плечу, заставляя его зашипеть, а другой держа Витторио за руку. Глава семейства был чуть ниже Раньеро, с такими же волосами, немного светлее из-за редкой седины, и глазами. Его кожа после проведенной тут недели покрылась легким загаром.

— Это было не время и не место, чтобы проверять, как глубоко в ее горло может залезть твой язык! — уже более тише добавил Рио, когда одновременно обнял меня и Раньеро. — Прости, если смутил тебя, цветочек, — обратился он ко мне со странным прозвищем, — никто не виноват, что мой брат такой несдержанный.

Смешно.

За все те разы, когда мне приходилось иметь дело с Саверио, я поняла, что именно он являлся самым несдержанным среди них.

Вскоре нам удалось занять место за столом, и, к моему счастью, недалеко от нас посадили Адриану и Ромео. Я заметила, что вся семья Костанцо была рассажена в разных частях зала. Мне не сразу удалось понять, что это было сделано из соображений безопасности.

Витторио и Леон расположились по обе стороны от Елены. Мои глаза начали искать Саверио, и вскоре я заметила его сидящим по правую руку от Паолины. Она не выглядела довольной. Ее отец сидел с левой стороны от дочери, но ближе к своей супруге Табите.

Наконец мое внимание достигло Раньеро, который находился прямо рядом со мной.

Теперь я тоже часть этой семьи...

— После застолья будь готов снять со своей женушки подвязку и бросить неженатым мужчинам, — мимоходом объявила женщина, участвующая в организации торжества.

Ее слова заставили меня оторваться от наблюдения.

— Вы до сих пор следуете этому? — обратился ко мне Раньеро.

— Я бы не хотела, но они ждут... — я неопределенно кивнула в сторону присутствующих.

— Значит, мы не будем этого делать.

Вот так просто?

— Все подумают, что мы проявляем неуважение.

— Теперь это последнее, что тебя должно волновать, — беспрекословно указал он, но, смягчившись, все-таки добавил, — я просто сниму ее с тебя рукой, хорошо? Этого должно быть достаточно. Я не собираюсь лезть при сотне пьяных мужчин с головой к тебе под юбку, чтобы они прямо тут расчехлились. Обойдутся без шоу.

— Спасибо, — такой расклад меня почти устраивал, он не вызовет протестов и казался вполне терпимым для меня.

Уже позже, когда все выпили и успели потанцевать, в центр банкетного зала вынесли высокий барный стул, на который я вынуждена была сесть. Сверкающие люстры бросали яркий свет на мое лицо, а гости пристально наблюдали за нами. Чувство неловкости охватило меня, стесняя движения и заставляя нервно ерзать на месте.

— Расслабься, — прошептал Раньеро, опускаясь передо мной на одно колено.

«И получай удовольствие», — закончил в моей голове голос Елены.

Его пронизывающие темные глаза, по-страшному налитые кровью, требовательно впились в мои, захватывая все внимание.

В унисон с развратными возгласами окружающих горячие пальцы скользнули под мое платье, почти не задирая его и вызывая тем самым по залу разочарованные вздохи.

Жгучее прикосновение поднялось по внутренней стороне ноги, заставляя ее непроизвольно подрагивать. Пальцы медленно и неумолимо продвигались вверх, изучая каждый сантиметр гладкой кожи. Когда они достигли нежного и чувствительного бедра, что-то побудило меня сжать ноги и остановить его.

Я боялась, что Раньеро зайдет дальше, осознавая собственную беззащитность.

Его пальцы оказались в ловушке между моих бедер, их кончики, казалось, касались моего центра. Или это была лишь игра воспаленного воображения?

Я резко втянула воздух, пытаясь совладать с эмоциями. Раньеро прищурился, слегка пошевелив рукой, напоминая, что мое тело лишило его свободы.

Кто в этот момент был больше пойман?.. Муж выглядел необычайно довольным происходящим.

Я разжала ноги, вернув их в первоначальное положение, и на его лице промелькнула едва заметная улыбка. Он попытался скрыть ее, склонив голову вниз, но я успела заметить его торжество.

Его пальцы достигли подвязки и потянули ее вниз, но она не поддалась. И тогда до меня дошел абсурд ситуации: я сама пристегнула подвязки к белью, забыв о глупой традиции.

Он нащупал застежки. Их было четыре: две спереди и две сзади. Пальцы ловкими отработанными движениями расстегнули их.

Я с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться с места, когда его рука опустилась вниз, унося с собой лоскут ткани, почти доведший меня до истерики.

Худшее было позади.

Когда все традиции были соблюдены, подвязка и букет пойманы, нас оставили в покое. Я осталась в компании Адрианы и Ромео, которые по велению если не самой Судьбы, то еще какой-нибудь невидимой силы оказались теми, кто поймал «дары молодоженов». Если у девушки действительно была цель поймать букет, то мужчине подвязка упала под ноги, не оставляя выбора, чтобы не поднять ее.

