Изломы прошлого

Я смело могла сказать, что Адриана являлась одной из самых красивых девушек, которых мне когда-либо приходилось видеть. Ее лазурные глаза напоминали цвет Ионического моря Сицилии, а белокурые волосы густым каскадом струились по плечам.

Она выглядела как моя полная противоположность.

Уверенная, общительная, с идеальным лицом и сияющей аурой, которая притягивала всех, в чье поле зрения девушка попадала. Окружающие относились к ней по-доброму и уважительно, смотря на нее загипнотизированным взглядом, внимая каждому слову. Только ее братья не поддавались этим чарам, но все же были теплы и заботливы с ней.

Отсутствие консультанта, отошедшей на поиски дополнительных моделей вечерних нарядов, не смутило Адриану, когда молнию на моем платье заело. Но смутило меня, стоило ей войти в примерочную.

Она легко потянула за пуллер, и молния, к удивлению, ей мгновенно сдалась.

Мне было бы комфортнее, если бы это сделала консультант, которую я видела первый и последний раз в своей жизни, а не сестра моего жениха.

Я ожидала, что, выполнив «миссию» Адриана сразу же покинет примерочную, но этого не произошло. Она застыла, пронзая взглядом мою спину. Мне не нужно было гадать, чтобы понять, что стало причиной ее пристального внимания. Ее пальцы, нежные и трепетные, осторожно скользнули по безобразной бледной полосе, тянувшейся вдоль моего позвоночника.

Прикосновение Адрианы пробудило во мне воспоминания о касаниях ее брата. Трепетный накал которых заставил меня во время праздничного ужина всеми силами игнорировать его и происходящее вокруг.

Все шло гладко.

Отцу удавалось удерживать внимание на себе. Но время от времени любопытные взгляды и нескромные вопросы все же обращались ко мне.

Раньеро не высказывал своего недовольства моим поведением, однако выражение черных глаз не обещало ничего хорошего. Я понимала, что подобным образом могу лишь усугублять свое положение, но не могла отказать себе в удовольствии быть как можно дальше от этого человека.

Потому что в нем я безошибочно узнала того, кто пять лет назад устроил жестокую электрическую казнь во дворе дома отца. С того момента его взгляд не изменился. Тяжелый, пронизывающий, словно лезвие ножа, он скользил по мне. В то время как внешне мне удавалось выпустить лишь минимум эмоций, внутри все содрогалось от ужаса.

И теперь я прекрасно понимала, почему отец выбрал именно его.

Помнил ли он меня? Увидел ли тогда, как я украдкой наблюдала за ними? Или мне просто почудилось, что его взгляд нашел меня?

Пока Раньеро находился рядом, касался меня, я не могла отделаться от омерзительного ощущения, что его руки, теплые и приятные, были по локоть запятнаны кровью и повиновались лишь жестокой воле. Они казались чужими, способными как на безграничную нежность, так и на сокрушительную силу.

Он намекал мне на мою безэмоциональность и холодность, хотя сам прикрывал собственную черствую натуру маской благородства, притворяясь не меньше моего. Все его слова не сыграли для меня никакой роли. Требовалось намного больше, чтобы мои опасения насчет него уменьшились.

— Откуда он?

Наши с Адрианой взгляды встретились в отражении зеркала.

Хоть мы и были знакомы всего ничего, я понимала, что ее бесконечные вопросы движимы не желанием уязвить меня или доставить дискомфорт, а искренним любопытством, бившим в ней ключом.

Я не могла ее винить за это. Потому что раньше сама была такой...

Абель вел меня к дому, прижимая кусок какой-то тряпки к моей спине.

Голова кружилась, отчего меня шатало из стороны в сторону, а каменные стены размыто мелькали перед глазами. Если бы не Беллера, я бы вообще не встала на ноги.

Слезы давно высохли, но следы соленых дорожек наверняка прочерчивали путь на моих щеках. Я чувствовала, как они неприятно стягивают кожу. Опухшие красные глаза, как и рану, сильно жгло. Белый кружевной сарафан превратился в кроваво-грязное нечто.

И не только он.

Я ощущала так всю себя.

