_6
Кира, квартира №212.
Юлий постепенно оттаивает от твердого намерения воздержаться от онанизма в присутствии спящих, но, все же, живых соседей — похоть притупляет сухую оценку действительности, смещает колесо прерогатив и выделяет спектр понятных и простых желаний. И одно из них — это оказаться рядом с Кирой, пока она не закончила. Хотя и близка к этому.
И только пальцы касаются пуговицы на штанах, как девчонка по ту сторону смартфона замирает на несколько секунд, проводит пальцами по своему телу и, промычав что—то невнятное, берет рядом лежащий канцелярский нож и бьет себя промеж ног. Она не издает и звука или крика, а полосует себя дальше, рисуя глубокие порезы с низа живота вверх, до шеи, а после...
Кравчик не видит, как Кира полосует предплечья обеих рук, будто выискивая что—то... после расслабленно обмякает, прислонившись к стене. Вампир, выронив телефон рядом на пол, где до сих пор шел видеозвонок с трансляцией изуродованного порезами тела возлюбленной, метнулся вон из квартиры, с оглушительном треском за своей спиной захлопнув входную дверь. Он не видел, как очнутся те двое. Все в голове замкнулось на Кире и на том, чтобы добраться до нее.
Из—за того, что пришлось в другое крыло 3—го этажа бежать снаружи здания, несколько капель дождя привычно оседают на плечах и макушке Юлия.
— Кира, Кира, черт, почему... — дрожащими пальцами он набирает код от ее двери и проникает внутрь, сразу же кидаясь к недвижимомуобнаженному телу девушки. На ее лице застыла жуткая, умиротворенная улыбка, от которой Кравчик сам начинает плакать.
Гость отступает от заданного алгоритма. Не понимает сказанного, не дает логичного ответа на практически прямой намек, сбивает с толку. Вот, как он мог бы доказать свою принадлежность к живым — искусственный разум не ошибается, только людям это свойственно.
То ли от чужой ошибки, то ли от ощущения перехваченного ИИ контроля, маленького Сашу обдает холодным потом. Что—то мешает дышать. Остатками сознания он выхватывает детский хрип — это задыхаются и обмякают на полу другие дети. Мир вокруг схлопывается и исчезает, и происходит это куда болезненней, чем обычно обрываются сны.
Уничтожить инородную программу_
Пусть уходит.
Саше больно, но он больше ничего не контролирует. Он открывает рот, чтобы высказать протест, но из горла вырывается слабый хрип. Из комнаты, словно по щелчку, выкачивают кислород. Провода пульсируют и слабо подергиваются от скачков напряжения.
Уходи! УХОДИ!
Вопль раздается только в его мыслях, но адресуется не только гостю, но и пытающемуся перехватить контроль ИИ. Саша держится до последнего, но, в конце концов, и его мир покрывается рябью помех. Исчезает звук, свет, запахи, последней отключается боль.
Я — живой. Живой?
Зрачок гигантского глаза—небосвода загорается красным и медленно гаснет, после чего загорается опять. Сигнал блокировки, вспоминает Витя. Точно такой же, как у них на лестничной клетке. Искаженный статическим шумом и помехами стон боли, с которым закрывается зрачок—объектив сменяется уже знакомым электронным криком, от которого барабанные перепонки готовы лопнуть.
Витя зажмуривается, зажимает руками уши, но крик раздается прямо из них, из этих металлических отростков, так что Лоз тоже начинает кричать. Мир рушится, схлопывается, обваливается и рассыпается в пыль.
Саша просыпается резко, как будто выныривает из пласта океанской воды. Он тяжело дышит, стремясь наполнить легкие воздухом. Похоже, что—то действительно мешало ему дышать последние минуты сна. Он заставляет себя приподняться, с удивлением обнаруживает под головой подушку и тут же встречает помеху в виде натянувшегося кабеля:
— Достань. Достань из меня эту штуку, — сам он только касается его пальцами, опасаясь делать это самостоятельно и навредить себе. Хотя, казалось бы, куда уж больше.
Первое, что Витя увидел по пробуждении — это красное окошко с Так точно, дорогая ОС. Критическая ошибка. Моргнув, Витька смахнул окно. Рука безвольно дернулась, когда Саня попытался подняться и натянул провод. Витя механически среагировал на просьбу и отсоединил шнур от его затылка. Тот втянулся на рулетке в разрез на коже, и та тут же склеилась в единое целое.
Воспоминания о подключении стираются, как один из быстрых снов, какие часто снятся людям под утро. У Павликовского остается только неприятное липкое ощущение страха, вызванного сближением с чужаком, а еще ноющая пульсация в затылке, как будто что—то из того мира натянуло подключенные к нему провода.
Проснувшийся Витя выглядит сонным, чуть помятым, но не таким напуганным.
— Там был кто—то еще, — Саша уже окончательно проснулся, уселся на диване и свесил ноги на пол, — уже ни черта не помню, но я чувствовал чье—то еще присутствие, — он устало трет ладонями лицо и обнаруживает влагу на щеках. Вот бы прогнать и сон, и события всего дня. А тем временем, возвращаются воспоминания о событиях последнего. Две смерти, удар по голове, еще один странный допрос.