— Сама Вселенная благоволит нам, — звонко произнесла Адриана. Ее глаза искрились радостью и торжеством, — женишься на мне?

Для нее ее вопрос был невинным, но, кажется, только не для самого Ромео. Его взгляд помрачнел:

— Твой брат уничтожит меня.

Адриана закатила глаза и отвлеклась, увлеченная кружением танцующих пар. На лице Ромео на мгновение отразилась тоска. Он отвернулся делая вид, что заинтересовался чем-то, скрывая свое выражение лица.

— Гость, поймавший подвязку, должен пригласить девушку, поймавшую букет, на танец, — слова сами собой вырвались из меня.

Я чувствовала себя некомфортно, когда вмешивалась в разговоры этих двух. Но в этот раз не покидающая целый день нервозность сделала меня более разговорчивой.

Адриане хотелось танцевать, однако ее братья отказывали ей в этом, а остальные мужчины даже не рисковали приблизиться к ней. Особенно после того, как среди солдат разошлась история о том, что Саверио оставил ей оружие, перед тем, как позволить ехать в сопровождении Людей чести. Поэтому, чтобы исполнить ее маленькое желание и хоть как-то отплатить ей за ее доброту, я позволила себе вмешаться.

Ромео наградил меня уничтожающим взглядом:

— Молчаливой ты мне нравишься больше.

Себе тоже.

Он даже не представлял насколько.

Адриана возбужденно подпрыгнула на месте. Ее глаза загорелись восторгом, и она одарила меня признательной улыбкой, оторвав свой взгляд от танцующих пар.

— Теперь не отвертишься, — заявила она, решительно хватая Ромео за предплечье.

— Мы не будем танцевать, — возразил тот, хотя в его словах не было и намека на искреннее желание отказаться.

Всю неделю я улавливала между ними множество едва заметных переглядываний и обрывков фраз, понятных только этим двоим. В отсутствие Раньеро Ромео позволял себе быть более свободным в обществе его сестры. В его глазах я видела проблеск чего-то похожего на привязанность и нежность, в то время как Адриана подшучивала над ним и всячески старалась вывести из себя. С его стороны чувствовалась серьезность, с ее — задор и любопытство.

— Это традиция! — веско произнесла девушка.

— Скажи на милость, златовласка, в какой момент мы начали соблюдать традиции? — Ромео вопросительно уставился на нее, изображая глубокое недоумение.

— Сегодня. Сейчас. С этого момента я самая ярая традиционалистка, — гордо провозгласила Адриана.

Я не сомневалась, что если бы ей довелось столкнуться с остальными нашими традициями, эти слова никогда не вырвались бы из ее уст.

Когда компания, в которой я пребывала, все-таки ушла танцевать, их место заняла Елена. Большую часть времени мы провели в молчании. У меня не было ни малейшего желания присоединяться к общему веселью или искать общества мужа, который стоял с другими мужчинами втянутый в разговор и при этом не выглядя даже капельку увлеченным.

К вечеру усталость окончательно овладела мной, и я не могла удержаться от того, чтобы не клевать носом в пространство перед собой. Платье не позволяло сделать полный вдох, туфли давили и я периодически незаметно вытаскивала из них ноги. Елена время от времени деликатно тормошила меня, когда я совсем теряла связь с миром.

— Кажется, вам пора уединиться, — проговорила она. Поразительно, но эти слова из ее уст не вызвали у меня ни смущения, ни удивления, несмотря на то, что она была почти незнакомой женщиной.

В конце концов, она не моя мать, и ей не пришлось провести последнюю неделю взаперти в своей комнате... В этом даже не было необходимости, потому что Велия не вставала с постели, однако отец все равно распорядился закрыть ее на ключ.

Рука Елены накрыла мою пока она наблюдала за мужчинами своей семьи:

— Он всегда был добрым мальчиком и вырос внимательным мужчиной, который способен услышать и принять твой отказ. Но также помни о том, что я сказала тебе утром, если собираешься завершить все так, как надо.

Я кивнула, следя за тем, как Раньеро отстраняется от группы мужчин и направляется в нашу сторону. Внимание всех гостей, как по команде, сосредоточилось на нас.

— Что ж, этот день для нас окончен, — сказал он, протягивая мне ладонь и заставляя подняться с места.

Я словно только сейчас действительно очнулась, большую половину времени проведя глубоко в собственных мыслях и терзая себя ими.

Громкое биение моего сердца заглушило все остальные звуки, когда я вложила свою руку в его, ощущая, как наши пальцы переплетаются.

Увлекая меня за собой, он тихо шепнул мне на ухо, так, что его горячее дыхание обдало мою кожу, вызывая покалывание:

— Кстати, с днем рождения, Джина.

ОБЯЗАТЕЛЬНО поддержи автора ⭐️ (осталось немного до 100) или оставь 💬. Это важно. Спасибо!