На крыльце нас встретил отец. В его голосе я не услышала ни капли беспокойства, лишь усталое равнодушие:

— Что стряслось? — окинув меня беглым взглядом, спросил он.

— Синьор Ринальди, это моя вина, — начал Абель, — я не сумел уберечь Джину. Мы спускались к причалу. Она оступилась и упала, поранив спину об каменный выступ. Рана глубокая, возможно, придется накладывать швы.

Абелю стоило уточнить, почему мне пришлось бежать по склону причала, едва разбирая дорогу.

— Ты точно не виноват в неуклюжести моей дочери, сынок, — хмыкнул отец. — Женщины — они такие. Стоит только опустить поводок, и сразу падают лицом в грязь.

О, Якопо как никто знал о падениях и грязи. Его собственная жизнь была ярким свидетельством этому.

Уже позже, после ухода Абеля и личного врача Общества, долго работавшего над раной, ко мне ворвался отец.

Он грубо сорвал пластырь с моей спины, не заботясь о том, что оставил шов незащищенным от внешних повреждений.

— Останется уродливый шрам, — презрительно выплюнул он, брезгливо рассматривая рану. — Я бы на месте Абеля разорвал помолвку. Никому не нужна шавка с мерзкими отметинами.

Я в испуге отшатнулась назад.

Он схватил меня за волосы на затылке, резко дернув их, что позволило ему заглянуть прямо в мои глаза.

— Которая даже не может смотреть под ноги, — его голос стал похожим на змеиное шипение. — Молись, чтобы женишок после сегодняшнего не испытал к тебе отвращение.

Я же знала, Абель никогда не оставит меня, неважно, как сильно будет изуродовано мое тело.

— Поскользнулась на склоне, когда спускалась к причалу.

Всего семь слов и никаких важных подробностей вот уже несколько лет. Базовый ответ, который со временем начал даваться очень легко.

— Ты была одна? Как ты потом добралась до дома? — ее голос сквозил беспокойством, несмотря на то, что ситуация давняя. — Тебе кто-нибудь помог?

— Я была... — я замялась, но в итоге продолжила ровным, лишенным эмоций голосом, — с бывшим женихом. Он помог мне.

Абелю сопутствовала дурная слава, видимо, известная и Адриане, отчего в ее глазах мелькнуло сомнение, смешанное с сочувствием. Ее руки легли на мои холодные предплечья, словно пытаясь отдать мне свое тепло и развеять воспоминания прошлого.

Контраст между нами казался настолько разительным, что я невольно ощущала неловкость рядом с ней. Она была младше меня на два года, но при этом выше на половину головы и с подтянутым утонченным телом, явно подверженным тренировкам. Что еще хуже, рядом с ней я казалась отсталой от мира и несоциализированной.

Я не представляла, как должна вписаться в эту семью. Как должна жить с Раньеро и не опасаться за свою сохранность?

Каким бы ни был отец, я знала, он никогда не нанесет повреждений, которые могли бы сделать меня «дефектной» для замужества. Но теперь, получив меня, муж мог сделать со мной что угодно, не заботясь ни о чем. Даже проверить меня на выносливость электричеством.

— Абель тебе нравился?

Она пыталась «прощупать почву», выяснить, какие чувства связывали нас с бывшим женихом. Будто хотела понять, относился ли он ко мне по-особенному, или же я была для него всего лишь безликой единицей.

— Нравился, — я не лгала, — но сейчас это уже не имеет смысла.

— И вправду, — девушка ответила ободряющей улыбкой, — прошлое должно оставаться в прошлом, не омрачая настоящее, — по ее тону я понимала, что и для нее эти слова являются не пустым звуком.

Вот только для меня настоящее уже было омрачено, а будущее казалось еще более темным...

Чем ближе был вечер, тем сильнее становилась моя нервозность.

Изумрудное платье, сверкающее даже при тусклом освещении моей комнаты, каждый раз невольно возвращало взгляд к собственному отражению. Плотный шелк туго облегал изгибы тела, словно вторая кожа, подчеркивая все то, на чем в обычный день я не стала бы акцентировать внимание. Корсет тесно сжимал грудь, приподнимая ее и демонстрируя ложбинку. Длинный шлейф, напоминающий изысканное оперение райской птицы, тянулся за мной, играя всеми оттенками изумруда.