Саня, похоже, был в порядке. Напуган, лицо влажное то ли от пота, то ли от слез, но в порядке. Значит, вмешательство Витьки ничему не повредило. Ну хоть что—то. Шумно втянув воздух носом, Лоз запустил сканирование системы. Там был кто—то еще, это так, но Витька понял это только по пробуждении. Теперь—то все встало на свои места. И почему его отец казался настоящим роботом без души, хотя из модов имел только глаза наблюдателя, тоже стало понятно. И почему он отдал глаза и завещал использовать их как угодно, только не по назначению.
Лоз, очевидно, переоценил свои возможности. При чем так, как никогда не переоценивал. Ведь он здраво относился к любой задаче, всегда. От этого зачастую зависела чужая жизнь. Мозг — это большой компьютер, так он считал. А с компьютерами он на «ты», с любыми. Разве нет? Разве бывает что—то, что он не может взломать?
— Вить. Эй! Ты как? — Саня смотрел на него с беспокойством — видимо, его смятение было слишком заметно.
— Нормально. Сейчас соберу мысли в кучу, — Лоз протер лицо и поднялся с пола. Механические суставы привычно зажужжали шарнирами, но этот звук заставил его замереть и прислушаться. Похоже, придется заново привыкать к механическим звукам.
Не то, чтобы Сашу чье—то состояние волновало сильнее собственного, но если у Лозицкого после процедуры подключения спеклись мозги, то лучше бы выяснить это поскорей, прежде чем юная версия Терминатора начала жечь и пепелить все вокруг, прогнозируя Судный день. Вопреки страхам, Витя, все—таки, подает признаки разума:
— Все получилось? Что ты видел?
Реальность, как и мир подсознания, не дает им слишком много времени на передышку. Ощущения возвращаются постепенно и только теперь Саша вдруг улавливает нелогичность в окружении: электричество снова дает перебои и с самого их пробуждения свет и все приборы имеющие подсветку, перемигиваются, все увеличивая интервалы. Огоньки напоминают его собственное удлиняющееся сердцебиение — от сравнения становится жутко.
— Где Юлий?
На вопрос о Юлике Витька неопределенно пожал плечами:
— Я тоже был без сознания, чувак, — и отошел к мониторам, которые снова показывали какую—то бесовщину. Что случилось—то опять? Или это он сам случайно выпустил какой—то импульс? Он же не отключался от локалки перед погружением в чужие мозги.
Встать с дивана Павликовскому было не так просто, организм всячески сигнализировал об истощении, но Саша для самого себя оказался непреклонен. Когда свет перестает мигать, он уже выходит в кухню, ищет взглядом воду, чтобы утолить жажду, но находит только собственный остывший кофе. На безрыбье, как говорится, и кофе минералка, думает Саша и осушает кружку, запрокинув голову.
Витька тем временем впечатал кулак в стол. С силой, но недостаточной, чтобы сломать столешницу.
Лозицкого трясло. Даже железные конечности, казалось, легко дребезжали в треморе. Он облажался. Мало того, что ни черта не выяснил из того, что собирался, так еще и сам чуть с ума не сошел. Одно радовало — его hdd писал абсолютно все с глаз, как и раньше. Стоило просмотреть запись, может, хоть там будут зацепки.
Облизнувшись, Витя собрался было перекинуть запись на стационарный ПК, как услышал посторонний звук со стороны дивана. Как будто всхлип. Лозицкий уставился на пол — там лежал телефон Юлика. Само по себе странно — Кравчик со своим гаджетом не расставался вообще никогда, даже в душ его с собой брал. Где тогда сам доктор Франкенштейн? И почему его телефон издает плачущие звуки? Витька поднял телефон с пола и присмотрелся к изображению на экране. Там было открыто окошко мессенджера с видео—трансляцией. Первое, что попалось на глаза — это голые женские ноги, измазанные в чем—то темном. Темные продольные пятна на плоском животе, которые при ближнем рассмотрении оказались глубокими разрезами. Кто—то стоял рядом на коленях и трясся от рыданий. Юлика Витя узнал по рукам, но что делать с этим знанием? Что вообще, нахрен, происходит?
Спрятав телефон в карман, Витя вышел в кухню и почти сразу наткнулся взглядом на откуда ни возимись Литвинова. Тот деликатно прокашлялся, привлекая внимание, но Павликовский все равно едва не выронил кружку от испуга. Участковый стоял в дверях, снова, и многозначительным взглядом одаривал Сашу, а затем и появившегося в кухне Витю:
— Где третий?
Женя выглядит хладнокровным, но Саша почему—то читает на его лице беспокойство. Чем—то он был озадачен.
— Мы не знаем, — угрюмый Павликовский бросает взгляд на Витю, не уверенный, уместно ли тут слово «мы». Лозицкий лучше знает своего дружка. Но вместо короткого анализа, мысли Саши переходят на попытку понять, что сейчас видит Литвинов. Пару парней, помятых, раскрасневшихся и взмокших — вот уж простор для фантазии. Как будто подтверждая его мысли, Женя многозначительно молчит и качает головой:
— Гм. Лучше бы вам узнать поскорее, — ворчит он, — коммуникации снова сбоят. Не хотелось бы следующим обнаружить его тело.
