_4
Тохир, складское помещение №28.
Хлоп.
Причин побега Кравчика из его квартиры было много. Он не хочет подавлять голод впиться Павликовскому в его горячую и нежную артерию на гладкой, выбритой шее. Не хочет крутиться в нескольких метрах от полупустой банки набодяженной крови с синтетикой. Не хочет ощущать себя под защищающей его роботизированной, тяжеленной дланью Виктора.
Когда Кравчик спускается по лестничной клетке на этаж ниже, он лишь на пару секунд умудряется разминуться с участковым Литвиновым, спускающимся с 4—го этажа на 3—й.
Юлий выходит во внутренний двор. Снаружи, как обычно, капал дождь — следствие вечных облаков, искусственно созданных для половины населения v—положительных. Хотя, существует теория заговора, что таким лозунгом доброй воли прикрывается плачевная экологическая ситуация в стране и мире.
Тут же на его шею бросается существо, виснет на ней. Но Кравчик не пугается, а, наоборот, расплывается в улыбке, и, найдя в копне спутанных ядерно—синих волос личико, целует в губы.
— Я уж думала, что не дождусь тебя! — она поднимает глаза и щурится, вглядываясь в окна комнаты Лозицкого, выходящие во двор. Но за голографической панелью и створками блокировки невозможно разглядеть хоть что—то внутри комнаты, особенно, если стоять на улице под дождем, — Тохир все пытается связаться со мной, но объяснять по связи ничего не хочет. У него что—то случилось.
Кира — инфицированная молоденькая девчонка, с которой Кравчик имел неосторожность сблизиться. Просто так получилось. А еще она была чистенькой (по ее заявлениям), без аугментаций, потому что стоимость поддержания подобных вещей пугала ее с самого детства.
— От тебя пахнет кровью, — задумчиво произносит она, беря руку Юлия в свою ледяную ладонь, тянет обратно, в дом. Она, пользуясь доступом в подвал, юрко ныряет на лестницы вниз, утаскивая за собой вампира.
— Чуваку из 303—й распороли глотку, и он все заляпал на четвертом этаже, — отвечает Кравчик, перепрыгивая через ступени. Кира сжимает его руку довольно сильно, но не оборачивается, а продолжает спускаться:
— И он до сих пор лежит там?
— Да, в луже крови.
— Я бы хотела заняться этим с тобой там.
— Да, это было бы круто.
Дверь в минус 1—й этаж открылась, впуская инфицированную парочку. Здесь было сыро, тускло. Кира провела ладонью около одной сетчатой калитки, после чего та щелкнула замком.
— Я думал ты...
— Не устояла, — лукаво подмигнула Кира, — и твой друг согласился сделать это почти бесплатно.
— Лоз?? — не успел Юлий возмутиться и удивиться аугментациям в теле девушки—вампирши, как та утянула его за собой в новый, забросанный мусором и контейнерами, лабиринт:
— Нет, другой парень. И он прижился прекрасно!
Они были все ближе и ближе к ужасным звукам, о которых Юлий вспомнил еще утром, когда звонил узбеку—таджику по домофону. Этот крик, этот визг, отражающийся от стен, врезающийся в уши...
— Ты должна была слышать этот шум...
Кира оборачивается, сверкая диковатыми глазами V—positive через синие спутанные прядки слегка вьющихся выжженных волос:
— Какой такой шум?
— Да ты издеваешься...
Кира ныряет в дыру в полу, и, как бы Юлий не ассоциировал себя с некогда высшим классом, сейчас приходилось жить иначе — измазав колени в пыли, он на четвереньках перебирается по вырытому тоннелю в другие коридоры, где визг и крик становятся просто невыносимым и пробирает до самых костей. Дверь, из—за которой доносился этот звук, была металлическая, с таким же домофоном на ней. Не успела Кира поднести палец с ободранным лаком к ней, как экран домофона загорелся и показал испуганные глаза с черной монобровью над ними:
— Слава РПСС! Вы пришли! — с одышкой доложил Тохир, — ты принесла...?
— Да. Открывай.
Дверь лишь слегка приоткрылась, и сперва в щель втиснулось худосочное тельце Киры, после чего Кравчик аккуратно подцепил пальцами металл и с усилием, что не каждый человек с первого раза приложит, отодвинул створку дальше, вдыхая запах гноя, тухлятины и разведенного в воде комбикорма для животных.
— Тебе лучше переворачивать его... ее... — Юлий отворачивается, наблюдая, как на магнитах дверь за ним закрывается. Он достает смартфон и наблюдает, как нищает шкала связи:
— Чтобы не образовывалось пролежней, — через силу вампир глубоко вдыхает воздух, широко распахивая ноздри, — а они уже есть, и серьезные, — это его злит, и Юлий, плавно меняясь в лице, подходит к дрожащему таджику и сжимает плечо того ладонью, — успокой ее, — шипит Кравчик, — слышно у вахтера, мать твою! — клыки v—положительных очень явно выступают, когда их охватывают такие негативные эмоции, как злоба.
Наблюдая за этими двумя, Кира незаметно, пряча ладони в глубоких карманах сарафана, трогает себя между ног.
— Просто осмотри ее, — Тохир, заикаясь, кивает на биомассу, занимающую четверть комнатки. В биомассу воткнуты трубки и кабели. Биомасса с околоживотной мордой, облаченной в маску, скрывающую верхнюю часть, мотает головой в поисках своей миски с комбикормом. Тогда как миска только наполнялась им в закутке. Животное (если ЭТО можно было назвать животным) визжало от боли и от отсутствия постоянной жрачки, — мне кажется, она уже готова «дать».
— Совсем не вовремя, — Юлий отпускает мужчину и идет в закуток. Шум воды означает одно — он моет руки, чтобы приступить к операции.
Хихикнув, Кира, виляя своим цветастым сарафаном, подходит к Юлию сзади и обнимает руками:
— Ты так классно выглядишь, когда злишься, — она устало кладет голову ему на плечо, а Кравчик тем временем втирает дезинфектор в кожу, от чего ту начинает щипать. В голове он одновременно прикидывал, чем именно накачалась Кира сегодня.