С левой стороны платье дерзко распахивалось невероятно высоким разрезом, открывая стройную ногу и заставляя от волнения биться сердце быстрее. Я предпочитала что-то более скромное, где разрезы были минимальными и делались исключительно для удобства в ходьбе, а не для того, чтобы обнажиться. Эта деталь неизбежно привлечет внимание окружающих, которого я всячески избегала. Но сегодня этого требовал отец, желая, чтобы я произвела неизгладимое впечатление не только на жениха, но и на всех гостей. Мне всего пару раз приходилось находиться в эпицентре событий, поэтому я еще сильнее переживала и чувствовала себя неуверенно.

Открытые плечи украшали тонкие бретельки, сверкающие россыпью бесцветных камней. На предплечья изящно ниспадали рукава-крылышки, нежно охватывая руки и делая их визуально тоньше и изящней.

Единственной драгоценностью на мне стало помолвочное кольцо. Я не могла привыкнуть к нему на своей руке. Камень казался слишком громоздким и ярким, словно кричал о том, что я теперь принадлежу кому-то другому.

Отцу, Абелю, потом снова отцу и теперь Раньеро...

Сегодняшний день прошел слишком быстро в окружении Елены и Адрианы. Я «доживала» свои последние свободные минуты, бездумно вышагивая из одного конца комнаты в другой.

Легкие локоны, спадающие вдоль лица, и аккуратный вечерний макияж уже были готовы.

Опасаясь за платье, я никак не могла решиться присесть. Шелковые ткани практически никогда не мялись, но я боялась, что могу что-нибудь испортить, а это нарушит мое одиночество, вынудив искать чужой помощи.

В контрасте с безликим убранством комнаты мой вид казался неуместным. Словно я попала сюда по случайности. Она отличалась от остального интерьера особняка, выглядя скучной и необжитой. Единственным, что хоть как-то оживляло обстановку, была шкатулка с украшениями на туалетном столике, наполненная подарками Абеля. Среди них, где-то в глубине, пряталось и первое помолвочное кольцо, гораздо проще того, что сверкало теперь на моей руке.

Раньеро решил не скромничать. Да и по статусу он был выше Абеля, поэтому в этот раз все проходило с большим размахом.

Густой рокот прибывающих автомобилей вторгался в тишину комнаты. Каждый сигнал подъезжающих машин заставлял вздрагивать, отдавая эхом в сознании и напоминая о приближении неминуемого.

Тихий стук в дверь показался началом конца. Момент настал, и я застыла в оцепенении посреди комнаты. Дыхание перехватило.

У меня не было путей отступления.

Никаких.

Стук повторился, но уже настойчивее.

— Я вхожу, — прозвучал бескомпромиссный голос, и в то же мгновение дверь медленно распахнулась, открывая взору фигуру Раньеро.

Его величественный рост заставлял меня запрокидывать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Широкие плечи и впечатляющая мускулатура, словно высеченная из мрамора, проступали даже сквозь безупречную ткань смокинга. Все, вплоть до рубашки, было окрашено в траурный черный. Словно сегодняшний день стал похоронным и для него. Хотя, быть может, этот цвет — его неизменный спутник, учитывая то, что и вчера он предпочел его, несмотря на палящее солнце.

Темно-каштановые волосы коротко подстрижены, а легкая небрежность щетины добавляла ему едва уловимую пикантность. О которой не составляло труда позабыть, стоило только вспомнить, что за человек в действительности стоял передо мной.

Правильные черты с четко очерченными скулами и решительным подбородком придавали ему мужественности и жесткости. Глаза при таком освещении казались еще чернее, напоминая два бездонных озера. Губы были плотно сжаты.

Прямая и гордая осанка создавала впечатление непоколебимой уверенности. Каждый жест дышал достоинством и властным спокойствием. Словно вся вселенная подчинена исключительно его воле.

Раньеро обвел меня медленным пронизывающим взглядом, начиная с лица и заканчивая ступнями, облаченными в аккуратные черные босоножки на тонкой шаткой шпильке. Особенно его взгляд задерживался на оголенных частях тела. Эти секунды казались мучительными.