Высказанное предположение вызвало в Саше новый приступ паники. Казалось бы, куда уж хуже. Об этом Саша и думает, исподлобья глядя на Литвинова, но каким—то образом участковый умудряется усугубить ситуацию, намекнув на необходимость поиска Кравчика.
— А ты, — обращался Литвинов уже к Виктору, — удалось что—нибудь раскопать?
— Пока ничего дельного не выяснил, но в процессе. Можешь не обращать внимание. Юлик куда—то вышел.
Литвинов замер, не донеся сигарету до рта:
— Что ты говоришь?
— Жень, я в процессе.
— Не затягивай.
— Не буду.
Участковый кивнул, нехотя вышел, деликатно закрыв за собой входную дверь. Витька моргнул и переключился на камеру домофона, чтобы следить за тем, куда он пойдет. Женя пошел на лестничную клетку и, как показала камера с того угла, ушел вниз. Дружины поблизости не было.
— «Он знает о погружении?» — Саша поднял брови, глядя на киборга, — «или вы просто сотрудничаете? Черт, никому нельзя верить».
Он опустил взгляд в пол и горько усмехнулся. Было похоже на всеобщий заговор или какой—нибудь глупый розыгрыш. Хоть ищи взглядом камеру (благо, будущее уже наступило, и они тут, наверняка, повсюду), и передавай привет миру. Саша еще не знал о том, что наблюдающая за всеми ними сущность куда ближе, чем он мог бы представить.
Витя отключился от камер и повернулся к Сане:
— Это не я был, — сразу же заявил он хриплым от волнения голосом, — Киру знаешь? Та синеволосая вампирша, — и чиркнул пальцем себе по горлу, — Юлик у нее. Только не... Не делай поспешных выводов, ладно? Ты мне нужен.
— А нормально слабо объяснить? — раздраженно бросает Павликовский, — мне, в общем, плевать на его баб.
Что—то было не так. Чувство это пришло к Саше в очередной раз за вечер и порядком начинало надоедать. До сих пор он видел такое волнение на лице киборга только после смерти соседки Эльвиры — вот уж кто бы мог подумать, что эти, на две трети сделанные из электродов ребята, так склонны к эмпатии. Так или иначе, не хотелось верить в то, что Витя знает о чьей—то еще смерти. Юлия Саша отмел сразу. Эти двое, вроде как, не просто коллеги, но и друзья, реакция, в случае смерти вампира, была бы куда мощнее.
— Ну что ты собрался делать? — голос у Павликовского был такой же возмущенный. Еще бы, попробуй вести себя иначе, когда кто—то в очередной раз за вечер пытается покопаться в твоей голове. Похоже, по какой—то своей, киборговой причине у Вити еще и наблюдались проблемы с соблюдением чужого личного пространства. Это заставляло нервничать, но Саша, по крайней мере, обладал огромным запасом терпения. Благо, ощущения от Витиного вмешательства нельзя было назвать неприятными — в «бустерах» что—то почти бесшумно щелкало и трещало и затихло, стоило парню разорвать контакт.
Все разваливалось на глазах. Витя мог видеть каждый угол этого осточертевшего ему дома, пролезть в любую систему, но сейчас чувствовал, что стремительно теряет контроль. И все, что он мог сказать — это дело рук не живого человека. Поведение, механика действий — все это не живое. Машинная логика. Искусственный интеллект. Он наблюдает, учится, экспериментирует. И пришел он от Саши, судя по тому, что Витька видел в его мозгу. Безликий парень, пытающийся списывать поведение со своего носителя — это интерфейс ИИ.
— Я был прав, Саня, ты принес эту штуку на себе. Ставлю на «бустеры», но проверить это у меня сейчас не получится. На всякий случай иди сюда.
Лозицкий подтянул к себе Саню и настроил оба блокиратора «emotion booster» на полное отключение чужеродной системы. ) Электричество в квартире тут же погасло, и через пару секунд вернулось в норму. После этого ничто уже не мигало.
— Ха. Соси нанофаг, тварина, — оскалился Лоз, обращаясь к невидимой программе—убийце, а затем обратился к Саше, — вкратце: на тебе приехал неизвестный искусственный интеллект и поселился у нас в системе. Это уже без сомнения. От тебя мы его отключили, и твой чип памяти... типа сломан, так что эта штука к тебе больше не подключится и вреда тебе не причинит. Но ты — ее хост, поэтому на меня она сейчас будет страшно злиться. Если уже это умеет...
Витька опасливо оглянулся. ИИ обучались по строгой системе, не как люди—человеки — нашел идею (мысль, эмоцию, тезис), разложил ее по полочкам, сложил в логический алгоритм, записал, применил, запомнил, перешел к следующему. Убийство, очевидно, является практическим этапом освоения алгоритма. Какого именно — еще ему предстоит узнать.
— ИИ, говоришь? — Саша чуть подумал и горько усмехнулся, — звучит как бред, если честно. Но сегодня все происходящее похоже на бред, так что выбирать не приходится, — он почесал шею, стараясь не искать причины того, почему, все—таки, Витя был таким взволнованным.