— А ты знаешь... — переходит она на шепот, — я научилась открывать почти любые двери.
— Не мешай минут тридцать, окей? — Кравчик быстро надевает полиэтиленовый комбинезон и, взяв кейс с инструментами и стерильный ошпаренный пластиковый бокс, садится рядом с кричащим животным без конечностей. Кладет руку на горячую, ужасно горячую, вздувшуюся кожу той, начиная пальпировать «созревший» орган.
***
— Мне нужно тебя допросить. Ты в состоянии?
Если подумать, вопрос застал Павликовского врасплох. Но то ли события дня истощили его эмоционально, то ли подсознательно Саша был готов к такому повороту, в общем, поведение участкового было для него предсказуемым. Короткого обмена взглядами с Витей хватило чтобы сделать вывод: этому человеку можно рассказывать все как есть. Жаль только, что Лозицкий решил спешно покинуть квартиру. Неудобный финт.
— Не думаю, что у меня есть выбор. Но и рассказывать мне особо нечего, — признался Саша, подтянул носком табуретку и присел за стол.
— Ну, это уж мы по ходу узнаем, — произнес Женя.
По кухне тянулся соблазнительный сигаретный дымок. Женя как будто прочел Сашины мысли, извлек из кармана пачку сигарет и хлопнул ею по столешнице. Дружелюбный жест, очко в его пользу.
— Так вы из дружины? Что с тем парнем в моей квартире? — у него и самого было немало вопросов, но стоило произнести вслух последний, как Саша резко осознал свой прокол, прикусил губу и опустил взгляд в кружку.
Мужчина горько усмехнулся.
— Я участковый. Евгений Литвинов. Да и забей уже, знаю я, что ты тут живешь. Стараюсь все про всех знать. А Дима по—прежнему там. Как ты понимаешь, у меня пока нет технических возможностей убрать его тело. Так что прости за дискомфорт. Как дом разблокируют, вызовем кого надо.
Говорил он негромко и как—то успокаивающе, но Саша мысленно решил не расслабляться, чтобы снова не сболтнуть лишнего. Правда неизвестно, осталось ли у него это лишнее.
— А теперь, если позволишь, я начну спрашивать, — Литвинов выждал, пока Саша прикурит сигарету и кивнет, — давно ты знаешь этих двоих?
— Честно? — он глубоко затянулся и взглянул на участкового поверх клубка дыма, — да вообще почти не знаком. Сегодня, можно сказать, случился самый длинный диалог.
— И по какому поводу ты зашел в гости?
— Как я и сказал, голова разболелась.
— Александр...
Саша тихо хмыкнул. Ну конечно ему не верили, глупо это было.
— Импланты у меня сбоить начали, — он поднял ладонь и тихонько стукнул ногтем по левому «бустеру». Правый такого мог не выдержать — в том месте у Саши горела кожа. То ли последствие удара (шишка была довольно близко), то ли плохо заживал.
— Я знал, что док еще практикует. Почти все в доме знают.
— А то, что он вампир — тебя не тревожит?
— «Какое мне дело?» — думает юноша, но спрашивает иное:
— А вас?
Литвинов задумался. Глядел он невыносимо серьезно и как—то очень тоскливо. Глаза человека, уставшего разбирать дерьмо за другими, подумал Саша. Но когда участковый отрицательно мотнул головой, к Павликовскому вдруг пришла догадка: Женя тоже пользовался услугами этой подпольной мини—клиники.
— А Виктор? — мужчина многозначительно взглянул на дверь, за которой еще недавно скрылся Лозицкий, — что о нем знаешь?
— А что? Вроде, нормальный парень.
— Ну, он же... знаешь, весь в этих железяках. три четверти органов из полимеров и всякого кибернетического дерьма. Прямой доступ в интернет 24/7, сверхбыстрое мышление, куча преимуществ. Такие ребята на юге в целые культы железа собираются.
— Мне не нравится, к чему вы ведете...
— Я, пока, ни к чему не веду, — оборвал его Литвинов. Он выдержал паузу и потянулся к пепельнице, принялся гасить сигарету прямо у Саши под носом, — лет двадцать назад, ты еще пешком под стол ходил, такие ребята обвалили экономику трех маленьких стран чередой киберпреступлений. Просто ради веселья. Один даже в суде рассказывал, что грабил казну Сан—Марино, сидя на горшке. Представляешь, скорость исчислений...
— Так, хватит! — Саша предупреждающе выставил ладони перед собой, меж зажатых пальцев дымился истлевший окурок, — импланты и искусственные органы себе много кто ставит, время такое. Не нужно устраивать охоту на ведьм.
Самым паршивым в рассказе Жени было то, что логичность его обвинений прям—таки лежала на поверхности. В самом деле, если обойти весь дом в поисках потенциального киберпреступника, можно ли найти того, кто будет больше попадать под подозрение что Витя?
— Я никого не обвиняю, Саш. Витя мне даже нравится. Честно. Просто подумай хорошенько, можем мы просто взять и исключить его из списка подозреваемых?
Теплое «мы» Саше тоже не понравилось. Складывалось впечатление, что Литвинов запросто готов взять его в команду хороших парней. Все, чтобы вывести на чистую воду очевидных преступников. Последние же явно находились слишком далеко, чтобы сказать хоть слово в свою защиту. Саша затушил, наконец, сигарету, потянулся за кофе, сделал пару больших глотков и поморщился.
— Если подумать, до вашего прихода я видел, как он подключался к сети.
— Зачем? — Литвинов как будто оживился.
— Не знаю я, зачем. Вроде он пытается разобраться, что происходит в этом доме, — слова Саши звучали обвинительно. Виновен Витя или нет, а ему очень хотелось, чтобы между строк участковый прочел «пока вы тут бездельничаете и запугиваете мирных граждан, один киберчувак работает».