Я нервно сглотнула, чувствуя себя под его пристальным взором, как добыча, которая вот-вот попадет в его мощные руки, из которых уже никогда не сможет выбраться.

Его брови слегка приподнялись, а губы искривились в едва заметной улыбке, вызывающей и обещающей одновременно. Любопытство пробуждалось в нем, делая его более заинтересованным во мне, а меня более напуганной им.

Желание скрыться, раствориться в воздухе пронзило насквозь. Потому что я видела перед собой выражение лица мужчины, который жаждал — и жаждал он без остатка.

Я не хотела ничего из этого.

Мне не хотелось ничего из того, что выражало его лицо и взгляд. И я уж точно не хотела знать, о чем он думает.

Ни за что на свете.

Словно почувствовав то, насколько мне неуютно от такого внимания, Раньеро опустил взгляд.

— Нам пора спускаться к гостям, если ты готова.

Моего рассеянного кивка оказалось достаточно, чтобы мужчина прошел обратно в коридор, а я последовала за ним, стараясь держаться с той долей изящества, которую мне позволяли туфли и тяжелое платье. В пределах комнаты у меня это получалось куда лучше. Теперь же я начинала чувствовать себя слишком уязвимой в таком наряде. Тем более под наблюдением жениха.

Я остановилась рядом с Раньеро, когда он, выказывая джентльменское уважение, протянул мне свою руку.

Мне не хотелось лишних прикосновений.

— Давай, — он сам бережно вложил мою руку под свой локоть, не дожидаясь этого от меня, — без опоры тебе не обойтись. Если ты, конечно, не хочешь свалиться с лестницы, — мягко продолжил он, ведя нас. Его тон казался настолько правдоподобно-заботливым, что тонкая нить истины, которую он представлял, ускользала от меня. — Ты застряла со мной на всю жизнь, и с этим ничего не поделаешь, потому что это не то, что нам подвластно. Ты не в восторге, но притворись хотя бы немного довольной своей участью.

— Хочешь сказать, у тебя не было шанса отказаться от брака? — слова вырвались непроизвольно и прозвучали слишком резко.

Я подняла на Раньеро раскаивающийся взгляд, переживая насчет того, какой может быть его реакция. Но он проигнорировал его, глядя вперед.

— Я принял свой долг, дал клятву и следую ей. Неповиновение равноценно предательству.

Мне казалось, что как мужчина он имел больше свободы. Разве мнение Младшего Босса не было весомым?

— И ты смиренно готов провести всю свою жизнь с кем-то, кого не любишь? — я не понимала, что так развязало мне язык.

Видимо, моя нервозность выходила на новый уровень.

— Я никогда не собирался жениться, но понимал, что, возможно, придется. Поэтому нынешнее положение вещей не вызывает у меня беспокойства.

Вот как. Для него все оказалось даже слишком просто. В его жизни штамп в паспорте, скорее всего, ничего не поменяет. Он останется на своем привычном месте, в то время как для меня изменится все.

— А что, если однажды ты встретишь девушку, в которую правда влюбишься? Что будет тогда?

— Подстрою твою смерть в виде несчастного случая. Месяц-другой буду притворяться убитым горем, а потом женюсь на ней. Делов-то, — тон Раньеро звучал непринужденно, почти весело.

Мой шаг оборвался, рука выскользнула из под его локтя, падая вдоль туловища. Все внутри содрогнулось, напоминая, с кем бок о бок я шла.

Не следовало забываться.

Не стоило вообще с ним разговаривать.

— Это шутка, Джина, — он шагнул навстречу ко мне, и одновременно с ним я отшатнулась назад, встречая сопротивление в виде подола платья.

Чего ему стоило привести сказанное в реальность?.. Уверена, что ничего.

— Я последний человек, которого ты должна бояться.

Вот это действительно звучало как шутка.

— И... И что из себя будет представлять наш брак? — мой взгляд опустился на его широкую грудь из-за страха преждевременно увидеть ответ на лице.

Я обхватила себя руками, надеясь таким образом отгородиться от Раньеро. Он несколько секунд медлил с ответом, как будто подбирал слова, а затем произнес простое:

— Все, что ты захочешь, — его голос, обычно резкий и властный, прозвучал глубоко и успокаивающе.