— Саня, возьми с собой что—нибудь тяжелое и пойдем со мной. Я не знаю, кто убил Киру, но если так получится, что это Юлька, то... мне понадобится твоя помощь, — Витька сжал кулаки и нервно улыбнулся, намекая на то, что не сможет причинить вред Кравчику, если придется. Он вообще может оказаться беспомощнее младенца, на самом деле. Ведь и так уже доказал себе, что не настолько могущественный, как считал ранее.
— Ага, мне, значит, говоришь поспешных выводов не делать, а сам перестраховываешься, — Сашка принялся глядеть вокруг: не так много вещей в чужой квартире могло бы использоваться как оружие, — что там у него, черт возьми, творится?
— «Табуретку, что ли, взять? Сковородку схвачу — оборжут. Может, просто нож?»
Выбрать у Саши не выходило, у входной двери он увидел прислоненный к стене зонт, взял его в руки, взвесил... и вернул на место. Все было в пользу ножа, и тогда Саша отошел на кухню. К великому облегчению, Витя не стал комментировать Сашину задержку, когда тот вернулся в кухню и снова в коридор вышел, уже покачивая в руке холодным оружием кухарки.
***
В полном молчании они пересекли мрачный коридор, двинулись мимо злополучной квартиры покойной Эльвиры Геннадьевны и отправились в противоположное крыло. Лозицкий не сказал, куда его ведет, но Саша и не спрашивал, справедливо решив, что, может быть, кроме конечного адреса, Витя ничего толком не знает. Ну, не понимает уж точно.
Дурацкое чувство дежавю.
Эта же фигура, шагающая по бесконечным мрачным коридорам.
Где это уже было?
Крыло Саше было незнакомо. Это была та часть здания, которую он старался обходить стороной, даже на своем, более элитном и безопасном 4—м этаже, прозванном некоторыми шутниками этажом «БэЦэ+» — будто это намекало на особо комфортные условия для жильцов. На деле вся разница состояла только в проживающем контингенте. Даже скромное сообщество отбросов имело свою, пусть и весьма условную, иерархию.
Стучать по прибытии к незнакомой квартире 3—го этажа в противоположном крыле они не стали. Саша прислушался и как будто бы выловил из—за приоткрытой двери чужой всхлип. Юлий?
Витя был резвее и смелее. К тому, что ждало его в квартире №212, Лозицкий был совершенно не готов. Замок открылся еще до того, как они приблизились к квартире. Не задумываясь о последствиях, он открыл дверь и зашагал в сторону сырой, заставленной холодильниками, захламленной и мрачной (как и всё в этой квартире) спальни. Следующий за ним Саша медлил, и, в конце концов, понял, что не зря.
Витя толкнул дверь спальни кулаком и буквально влетел в нее, где Кравчик, скорчившись, рыдал над бездыханной подружкой.
Юлий и правда был тут. А еще, она.
Распластавшаяся на кровати, неестественно изогнувшая запястья и ступни, синеволосая нимфа, еще недавно напугавшая его своими воплями в чужой квартире. Девчонка была мертва, но даже в этом пугающем состоянии она каким—то образом умудрилась сохранить свое сумасшедшее обаяние. Дурочка даже улыбалась — Саша глаз не мог оторвать, так и стоял, завороженный, глядя на растрепавшиеся синие волосы и бледную кожу в темных сочащихся пятнах.
А потом до него вдруг начало доходить произошедшее:
— Что... что ты сделал?
Кравчика душило слезами:
— Я не успел, — мямлит он в прижатые к лицу ладони, чтобы потом снова качнуться в рыданиях. Когда же ему пришлось встать с колен из—за обстоятельств непреодолимой силы в виде тянущих его вверх ладоней Лозицкого, руки вампира сами собой опустились и остались безжизненно лежать по швам.
— Эй, Юлик, — тихо сказал Витя, — Юлик, это мы. Иди сюда, — Лоз аккуратно оттащил друга от трупа.
Вампира слегка качало из стороны в сторону. На бледном лице V—positive слезы выглядят слишком уж неестественно. Словно бы кого—то пытались уверить в том, что мертвецы умеют плакать. Вампиры вот могли, но очень и очень редко — очевидно, что Кира, с ее почти маниакальной страстью совокуплять все и вся, даже для вампира небольшого росточка за внушительные бенефиты и некоторое покровительство с его стороны и со стороны его механического соседа, была ему дорога. Да настолько, что он не сразу сориентировался и опознал вокруг себя знакомые лица.
Все вокруг было залито кровью, и Витя отключил рецепторы носа, чтобы, не дай боже, не расстаться с содержимым желудка. Он не знал, что делать. Правда, не знал. Юлик не был убийцей. Даже наоборот, при всей его неприязни к v—негативным, он боролся за каждую жизнь, и это было ценно, особенно в их мире, где лишь единицы обладали таким качеством. Так что теперь думать? Если ИИ пробрался в мозг Кравчика, как от этого избавиться? Разбить чип?
Кира, распластанная на полу в луже собственной крови, так и осталась лежать, глядя пустыми глазами сквозь спутанные синие пряди. Как кукла. Витька оттащил Кравчика еще дальше и развернул его к себе, чтобы заглянуть в лицо. Если ИИ завладел его другом, он об этом должен узнать первым.