— Ничего не вышло конечно, но зрелище было то еще. И вообще, он частенько подвисает, как будто уходит серфить по сети. Но это ведь привычная штука, правда? Многие сейчас вообще селятся в виртуальной реальности, а этот просто иногда...
— Конечно, конечно.
Наверное, они оба сочли это глупым оправданием.
[— Пожалуйста...
Лозицкий Младший не тот, кого проймешь слезами и плаксивыми нотками в голосе, но здесь даже у него внутри все обмирает. Мужчина перед ним не плакал — его веки не были способны на это, слезные железы давно удалены из—за вреда, наносимого ими механике. Импланты плохо переносят соль. Его веки красные, набрякшие, он как калека, беспомощно шевелящий остатками рук в попытках за что—то схватиться:
— Прошу тебя, Вить.
— Зачем мне этот геморрой, а? — Лоз уворачивается от тянущейся к нему шершавой руки, — ты как всегда. Сваливаешь свои проблемы на других и сбегаешь.
— Ты не понимаешь. У меня нет времени объяснять тебе все это.
— Знаешь, а вот у меня нет времени на твои проблемы.
— Витя, ты хочешь, чтобы я встал на колени и умолял тебя? Я могу, если это поможет.
Лозицкий Старший снова делает попытку схватить парня за руку, но юноша упорно не дается. Он злится. Человек перед ним сделал все, чтобы вызвать к себе чувство презрения. Ниже падать тому некуда. Отмахнувшись протезом, Виктор отходит к окну, за которым по—прежнему не спит вросшая в тяжелые тучи Москва. Внизу — семнадцать этажей свободного падения. Всегда было интересно, выдержат ли его новые механические ноги такой прыжок.
— Подумай об этом с другой стороны, Вить. Ты сможешь помочь матери.
Витька оборачивается так резко, что шея хрустит. Впивается острым взглядом в морщинистое, небритое лицо.
— Ты мне что, денег за это дашь? — выплевывает он.
Мужчина улыбается.
— Я — нет. А вот ОНИ помогут их достать, — он стучит себя по виску.
Грязный прием. Сволочь, очень грязный.
— Я никогда не работал с глазами, — помолчав, отвечает Лозицкий, — что если я тебя убью?
— Тебя это беспокоит? Приятно.
— Не выпендривайся. Я не хочу на нары из—за такого говнюка, как ты.
— Не убьешь, Вить.
«А хочется.»]
***
Глаза Витьки были приспособлены к темноте получше, чем любые звериные. Несколько режимов зрения, способность «дорисовывать» в режиме дополненной реальности сломанные предметы, рентген — это далеко не полный перечень всех возможностей. Глаза все фиксировали и все запоминали. Даже писали звук в ultra—hd качестве.
Мастерская соседа в подвале и весь путь к ней воняли гнилой картошкой и плесенью. Храм антисанитарии, а не подвал. Дорогу Витька помнил не очень хорошо, да и рад был бы забыть с концами, но нанофаг там — в навигаторе глаз намертво сохранился маршрут до нужной комнаты. Ввиду того, что там прятал Юлик, страшно было представить, что происходило в других. Может, и ничего вообще. А может, и что—то пострашнее. Камеры там никто не устанавливал.
Многозадачность Витьки была не безгранична. Отвлекшись на прослушиваемый допрос, он споткнулся и врезался в стену, отчего с потолка посыпалась штукатурка. Лоз привалился к стене, будто боялся, что она не выдержит столкновения и упадет:
— Ты что, гад? Это после всего, что я для тебя сделал? — пробормотал себе под нос Витька и запустил пальцы в волосы.
Отношение к Литвинову могло меняться от «братаны навеки» до «повешу тебя на столбе» по нескольку раз на дню, и сейчас Лоз был готов впасть в крайность номер два. Мало того, что Женя его подозревал в преступлении, так еще и Сашке подкидывал идеи. Сраный мент. Вот за Саню было вдвойне обидно, он Витьке нравился, и киборг думал, что неплохо было бы с ним тусить почаще. Если он будет считать Лоза убийцей, осуществить это будет проблематично.
— Окей, ладно. Я тебе это припомню, — пообещал Витя и продолжил путь к мастерской Юлика.
Он мог себе представить, что происходит сейчас за дверью с номером [028]. Физически номера давно уже не было, железка с цифрами давно оторвалась и канула в лету, но глаза—моды любезно дорисовывали сине—неоновую табличку. Витя подпер стену напротив двери и стал ждать. Стучать он не собирался. Когда выйдет, тогда выйдет. Все, лишь бы не видеть то месиво из органов, которое они называют «фермой». Это вроде бы как нормально для подполья. Витька мастерит моды и прилаживает их к людям. Юлик выращивает органы с той же целью. Они оба занимаются одним и тем же, разница лишь в человеческом факторе. Просто Юльке для работы нужно вырастить человека—инкубатор в пробирке и поддерживать в нем жизнь, чтобы все работало. У того существа нет разума (ведь, нет? точно?). Есть примитивные рефлексы, некоторые из них даже наработанные, но нет сознания. Это просто кусок мяса, умеющий орать от страха и голода. Витя прижал пальцы к губам на пару секунд. Он был лоялен к деятельности своего соседа до невозможности, но от самой мысли все равно тошнило.
***
Мешок органов вздувается тяжелыми хриплыми вздохами, медленно погружаясь в наркотическое опьянение, анальгетиков и анксиолитиков, клацает беззубыми, налитыми кровью деснами (у существа на корм аллергия, но замены пока нет), смыкая челюсти и плавно опуская голову. Пара собственных легких химеры спокойно приподнимали ее тушу над загаженным полом, пока Кравчик, больше с подходом мясника, нежели эскулапа, после уверенного надреза по плоти извлек из животного орган. Печень. Отрезав ту от питающих ее искусственно выращенных трубок, пришил к ним небольшой контейнер, что даст жизнь новому органу.