Он либо действительно был искренним, либо мастерски менял свое поведение и эмоции, выдавая то, что требовалось окружающим. Первое казалось мне невозможным.

Раньеро подошел ко мне, и его тяжелая ладонь легла на мою поясницу. Мышцы заныли от подавленного желания бежать. Сколько шагов я бы одолела, прежде чем безнадежно рухнуть, запутавшись в собственных ногах?

Давление его обжигающей руки направило меня вперед. И я пошла, понимая, что ничего другого, как повиноваться, не остается.

С его помощью я без происшествий спустилась по лестнице. Приглушенный свет, созданный под атмосферу мероприятия, рассекали вспышки фотографов. Я содрогнулась при мысли, какими плохими могли получиться кадры, потому что я совсем не следила за выражением своего лица. Раньеро же удавалось удерживать мое тело от желания скатиться по ступенькам и посылать взгляды в объективы камер.

Множество гостей наблюдали за нами. Я сразу поняла, что тут не только сицилийцы, но и Люди дела, прилетевшие специально ради этого торжества. Их манеры и одежда были более раскованными, выделяясь среди полной строгости Людей чести.

Я разглядела среди них Саверио, выделяющегося больше всех своей черной спортивной майкой и сверху накинутым пиджаком. Серебряные цепи сверкали на его шее, а пальцы, сжимающие бокал с шампанским, украшали кольца. Его вьющиеся светлые волосы казались в полном беспорядке, спадая на лицо.

Будь он сыном Якопо, тот бы обстриг его наголо.

Рядом стояла грациозная Адриана, которая, уверена, уже привлекла множество восхищенных взглядов. Тонкие бретельки пыльно-розового платья и откровенный вырез демонстрировали ее безупречное декольте и стройную спину, которую едва прикрывали завязки. Длинные волосы оказались скручены в низкий узел, а пару передних прядей выпущены вдоль лица.

Поток поздравлений обрушился на нас,
стоило очутиться среди гостей. Большую часть времени говорил Раньеро, чему я была несказанно рада.

Я не пыталась запомнить лица и имена присутствующих, мелькающих передо мной бледными тенями. Не вникала в разговоры, поскольку понимала, что не справлюсь с ними. Часы пролетали незаметно, сопровождаемые непрекращающимися попытками гостей завязать со мной беседу или пригласить на танец. Мой жених пресекал все это, немного облегчая для меня этот вечер. Однако терпение отца оказалось не безграничным.

Он увел меня в один из пустых коридоров:

— Ты задумала сорвать мне все, маленькая дрянь?! — шепотом прокричал Якопо. Его голос дрожал от ярости, а пальцы впились в мои запястья, стискивая их до побеления костяшек.

— Нет, — еле слышно прошептала я, сжимая зубы, игнорируя нарастающую боль.

Чем больше сопротивления, тем больше синяков. А это последнее, в чем я сейчас нуждалась.

— В тебе ни грамма уважения. Вместо того, чтобы общаться и выражать почтение гостям, ты стоишь, как истукан! Едва удостоила взглядом своего будущего мужа! Выглядишь, как затравленная серая мышь! — вскричал он, грубо вцепившись одной рукой в моей подбородок. — Абель тебя разбаловал, не жди такого от Раньеро. Клянусь, он вытрахает из тебя всю дурь! — видимо, он знал что-то о моем женихе, что заставляло его быть уверенным в этом.

Внезапно девичий голос прервал монолог отца, заставляя его отступить от меня:

— Джина! А вот и ты. Раньеро тебя ищет, — незнакомая девушка показалась из-за угла. — Этот синьор — твой отец? — она кокетливо откинула длинные пряди темно-шоколадных волос за спину, очаровательно улыбнувшись.

Взгляд светло-зеленых, чуть прищуренных, словно в игривом прицеле, глаз обратился к моему отцу. Достигнув нас, она протянула ему изящную, с аккуратным маникюром руку.

— Паолина Росси, — ее голос, словно бархатный мед, окутал отца, создавая атмосферу соблазнительной близости. Казалось, она делала это совершенно осознанно, надеясь с помощью этого завладеть его вниманием.