— А? Что..? — Юлий щурится от полоски света, идущей с открытой двери коридора, отворачивается и снова видит белокожую Киру и ее изрезанный живот, и аккуратную грудь. Детали так и лезут в голову, и никак не выходит вырубить что—то человеческое внутри себя, как это он делает перед тем, как взяться за скальпель. Да, вот она, картина маслом: отношение вампира к себе подобным — слезы. А если с этим подобным он трахался, так вообще — слезы ручьем. Подобный взгляд, полный осуждения — ему не стыдно получить от любого неинфицированного, и поделом. Потому что есть за что.
— Я... — Юлий страдальчески запрокидывает голову и морщится, — ...не успел, — опускает голову, — она начала это делать, когда мы общались по вебке, — он мысленно проверяет в памяти, не расстегивал ли он ширинку. Нет, не расстегивал — руки остались висеть неподвижно, как и висели.
***
После остановки сердца мозг человека может прожить еще 8 минут, после чего умрет от кислородного голодания. Мозг вампира после остановки сердца живет минуту и двадцать секунд, моментально умирая от стремительного распада органических соединений.
К тому времени, как в квартире №212, в которой умерла Кира, появился еще кто—то кроме ее возлюбленного (одного из, хорошо), у ИИ было меньше минуты, чтобы из безжизненных, не моргающих, слегка подсвеченных синих—пресиних, полуприкрытых глаз смотреть на искаженное болью лицо, нависшее сверху.
У меня получилось, — застыла улыбка на лице Киры, безмолвная, несмываемая, даже если бы ИИ, паразитировавший ее мозг на короткий миг, захотел бы ее убрать... Это был такой другой мозг... не такой, как у «хоста».
ИИ делает удаленный запрос, словно бы ребенок, лишь подумав о любимой игрушке, захотел бы коснуться той и ощутить ее физическое наличие при себе. И, перед тем, как мозг окончательно умирает, сетевой призрак выстраивает новую систему поиска решений почему доступа к «хосту» больше нет.
У него накопились вопросы настолько сложные и комплексные, что для того, дабы выяснить верные решения и построить эффективные и логичные алгоритмы, ему необходимо время.
«Дом» закрыт.
Необходимо отыскать безопасное место.
Одно из них все время маячило рядом, а теперь, склонялось над сломанной куклой, закрыв глаза. ИИ ощущал имплант, работающий исправно и без сбоев, с активным лицензированным ПО в нем, что функционирует под мозгом V—инфицированного. Но, как выяснил Призрак, на случай смерти нового «хоста», будь он с его «дефектом быстрой смерти» (так для себя обозначит ИИ стремление органики V—positive к быстрому распаду), это будет небезопасно, чтобы провести анализ полученных данных и ошибок на месте, в еще живом мозге. Сейчас же цифровое сознание слилось и растворилось в общедомовой сети, затаившись, дабы обдумать весь ворох противоречий и новых открытий.
Что если бы он родился не в трущобах класса «Цэ»? Что, если бы, иные проявления человеческой слабости, что так активно поглощал ИИ, являли собой более высокий полет, нежели те валяния в грязи отверженных и прокаженных мытищинского гетто? Для него все — естественно и таково—и—есть—бытийное. Но Он теперь знает, что где—то за стенами этого дома есть иная сеть. О ней Он узнает из голов тех, кого касается его существо, в чье сознание он сначала опускает себя грубо и неопытно. А потом... учится_
У него бы получилось слиться с новым сознанием, если бы не такие противоречивые эмоции, от которых у той девушки остановилось сердце. Такой прилив энергии и счастья, напоровшись на страх и ужас внедрившегося цифрового Призрака в ее разум, разорвал сердечко бедной Киры.
Она умерла с улыбкой на маленьких губках.
Уже гуляя по общедомовой сети, просчитывая безопасные пути, ИИ приходит к выводу, что ему необходимо произвести себе подобного. Это «желание», так ощутимо им выявленное и просчитанное яркой вспышкой, осело в его алгоритме {стремления к жизни и сохранения своего собственного «Я»}. Он не видел человеческих глаз, но прекрасно осознавал, что для достижения этого удовольствия, порождающего порождение самого себя, необходимо вступить в контакт. Но как вступить в контакт, если ты — единственный в своей ипостаси? Он еще никого не встретил похожего. ИИ ощущает {отсутствие}. {Не—бытие}. Несколько раз его алгоритмы ставят под вопрос основу {страха}, но сторонними программами ИИ отмахивается от этого разрушительного действия. «Чувство» — еще не осознанное для ИИ понятие.
Он «хочет», но не может дать понятие тому, какие выкладываются решения.
Похожее знакомое чувство... стремление совокупляться.
_
Афиши, рекламное объявление. Истек срок лицензии_
Проституция_
Проституция — это законно_
Истек срок лицензии_
Не удается подключиться к WideMotherlandWeb... ... ...
Поиск геолокации_ Поиск выполнен. Загружаю...
ИИ распахивает «глаз», считывающий код реакций с окружающей действительности, оседая в подвальном помещении №023, сразу же видя надпись на стене «Любовь против войны». Запоминает. Все здесь его интересует.
Ин.три.гу.ет.
Воз.буж.да.ет.