Не то он себе представлял, стоя восхищенным студентом перед голографической моделью в круге из таких же, как он, облаченных в белые халаты v—инфицированных. Преподаватель, действующий трансплантолог института нейрохирургии вызывал у Кравчика невероятный интерес ко всему, что тот говорил. Все отпечаталось, как будто, происходит в данный момент времени:
[— Аугментация! — чеканил из памяти преподаватель, указывая на точную голографическую модель в человеческий рост, которая представляла из себя человека без кожи и части внешних, неглубоких мышц, сидящего в обычной расслабленной позе, — При аугментации резорбируемых мембран важно помнить про: период резорбции; про биовосприимчивость материала мембраны и образующихся в процессе ее деградации продуктов, особенно при взаимодействии с резорбируемым остеозамещающим материалом...]
...теперь он грубо штопает человеческую плоть, принадлежащую существу, не похожему на человека в классическом его понимании. Животное хрюкает и булькает, погруженное в сон, а Кравчик не может удержаться от того, чтобы не облизать свои пальцы, обтянутые латексом и темную кровь на нем. Она всё же отличается от той, что бегает по телам v—отрицательных.
— Ты, э—э—э... — Тохир выглядывает из—за ширмы, чуть не ошпарив кипятком руки, обеззараживая второй контейнер для органа — окончательный. А «ветеринар», весь поглощенный занятием слизывания крови с рук, игнорирует таджико—узбека.
— Закончил, закончил, — довольно мяукает Кира, — Юлек никогда не мешает работу с едой. Он же профессионал, а не какой—то дилетант. Правда, Юлек? Он меня не слышит. Ну ладно, больно надо, — вампирша одергивает руки Кравчика и сдирает с его ладоней силиконовую перчатку, одну за другой, выкидывает в мусорный бак. Конечно, она может себе позволить себе выкинуть их. Потому что зажралась жить при ферме. В прямом смысле.
— Ты понесешь товар наверх? — с потухшим и мутным взглядом, куда-то в пол глухо спрашивает Юлий.
— Чтобы неведомая сила, что мочит бабушек и задротов, прикончила и меня? Конечно, да.
Кира под чем—то. Что она смиксовала в этот раз?
— Это будет дружина, а не неуловимый маньяк. Для таких, как мы — это наша главная опасность, — Юлий обходит сопящее животноге и упирается руками во внушительный голокожий бок того. Мягко толкает к стене, заставив перевалиться телом чуть на бок, — вот и они, — в нос бьет запах гнили и кислой дурноты, — твою мать, Тохир, переворачивай ее чаще. Обработай все тут.
— А как кормить—то? Голова запрокинута!
— Зонд вставишь, — холодно и скупо отвечает эскулап «на все руки», отходя и спешно снимая с себя полиэтиленовый комбинезон.
Кира тем временем заметила оранжевый огонек на двери, обозначающий, что кто—то шатается рядом с ней. Активировав домофон, она взглянула своими диковатыми глазами v—положительного с экрана на визитера:
— О—о—о, — расслабленно выдала она, — какие люди... и долго ты тут стоишь?
Витя выдавил из себя подобие улыбки.
Кира. Вечно обдолбанная вампирша—нимфоманка, на которую по какой—то непостижимой причине запал Юлик. Будь она чуточку менее зависимой от крови и чуточку менее безумной, Витя бы и сам к ней клинья стал подбивать, но... нет. Просто, нет. Это было взаимно — Кира какое—то время заглядывалась на Лоза, но потом узнала, что железный он не везде, и интерес ее угас.
— Юлик там? — коротко бросил киборг, отказываясь поддерживать тон разговора вампирши. Каким бы шумным Витька не был, рядом с Кирой он превратился в угрюмого интроверта.
Она хихикает:
— Значит, все так хорошо работает... м? Он сейчас выйдет. Пока скинуть мячик? — девчонка пьяно опять хихикает и отключает связь.
Дверь тяжело открывается, и из нее протискивается Кравчик. Первое, что он спрашивает, это:
— Ты оставил Павликовского? — в принципе, как и он сам.
— Ты, короче, все пропустил, — траурным тоном ответил Лоз.
— А, извини, занят был. Но ты вовремя пришел сюда... да что с тобой такое? — Юлий оглядывается на Киру, скользнувшую из подвального помещения №028, тут же тяжелая металлическая дверь закрылась, оставляя таджико—узбека наедине с Химерой. Девушка обнимала обеими руками контейнер для еды. Изнутри он был обклеен фольгой.
Прежде, чем дверь закрылась, Витя услышал отчетливое звериное рычание и повел плечом. Кира всегда замечала, как его коробило, а ее шутеечки ни разу не приходились к месту:
— Лоз всемогущий, — хихикнула она и бодрым шагом зашагала прочь, оставляя Кравчика и Лозицкого.
Спрашивать о делах в мастерской киборг не хотел. Вместо этого он вкратце поведал о том, что сейчас происходит у них в квартире.
— И, вообще, выходит, значит, этот богатенький пацан из своей квартирки до этого и носу не казывал. Как вдруг — бац! Два убийства подряд. И на него еще, типа, напали. Теперь он подсказки дает Литвинову. Мусор — он навсегда мусор. И твоей любезностью умудряются пользоваться даже после того, как мы все в жизни спустили и попали в эти вонючие трущобы!
Вообще, Кравчик, как и любой V—положительный, взаимно имел свою оправданную позицию относительно V—отрицательных, готовый в любых бедах обвинить их самих.
— Эй, эй, все нормально будет, — Юлий кладет руку на механическое плечо Витька, — у них на тебя ничего нет, кроме догадок. И что, он правда тебя отправил помогать ему? Ты будешь работать на мусора? За бесплатно? Если сейчас произойдет еще какая—нибудь похожая дичь, или кто—то умрет в своей квартире, пока ты тут... слушай, тебе нельзя тут оставаться. Нам нельзя рисковать... этим, — он кивает на дверь №028 и, положив руку на спину Лозицкому, чуть подталкивает, — они же сейчас добиваются того, чтобы заиметь разрешение суда проводить следственные действия в немного другой правовой области. Точнее, это клиент твой с железными ногами этого добивается, — мимика киборгизированного человека в моменты стресса бывает очень выразительной, и Кравчик очень тонко это уловил, — слушай... — Юлий понижает голос, — просто скажи мне, что та жесть, которая сейчас происходит, стоит того, чтобы разрешать ее без ментов, — под конец он, вообще снизошел на шепот, — окей, два странных самоубийства и одно нападение на человека, — он трет пальцами переносицу, а потом, подняв указательный палец потряс им, — для тебя, — он выделяет второе слово интонацией, — это повод кантоваться с мусором?