Девушка выглядела юной, даже слишком и поэтому подобное ее поведение было для меня странным. Уверена, стоило только смыть с нее макияж и ей невозможно будет дать больше семнадцати лет.

Фамилия «Росси» произвела на Якопо ошеломляющий эффект. Перед нами стояла дочь Освальдо Росси, американского Дона и племянница Елены.

Я впервые видела отца таким.

В его глазах промелькнуло одновременно уважение и легкая тревога. Он тут же выпрямился, расправив плечи, и натянул самое приветственное, такое несвойственное ему выражение лица.

— Якопо Ринальди, — представился, скользнув губами по тыльной стороне ее ладони.

На миг, пока он не видел, лицо Паолины исказилось в легком отвращение, но вскоре след его простыл:

— Мне так приятно, — проговорила она мягким, располагающим к доверию тоном, скрывая свои истинные эмоции, — я очень хотела познакомиться с вами. Общество и Дело связаны давними узами. Время неумолимо, и, без сомнения, вы можете поведать многое о том, что было раньше. Если, конечно, не против уделить мне пару минут.

— Прошу вас, синьорина Росси, пройдем в зал. Я готов уделить вам больше, чем просто пару минут, — его голос приобрел двусмысленную интонацию, которая заставила меня поморщиться.

Отец взял ее под руку и повел в зал, демонстрируя неподдельную галантность. Паолина напоследок обернулась и подмигнула мне, словно желая успокоить и дать понять, что все идет по плану.

Дыхание сдавило грудь. Я поспешила на свежий воздух, чтобы прийти в себя, унять бурю разыгравшуюся внутри.

Я вышла на открытую террасу, примыкающую к задней части дома и оказалась не единственной, кто искал уединения.

Ромео, солдат Дела, небрежно прислонился к перилам, зажигая сигарету. Его резкие черты, обычно выражающие надменную уверенность, исказились удивлением при виде меня.

— Извини, я уйду, — мужчин на сегодня с меня было достаточно, как и в целом всего этого вечера.

— Что ты! Это твой дом. Тут вообще можно курить? Меня и всю мою семью не вздернут за это? — выпуская облако дыма, поинтересовался он, вспоминая кодекс Общества, в котором говорилось, что за ошибку одного расплачиваться будут все.

— Можно, — отец курил сигары в стенах дома, иногда даже не трудясь открыть окна.

— Ты напугана? — серьезно спросил Ромео.

Невольно моя рука потянулась к лицу, будто на ощупь проверяя, отражает ли оно сейчас тот прилив эмоций, что я испытывала чуть ранее. Я резко одернула себя, понимая, что все же сохраняла внешнее спокойствие.

— Просто слишком много людей, — попыталась объяснить я, вставая около перил и держась даже более чем на почтительном расстоянии от парня.

— И Раньеро с Доном Ринальди, которые бдят над тобой.

— А тебя твой Босс разве не пугает?

Смех Ромео заполнил улицу, словно я сказала самую забавную вещь на свете.

— У меня даже больше причин бояться его, чем у тебя, крошка, — признался он, ни на секунду не переставая улыбаться. — С женщинами он очень обходителен, в отличие от мужчин. Заебет тебя своим уважением.

И кому стоило верить — отцу или солдату Дела? Ромео мог говорить так специально... Как и отец.

— Поэтому тебе бессмысленно переживать на счет Раньеро. Только скажи ему, и он даже волоса на твоей голове не коснется, — Ромео оттолкнулся от перекладины и исчез из поля моего зрения. — А вот и мой Босс!

Я не стала оборачиваться.

Судя по звуку, перед уходом солдат хлопнул Раньеро по плечу. Вскоре жених остановился рядом, попадая в пределы моего периферийного зрения.

— Нам надо все обсудить, — неуверенно начала я, собираясь на свой страх и риск последовать словам Ромео.

— Оставим этот разговор для нашей первой брачной ночи. Судя по всему, ничем другим мы все равно заняты не будем.

Он даже не попытался скрыть разочарование в своем голосе.

ОБЯЗАТЕЛЬНО поддержи автора ⭐️ (осталось немного до 100) или оставь 💬. Это важно. Спасибо!