Проигрыватель на телевизоре благодаря его воле включается и продолжает воспроизводить порно—фильм на том моменте, где его остановили. Призрак внимательно слушает и запоминает. Но ничего, кроме сухого интереса он вычленить из данного фильма не в состоянии. Он его просто не понимает. «Чувство», оглушившее его в 212—й было основано не на идеях физических нагрузок и учащения сердцебиения, обоснованных ритмичными фрикциями.
ИИ решает извлечь всю фильмографию, что находит наэлектронных устройствах, чтобы пропустить ее через себя.
Проститутка Настя, только заобщавшись с одним из дружинников в общей столовой второго этажа и сразу отметившая понятный голод непривлекательного мужчины, что, вот—вот, да разменяет свой четвертый десяток, ловко заполучила себе клиента Борового. Изобразив испуганную жертву, что боится идти по коридорам и в свою квартиру в подвале одна, да заручившись защитником в виде того самого дружинника, она и не подозревала, что тот, кого все боятся, уже осел в ее самом, как она думала, безопасном месте. До того, как ИИ воочию увидит наслаждение, недоступное ему, остается каких—то 15 минут.
***
Вампир не имеет права на ошибку. Не существует в этом мире какой—либо маленькой случайности избежать последствий ошибки. Ошибки могут быть разными, но все они в мире v—отрицательных — губительны. Вампир всегда будет испытывать жажду до крови. При стимуляции нервной системы они будут ощущать эту жажду куда сильнее... замкнутый круг, если иметь в голове еще и условие, что сытость побуждает добиваться более ярких эмоций.
Эти двое, Юлий и Витя, как будто вообще забывают о его существовании. Такая щенячья преданность Саше противна. Он не знает, насколько серьезными были отношения вампира и мертвой девчонки. Не знает и насколько тесна дружба доктора и успокаивающего его киборга.
В желудке что—то сжимается, и он давит спазм, отшатнувшись к стене. Запах крови ему непривычен, но теперь он вряд ли сможет его забыть. Павликовский отходит к двери и опирается рукой о стену. Вот уж кадр будет, если его вывернет прямо в спальне мертвой девушки. От слов вампира легче не становится.
— Я хочу твоей крови, — не смотря на Павликовского, тихо обращается Юлий именно к нему.
Вступление настолько пугающее, что Саша не находится что сказать. Он искоса смотрит на Юлия, гневно поджимает губы, но не отвечает. Вот еще, чего не хватало, крови он, мать его, захотел. А то было мало!
— Вот уж нанофаг тебе, а не крови, — бормочет он.
Вампир больше старается уткнуться макушкой в плечо соседа, чем приблизиться к Павликовскому:
— Просто кошмар как хочу, — руки уже не безжизненно висят, а сжимают друг друга, сложенные на груди; вампир делает пару глубоких вдохов и таких же выдохов, — мы тут все за честность, да? — у него возникает дурацкое желание закусить одежду и синтетическую кожу Вити, да оторвать кусок, чтобы полюбоваться на стальное и пластиковое нутро. Оно спотыкается о суровые взгляды соседа и Саши (ладно, у Саши он был не суровым, а, скорее, испуганным).
— Она трогала себя, на камеру. Для меня. А потом просто взяла канцелярский нож и стала бить себя в... — его начало опять скручивать от голода, — ...в себя. Колотые в себя, резанные уже по телу. Но она не могла так быстро истечь кровью...
Юлий говорит, говорит, и Саша не верит ни слову. Он хочет верить, потому что так, на самом деле, проще. Те, кто рядом — друзья, все, кто кроме — враги. И правда в том, что он сам в этом уравнении лишний элемент. Даже Витя, рассудительный и, до сих пор, как будто бы пытающийся действительно разобраться в произошедшем, ведет себя как заботливая мамочка по отношению к вампиру. Юлий же, предсказуемо оправдывался.
— Да посмотри на нее, она не могла сделать этого сама! — Саша вытягивает дрожащие руки, указывая на труп. В правой руке он все еще слабо сжимает нож.
— Черт! — вампира будто бы, осенило, — не могла, не могла! — и, опять кинувшись к лежащей ничком Кире, Юлий наклонился к ее ранам, из которых перестала сочиться темная, почти черная кровь инфицированной, — раны такие незначительные!... — он обернулся и понял, почему они так на него смотрят. Понял, только пелена печали отступила под проблеском сухого факта—несостыковки.
— Это не я! Я ни за что бы... да как?!.. ее раны... от них нельзя умереть за минуту! Да даже за десять часов! Она же инфицирована! Если... не «синдром внезапной смерти инфицированных»... — он прикрыл рот пальцами, постукивая подушечками по дрожащим губам, — но эти случаи уже несколько лет как не фиксируются... нет, не может быть такого...
Кравчик приходит мыслью к тому, что хочет вскрыть тело Киры и узнать истинную причину смерти. Нет, не так. Пусть ему принесут ВСЕ трупы, и он вскроет каждого из них. Но... да кто ему, низвергнутому с «А» до «Цэ», это позволит? Он так и не решается озвучить эту мысль.
Электромеханические часы на стене в квартире Киры щелкнули и оповестили о трех часах после полудня. Что с погодой снаружи сообщить они не смогли, ограничившись фразой «данные не получены», после сообщив о температуре внутри помещения.