Юлик, как и ожидалось, занял позицию «мусора — говно». Витька в этом его не поддерживал, но и не спорил. Юлию было за что ненавидеть стражей порядка.
— Слушай, Женька мне должен, ладно? И это не я ему помогаю, а он мне... Да все нормально будет с твоим животным, за кого ты меня принимаешь? — Лоз отмахнулся от настырности Юлика и сердито зашагал вперед, — дело не в том, что под нас копают. У Женьки свои интересы, но они нам никак не навредят, я об этом позабочусь.
Во двор он выскочил первым и с жадностью вдохнул свежий воздух, пропитанный озоном. Вонища злосчастного подвала осталась позади. Теперь надо было возвращаться к Сане.
— Ты просто не видел того, что видел я, Юлик, — Витька сам скривился от напыщенности фразы, но лучше подобрать не мог, — у нас в системе какая—то фигня поселилась, то ли вирус—пугалка, то ли ИИ. Я склоняюсь ко второму, но этот вариант хуже. Фигня меня чуть не обезвредила, прям на месте. Как она связана с убийствами — я еще не знаю, но связь очевидна.
У самой лестничной клетки Витя остановился и уставился прямо на соседа, почти навис над ним страшной тенью:
— Ты понимаешь, насколько все серьезно, Юль? Женька сказал мне этим заниматься, потому что только я могу этим заняться. Всем насрать на твой подвал.
***
Если V—positive собрались в количестве больше одного, то, априори, они что—то замышляют. Неизвестно еще, несколько действия Киры можно было назвать осторожными, но, удивительно, на одинокую тощую девчонку с растрепанными синими волосами никто не обратил внимания. Никто и никогда не заставал Киру за тем, чтобы она пила человеческую кровь, даже по талонам. Дело в том, что талоны предоставляются гражданину, идентифицированному в системе Родины, а Кира уже давно утратила свой номер и личность, оставшись лишь неопознанным элементом в этой системе. Кира принадлежала к семье вампиров, репрессированных в последнем восстании. Девчоночка вымахала во взрослую особь на свалках любезных трущоб класса «Цэ» и стала истинным дитем этого мини—городка.
— Не хочу, чтобы кто—то пострадал ни за что. Говорю вам, вроде нормальный парень и... — Саша вдруг замер, услышав шорох у двери.
Разумеется, Витя не запер дверь. В безопасное же время живем, все свои, другое дело, если бы убийца—маньяк гулял на свободе. Хотя, подождите—ка...
— Ну, наконец—то, — он полностью изменил тон голоса, стараясь не выдавать волнения, — минералку принес?
Сначала ответа не последовало. Саша даже весь внутренне напрягся, мало ли, кто там ходит по коридорам в эту и без того беспокойную ночь. Он быстро поднялся с табуретки и шагнул к проему, разделяющему кухню с прихожей. Литвинов, будто тоже почуял неладное, последовал за ним.
В существе, с наигранной растерянностью, переминавшемуся с ноги на ногу в прихожей, Саша узнает одну из жительниц дома. Он не знает имени, и вообще, кажется, впервые чувствует на себе столь пристальный взгляд, но сейчас думает о том, что со всей этой своей болезненной хрупкостью вкупе с синими, не слишком чистыми волосами, местами закрывающими лицо, девчонка выглядит как привидение. Хороший такой бонус к сюрреалистичности сегодняшнего вечера.
Тусклый взгляд темно—синих глаз уставился через решетку из спутанных синих волос на приятное молодое, по—человечески розовое личико в квартире №207:
— Прости, — произносит Кира, стоя в дверях и обнимая фольгированный контейнер с желтой крышкой, — минералку я забыла, — подыгрывает просто так она, — ой... — ежится, замечая, как выглянула голова Литвинова Евгения, обратившего на нее внимание голубоватых огоньков механических глаз, — а тебе не страшно оставаться наедине с полицией? Я бы на твоем месте подумала об этом.
Даже то, что она говорит, как извиняется — можно подумать, дверью ошиблась, — как меняется в лице, завидев Литвинова у Саши за спиной, все в ней выглядит ненатурально и вызывает неприятное иррациональное отвращение. И это несмотря на то, что если эту гетто—Мальвину отмыть и причесать, получится вполне симпатичная девушка, может даже в Сашином вкусе. Вот только куда бы деть еще всю эту придурь, которая читается в одном только взгляде.
— Знаешь, что он сделал со мной, два года назад? — и, вяло хихикнув, Кира вышла в коридор.
Вопль Киры со второго этажа заставил Витьку взбежать по лестнице быстрее горной лани.
— ЭЙ, ВСЕ!! ОН ВСЕ УЗНАЕТ, ЧЕМ ВЫ ТАМ ЗАНИМАЕТЕСЬ В СВОИХ КОМНАТКАХ!!
После этого было слышно, как ее ножки побежали в сторону лестничной клетки.
— Че за... — круглит глаза из кухни квартиры №207 Павликовский.
Уже на последнем пролете синеволосая девчонка влетела в поднимающегося навстречу Лозицкого и громко ойкнула, едва не выронив контейнер из рук. Витя машинально сжал пальцы на ее плече:
— Чего орешь?
— Пусти! — она засмеялась, — а то закричу еще раз, уже по—другому, — сальный взгляд окатил Лоза снизу вверх, от которого ему захотелось в душ залезть.
— Дура, — буркнул Витя и практически отшвырнул Киру от себя. Та, глупо хихикая, прыгнула на идущего следом Юлия и вгрызлась в его лицо. Наверное, это должен был быть поцелуй, но иначе, чем попытка сожрать, это не выглядело.
Мальвина устроила самый настоящий спектакль одного актера. Литвинов остался хмуриться в дверной проем, туда, где еще секунду назад была девчонка. И не сводил взгляда до тех пор, пока вместо нее в дверях не появился один из дружинников: на крик прибежал с общей столовой дружинник Боровой, которого Сковородко отправил узнавать причину шума. Он интуитивно подошел к квартире №207:
— Чертова блокировка, — буркает он под нос и заглядывает в дверь, видит в квартире Литвинова и Павликовского, — что вы тут... — а, этот вопрос пока не так важен, — где эти чудики? Может, их под наблюдение взять? А, и... кто кричал?
Лозицкий поднялся на этаж и сердито зашагал в сторону 207—й, где в проеме за каким—то лядом торчал дружинник. Киборг показался за спиной недружелюбно настроенного против жителей данной квартиры, и Саша замер под его взглядом. Было стыдно, он ведь практически все рассказал Литвинову. Никаких обвинений и подозрений, только факты. И все—таки. Витя был похож на кого угодно, со всеми этими своими железяками и мрачным взглядом, но только не на убийцу. Интуиции своей, впрочем, Саша уже не доверял. Она здорово подвела его недавно перед тем, как он успел получить по голове.
— Чудики здесь, — отрапортовал Лоз над самым ухом у Борового, отчего тот подпрыгнул и попятился. Витька поднял враждебный взгляд на участкового: — че, Жень, скажешь? Надо нас под стражу?
— Не неси ерунды, — вздохнул Литвинов и добил сигарету последней затяжкой. — Не надо. Все трое вне подозрений.
— «Экая щедрость,» — Витя бегло осмотрел Саню, неизменно сидящего на его любимом табурете в его команте. На первый взгляд тот был в порядке. Честно, Лозицкий бы всех отметелил, если бы его пациенту в его же квартире причинили вред.
— Господи, не квартира, а проходной двор... — Саша закрывает глаза ладонью и показательно качает головой. Кто бы, в общем—то, говорил. Он и сам тут гость, без права покинуть помещение. Мысли о том, что в собственную квартиру он теперь если и вернется, то только чтобы собрать вещи, его не покидает. Даже если кто—нибудь любезно избавится от тела в прихожей, жить там, как раньше, он точно не сможет.
— Ты что, Евгений, уже всех троих допросил?
— Допросил, — не моргнув глазом, соврал Женя.
— И что выяснил? — не унимался Боровой.
— Что надо посетить остальные квартиры на этаже. Пойдем?
Дружинник помялся и глянул в сторону кухни — то ли тосковал по недоеденному обеду, то ли прикидывал, одобрит ли капитан Сковородко самодеятельность.
— Ладно, — наконец, согласился он.
Женя кивнул, затем поблагодарил Сашу за содействие, и они с «коллегой» покинули квартиру.
***
Наконец—то никаких посторонних. Витя растер ладони и вышел к Павликовскому. Вид у него был напряженный, но выдавать тот факт, что он слышал весь разговор с участковым, не хотелось.
То, как Литвинов был любезен с Лозицким, вообще сбивало с толку. Минуту назад участковый мастерски давил на Сашу, добиваясь если не обвинений, то хотя бы откровенных подозрений с его стороны, а теперь, вон, отмазал подозрительных жильцов квартиры №207 перед дружком—дружинником. Витя с Юлием — последний тоже успел зайти в квартиру, — были, как будто, даже не особенно удивлены.
— «Интересно, а что будет с моей квартирой?» — подумал Павликовский. Ответа у него не было. Сиди и трясись от ужаса. Может, Литвинов обо всем позаботится? Может, он уже все разрулил и вызвал отряд добрых фей—крестных—трупоедов?
Да что за маразм...
— Сань... — Лоз облизнулся, прикидывая, как сформулировать свою просьбу, — ты у Наблюдателя был когда—нибудь? — начинать издалека, было не совсем в его стиле. Еще полчаса порассусоливает и наконец—то перейдет к сути, ага.
— Чего?
— Мне надо знать, откуда взялся этот ИИ у нас в системе. Ты сказал, что видел уже такой экран загрузки. Сам ты может и не вспомнишь, зато твой чип памяти все записывает. Мне надо просмотреть твою память, чтобы разобраться во всем.
Он сделал шаг к Саше и бегло глянул на Юлика. Что ж, у всех свои каминг—ауты. Настала пора Витьке сознаться в том, что у него не просто мод стоит, а глаза Наблюдателя. Он уже примерно знал, что скажет Кравчик. Знал и то, что это лишь умножит подозрения Сани по поводу его причастности к сегодняшним смертям. Возможно, он сам себе подписал приговор сейчас, но докопаться до сути Витьке всегда было важнее.
— Будет проще, если мы все будем сотрудничать, — глухо добавил Лоз.
Волнение то и дело выдергивало Сашу из реальности. Теперь вернул его Витя, встревоженный, но полный решимости, шагающий прямо на него.
«Нет, он это не серьезно.
Не может быть, чтобы серьезно.
Черт. ЧЕРТ.»
Саша пятится, упирается спиной в комод, сбивает что—то рукой и слышит звон стекла, но даже не поворачивает головы в сторону сломанной вещи:
— Нет!
Ответ на вопрос об опыте встреч с наблюдателями — «да». Но признаваться в этом Саша не хочет. А еще не хочет, чтобы ему в голову лезли всякие там малознакомые киборги. Да что там, он собственному психотерапевту бы такой наглости не позволил, а ведь они с Катериной уже шесть лет встречаются четыре раза в месяц.