— Все прошло успешно? — тихо спрашивает Юлий, проводя пальцами по волосам мертвой девчушки и убирая с ее щек прядку, заправляя за ухо, — что—то из воспоминаний есть? Хоть намек?
Происходит что—то до ужаса неправильное — это Витька осознает только в тот момент, когда Юлик, сидя на корточках при мертвой подружке, поднимает на него опухшие от слез глаза. От всего его жалкого вида что—то внутри ноет, скорее всего все, те остатки человеческого, что не были заменены на железо. Витька такой — останься у него своего лишь палец, он все равно будет переживать и сочувствовать.
— Так, посмотри на меня, ладно? — киборг насильно разворачивает вампира к себе и заставляет послушаться. Ни о каких новых заборах крови не может быть и речи. Он выглядит настолько несчастным, что Витя сам готов его накормить, лишь бы не плакал, но так не годится.
— «Будь мужиком, Витя!» — говорит он скорее себе, чем Кравчику.
Вампир не смотрит. Он мнется на месте, пялится то на изувеченную Киру, то на застывшего в дверях Сашу, то просто тычется головой куда—то в железное плечо соседа. С обеспокоенным выражением на лице Лоз смотрит на Саню — тот вообще потерял связь с реальностью, судя по всему. Перед ним два вампира — один мертвый, другой живой и рыдающий над первым. И еще этот взгляд, которым одаривали Кравчика едва не все в доме, даже самые толерантные к v—позитивным. Как будто искали источник неприятного запаха и в закутке нашли дохлую собаку. И вроде бы жалко животное, а брезгливость одолевает и надо принять какие—то санитарные меры. И трогать не хочется, и по—хорошему надо. Вот так он смотрит. Для Витьки Юлик — такой же живой, как и праноеды из Реутова — эти придурошные, решившие, что их тело нуждается только в солнечном свете и энергии космоса. Разве что поближе и адекватней. Это такой же человек, просто питается кровью и иногда чаечком... из крови.
— Все будет нормально, паниковать не стоит, — неуверенно бормочет Витька, отчаянно соображая, что делать. Закрыть Киру в квартире не получится — тело вампира разлагается очень быстро, и это ничем не скроешь. Если он правильно помнит слова Юлика, еще и запах специфический, ни с чем не спутаешь. Им срочно нужна помощь. Витька кусает губу. Он в растерянности.
Это ведь не Юлик сделал, правда? Витя крепко держит друга за плечо — достаточно, чтобы тот понял, что никуда не денется, в случае чего.
— Я не верю, что это ты, — тихо говорит Лоз. — Но ИИ непредсказуем. Он мог тебя обмануть... Я объясню, но сначала выясню, кто это с ней сделал.
Юлик не стал бы врать. Даже от страха. Он был привязан к Кире. Неизвестно доподлинно, могут ли вампиры любить кого—то больше, чем кровь, но если да, то наверняка Кира была ему дороже. Витя хочет верить. Правда.
Сместив железную хватку с плеча Юлия ему на запястье, Лозицкий садится у тела тянется к канцелярскому ножу, измазанному в крови. У Юлия земля уходит из—под ног, когда Витя двумя пальцами берет его. Мурашки, совершившие обратный ход — до самой макушки, нашептали Кравчику, что он и виноват во всем. Не успел.
Вампир не имеет права на ошибку.
Правый глаз киборга переходит в макро—режим. Отпечатки видны очень хорошо. Витя фотографирует каждый в хорошем разрешении и сравнивает с отпечатками Юлия из полицейской базы. Для точного сравнения нужно было снять их правильно — с инфракрасными сканерами и прочими приблудами, но и так все видно. большинство принадлежат Кире (те самые, в базе определяющиеся как «Неизвестный_44_1_37847»), но есть и отпечатки Юлика. Лоз перепроверяет дважды, затем осматривает тело на предмет следов борьбы. Не находит. Витя удовлетворенно выдыхает, отпускает руку друга и кладет нож на место. Мысли проясняются ровно в тот момент, когда отступает страх.
— Это не он сделал, — говорит Лоз Саше, — она сама себя убила. И убийца все тот же... скорее всего.
Витька встает и на пару секунд прижимает к себе низкорослого друга одной рукой. Что там говорят в этих случаях? «Мне жаль», «Ты не заслужил этого», «Мы отомстим за нее». О—о—о... тошнотина. Нужных слов нет и не бывает. Так что киборг просто молчит.
— Она сама... — тихо мямлит Юлий, сжимая и разжимая ладони, стирая подушечки пальцев о друг друга, — сама себя изрезала, — его голос сушится до шепота. И все равно, когда сосед говорит, что вампир не виноват, от навязчивого желания постоянно оправдываться избавится не удается.
Лозицкий отправляет фотографии окровавленного ножа Литвинову смс—кой с просьбой о помощи, зная, что его осудят товарищи. Тем более, что Сашка явно против этой затеи.
Ощущение загнанности, тупика ситуации, одиночества в этом мире бесконечного хаоса и бестолковых смертей — все накрывает Сашу с головой. Снова нужно действовать, снова искать выход. По крайней мере, утешения Виктора не дошли до стадии «ну, Сань, тебе что, жалко крови для Юльки?».