Слава богу, Юлий оказывается на его стороне:
— Ты спятил, — резко реагирует доктор, услышав то, к чему клонит Лозицкий; вампир всплескивает руками, хватается за голову и автоматически вышагивает вперед, загораживая Александра собой, — ты, определенно, спятил. Думаешь, что ты всемогущий со сверхвозможностями, и только ты тут можешь спасти всех и вся? Да как только все твои примочки вскроются, как только ты их спалишь, у тебя ВСЕ заберут! А Литвинов тебя сделает крайним на случай, если у Сани поедет крыша от того, что какой—то малолетний «талант» решил поиграть в профессионального детектива... очень удобно для этого чертового манипулятора, — Юлий прикрывает глаза ладонью, отрицательно мотает головой, — о! Или как? Скажешь опять, что ты всесилен, и никто никогда не узнает, что ты лез людям в мозги? У тебя хоть опыт достаточный есть?? Нет... вообще, хоть раз ты это делал? Нет. Черт возьми, даже не смей сравнивать эту жесть, что ты хочешь провернуть, с аугментацией и хирургией... фак... — теперь у него начинает потихоньку болеть голова, — клуб юных натуралистов, чтоб вас...
Юлий из тех, кто имел дело с Наблюдателем. Именно он и поставил категоричную ясность в том, чтобы сломать ему жизнь с билетом в один конец в трущобы класса «Цэ».
Саша злится.
На Витю за то, что тот посмел такое предложить. На Юлия за то, что вампир почему—то посчитал, будто у Саши самого не хватит сил постоять за себя, а может просто решившего, что он тут единственный вправе рассуждать о медицинских вмешательствах:
— Почему вы вообще думаете, что это важно?! — Саша срывается на крик, громкий, его могли услышать и в коридоре. Логика у его вопроса простая: если бы он не пришел в квартиру к этим двоим, убийство Эльвиры все равно бы произошло. Замыкание системы, от которого мерцал свет, и болела голова у всех внутри — тоже, наверное. Дело было в каких—то перебоях. Считать себя центром происходящего было, по меньшей мере, глупо. Он не нулевой пациент, а просто грустный неудачник с хронической депрессией и исключение его личности из уравнения не должно было ничего изменить. Он — никто.
Павликовский выглянул из—за плеча Юлия, почти закрывшего его собой, выжидая реакции киборга.
— Лучше просто подняпряги память, чувак. И просто расскажи все, даже незначительные вещи, что мусор от тебя захочет. Придется вспоминать даже, когда ты в последний раз срал, и какой был стул, — напряженно говорит Кравчик Саше, но на Сашу не смотрит, а сверлит Витька гневным взглядом.
— «Думай, думай, Шура!»
— Да не знаю я! — снова крик почти до звона стеклянных кружек в кухне. Он принимается чесать запястье правой руки в попытке унять истерику, но это не помогает:
— Посмотрите на меня. Я терпеть не могу импланты, примочки эти все, гадость! — он вышагивает в сторону, истерика вынуждает его двигаться, потому что иначе, кажется, он или сломает что—нибудь, или навредит сам себе, — я бы в жизни не поставил себе «бустеры», это было больно, и привыкать долго, но пришлось! Больше у меня ничего нет. Ни—че—го!
Он с силой сжимает челюсть, чувствует, как напрягаются мышцы на лице и шее и к голове приливает кровь. Нравятся ему «бустеры» или нет, а они не работают, то ли сломались, то ли заблокировались еще из—за первого вмешательства Виктора. В любом случае, его единственное усовершенствование можно считать напрасным, и это после стольких лет совместного сосуществования.
— Я не знаю, где видел тот экран, — глаза у него краснеют, но хоть слезы пока удается удержать, — но уж точно не на экране своего ноутбука, потому что я ненавижу все эти штуки и в компе сижу только для работы. И отвалите от меня уже.
Он резко выныривает в кухню, потому что под взглядами этих двоих ему становится только хуже. Стыдно и обидно быть таким слабаком. И если напор не закончится, Саша уже чувствует, что сделает дальше — найдет способ выбраться из этой проклятой квартиры, из этого сумасшедшего, полного секретов, дома. Даже если для этого понадобится шагнуть в окно.
Враждебность была понятна. Это тебе не литр крови попросить вежливо и со стерильным шприцем. Витька прекрасно понимал, что требует невозможного, даже без бесячих воплей Юлия. Понимал, а потому надеялся, что дражайшие соседи поймут всю серьезность ситуации. Нанофаг там плавал. Юлик налетел на Витьку с нотациями, подкрепленными собственным плачевным опытом, Сашка взбесился и вылетел в кухню.
Все он знал. Жил с Наблюдателем под одной крышей столько лет, сам не единожды был на подобном допросе. Лозицкий Андрей Петрович был хорош в своем деле, настоящий ветеран среди наблюдателей. Витька же Андреич превзошел его во всем, если не считать карьерного роста. В одном Юлий был прав — Витя никогда этого не делал сам, но систему он знал вдоль и поперек и не видел ни единой возможности что—то сделать не так. Тем более, что чип памяти был поврежден, и ему нужно было только вычленить запись.
Запись... Лоз укусил губу и уставился на свою ладонь—перчатку в задумчивости. Все трое здесь собрались со своими тараканами и страхами, которых никто не понимает, кроме них самих. Кто—то должен разорвать порочный круг, верно? Лозицкий точно так же, как и два его товарища по несчастью, не любил делиться своими страхами. Ну, то есть, испугаться трупа ему было не стыдно, а вот признаться в своей слабости — очень даже да.
— Юль... — Витька поднял руки в примирительном жесте, — скажи пожалуйста, я хоть раз тебя подводил в чем—либо? Я убил твоего пациента? Спалил твою мастерскую кому не надо? Может, не выручил тебя с кровью, когда это было надо? Я не берусь за то, чего не могу, — Лоз сжал плечо Юлика и заглянул ему в лицо. Юлий же, поджав губы, с недоверием, снизу—вверх посмотрел на друга. Затем опустил голову и и не нашел, что ответить.
Убедившись, что его услышали, Витя вышел к Сане в кухню. Вид у Павликовского был тот еще — на грани истерики, не меньше. Будто Витька хотел ему руку отрезать без анестезии.