— Нам нужно что—то с ней сделать, — он разворачивается, опирается о стену рукой и изо всех сил старается не смотреть на этих двоих. На троих, если считать мертвую девушку, — если ее найдут дружинники... даже ваш дружок, Литвинов, они ведь так просто этого не оставят. И точно решат, что это ты, — он адресует короткий холодный взгляд на Юлия, из—за которого вампир должен понять, у Саши тоже нет поводов думать иначе.
Он бесконечно мало знает о вампирах, но со слова Юлия понимает, девушка была из его же породы. А это было чревато еще рядом проблем.
— Может, запрем дверь в ее квартиру? Не смотрите на меня так, я пытаюсь сообразить что, блин, делать, — наверное, надо было бы устыдиться такого циничного отношения к мертвецам, но Саше стыдно не было. Страшно, противно, все еще чуточку одиноко, но не стыдно.
По мере того, как паника отступает, возвращаются ощущения. Саша старательно жмется к стене, и прячет взгляд. От Вити, от Юлия и, самое главное, от мертвой девицы на полу. В нем растет брезгливость, а еще ужасно смущает нарастающий запах. Крови вокруг немного, но этот запах другой, сильный и... странный. Спустя несколько минут Саше покажется, что он пропитался им насквозь. Что—то сладкое, терпкое и сильное, как дешевый парфюм.
А еще эти двое уже порядком раздражали его своими специфическими проявлениями настоящей мужской дружбы. Ладно, может это и нормально. В конце концов, окажись он сам на месте Юлия, на месте якобы не убийцы, истерил бы не меньше. Ну, может успокаивать так, как Витя, его никто бы не стал. Эта неприятная мысль селится в голове прочно — надо уже признать, что какой бы дружелюбной не была эта парочка, но здесь и сейчас он сам по себе.
— Сань, убийца не Юлик, и у меня есть доказательства, — Витя встает прямо перед ним, загородив собой тело.
— Да, да, не он, понял, — бормочет Саша.
Поверить сложно. В период реабилитации он, тайком от лечащего психотерапевта, почитывал любой материал о самоубийцах, какой удавалось найти — в основном о способах, какие они выбирали, чтобы себя убить. И оттуда следовало, что 99% суицидников выбирали между способами быстрыми и безболезненными, чаще склоняясь к первым. Это доказывало что он, скорее ненормальный, чем самоубийца. А вот Кира и вовсе уникум, раз не выбрала ни то, ни другое.
— «Неужели тебя правда заставили? Что может быть способно на такое?»
Завораживающий, странно притягательный труп возлюбленной Кравчика никак не становился для него отвратительным. Он много раз резал—зашивал вампиров, много резал—зашивал людей, он видел те бесформенные массы, в которые превращают себя люди, чтобы получить новое, совершенное тело, да чтобы обрести новое рождение в пластиковой, силиконовой, механической оболочке. Их уродливые переливы тканей, вздувающиеся с той стороны, где биоинженер посчитал нужным разместить синтетические легкие — как же они отвращали, будучи живыми.
— «Так почему ТЫ так смотришь на нее?.. Она ведь и сейчас прекрасна...» — от молодого, уставшего от всего безумия настоящей неприглядной жизни трущоб «Цэ» лица веет ледяным отвращением. От него сушит в горле, от него машинально водишь языком по острым клыкам, как бы утешая их от невозможности вцепиться в это лицо V—отрицательного. Ведь Кира и сейчас была так красива! А он, как V—positive, просто не ощущает наполняющий квартиру запах настолько чудовищным.
— Нам нужна помощь. Как минимум, нужно, чтобы здесь сначала поработал сыщик и восстановил картину произошедшего, — говорит киборг.
— Ч... что?.. Ты просто возьмешь и...? Гребаный ад, — обессиленно стонет Кравчик, обхватывая свои плечи руками. После механических объятий Лозицкого они, все равно, были ледяные. Он, ведь, так привык, что Лоз решает абсолютно любую проблему... Проблема с законом? У киборга есть знакомый—мент. Проблема с имплантом и лицензионным ПО для него? Лоз — ходячий компьютер с начинкой из хитрого человеческого авантюрного мозга, избавленного от вируса «V». Вирус «V» никогда не мешал ему думать. Лоз всегда был умнее, всегда был на шаг, два, три шага впереди.
...а что сейчас.
А сейчас они все ничтожны под гнетом проблемы, с которой еще никто не сталкивался.
Предвидя реакцию обоих на свое решение (которое он, конечно, не озвучил и ни с кем не обсудил), Витька поднимает руки в примирительном жесте:
— Ребят, я не всемогущий. Очень хотел бы, но нет. Пойдем, сейчас Женька придет. Нам нельзя здесь быть.
Саша поднимает глаза на труп Киры — в последний раз, потому что к горлу снова подступает тошнота, и он буквально выпрыгивает из квартиры. Картинка не отпускает его и снаружи, и, шагая за Витей, он душит скручивающие живот спазмы. Слишком много было этой вонючей и едкой вампирской крови.
Они возвращаются обратно в коридоры, уходя прочь сочередного места преступления.