— У меня в детстве были проблемы с коленями, — сказал он и уселся на стол боком к Сане, — одно еле сгибалось, другое постоянно воспалялось и не давало жить. Сто—пятьсот операций, годы по больницам — пофигу все. В итоге пришлось ноги вообще отрезать. Протезы мне приладили, но я их терпеть не мог. Уродские культяпки, а не ноги, и ходил я как будто мне по яйцам вдарили. Потом оказалось, что у меня вирусня в костях. К тому времени у меня начали руки отказывать, и их тоже пришлось заменить. В итоге болячку вылечили, но на тот момент я уже был весь в железе. По крайней мере, я живой и у меня ничего не болит.
Сашка давится истерикой, молчит, стоя спиной к киборгу, и сверлит взглядом кухонную столешницу. Витька — самоуверенный ублюдок, он знает, что почти победил. История у него, конечно, грустная, прям—таки душераздирающая. Проблема в том, что даже с более печальным прошлым, он ни капельки на него не похож. Витя — совсем не из слабаков. И здорово умеет удерживать внимание.
Рассказывая, Витька настроил экран на безопасный канал связи. Если та дрянь все еще была в системе, то не стоило ее дразнить собственными откровениями.
— Я это к чему. Можно сколько угодно ненавидеть моды, но полезность их отрицать нельзя. Хошь, киношку покажу? — он настроил глаза на стрим и приготовился проигрывать запись, — Юлька, ты тоже посмотри, — завершил он стоящему в коридоре Кравчику.
Визуализация программного кода неизвестной системы вывелась на экран кухни. Саша мешкает, но поднимает взгляд на него. Силуэт на изображении кажется смутно знакомым, но себя в нем он узнает не по лицу, оно зловеще размыто. Зато то, как картинка стоит, чуть склонив голову, то, как она сутулится и позже то, как она идет навстречу, выглядит пугающе. Как если увидеть себя в отражении грязной витрины какого—нибудь заброшенного магазинчика и испугаться — ты и не ты. Это было похоже на хоррор от первого лица, особенно впечатлял пиксельный, люто гличующий Саня без лица, облик которого принял интерфейс программы. Теперь, когда Витька мог в любой момент отключить трансляцию, было не так страшно на это смотреть, но он надеялся, что как минимум Павликовского увиденное впечатлит.
— Так вот что...
До Саши начинает доходить, когда именно его потенциальный майндфакер мог увидеть этот образ. Уж точно не в своих кибернетических влажных снах.
— «Я что это, сдал его Жене ни за что?» — Павликовский тихо ругается — «твою ж мать», — почему—то в самом деле вспоминает и матушку, и отца, и пару старших братьев. Все они, должно быть, расстроятся, но не слишком удивятся, если узнают, что их младший родственник наконец дошел до тупика своей, с самого начала бесполезной, жизни. Какие вариации? Станет, например, овощем, совсем как в плохо поданной шутке Юлия. Плохо — потому что слишком уж это вероятно. В конце концов, разве Саше есть что терять, кроме собственной жизни?
— Такие дела, — констатировал Лозицкий, когда видео остановилось на жутком кадре с приближающимся пустым лицом, — вот эта дичь у нас в системе. Ты хотел знать, почему так важно то, что ты помнишь, Сань? Как минимум потому, что я каждую программистскую крысу в этом городе знаю, а, значит, если я выясню, где ты это видел, то смогу узнать больше об этом бешеном ИИ. Это единственная зацепка, которая у нас есть.
Витька отключил трансляцию и встал со стола спиной к экрану. Как будто доклад читал, ей богу.
— Ладно, — Павликовский кивает, оглядывается, но опасается встречаться с Витей взглядом.
***
Может быть, не просто так «чистеньких» человеков остается все меньше и меньше? Может быть потому, что они, отвергая бешеный мир и бешеный темп его, превращаются вот в таких вот Саш, напуганных, подавляющих кричащую на внешний, пугающий их мир, психику?
Подумаешь, две смерти в соседских квартирах.
Три разные точки зрения, три разных, изолированных друг от друга мира, и, всего лишь, одна единственная комната, где необходимо прийти к консенсусу.
Юлий отрицательно мотает головой. Который раз «у меня все схвачено» от Витька заставляет снова ему поверить. Да срал он на Эльвиру Геннадьевну. Срал он и на Диму Черных, срал он и на человечишку, стонущего от удара трубой по голове, срал на его с детства взращенное нежелание жить, срал он и на всех остальных людишек...
...одна маленькая идея, родившаяся в его инфицированном мозгу обдала его спину холодным морозцем, напомнив ему о деградации потовых желез у вампиров. Юлий, приняв поражение, трет пальцы, выходя к входной двери проверять, закрыта ли она, пока Витя рассказывал Павликовскому увлекательную историю о том, как он победил смерть. Кравчик усмехнулся. Отличная история. Как раз для того, кто разукрасил себе запястья порезами. Внутренняя злоба к V—отрицательным (вызванная инстинктом выживания своего подвида, диктующий агрессию по отношению к лучшему источнику питания) так и подмывала шепнуть Саше на ухо нечто в роде «Железо — это хорошо. Оно даже калеку сделало счастливым. Смотри, он лучше тебя во всех отношениях».
Благослови эту черту вампира, иначе не видать тебе халявных живых кишок, печени и так далее, выращенных на ферме органов в подвале!
— Я не всесильный, Юлик, но я обалденно хорош во многом, — Лоз оскалился в сторону друга, — и в этом дерьмище никто кроме меня не разберется. Сорян. Это факт. Вы мне поможете, или будем ждать, пока еще кто—нибудь умрет?
— Хорошо сказано, — пережевывая кислоту не прошедшего отвращения от всех этих «возможных» внедрений в чужое сознание, отвращения от невозможности отказаться страховать в будущем ушедших в чертоги разума, Кравчик остается в дверном проеме, растирая пальцами висок. Опять взглянув на Лозицкого он надеялся увидеть в лице того капельку сомнения в своих намерениях, что позволило бы за нее уцепиться и давить дальше. Но Юлия ждет разочарование. У того глаза (глаза Digital—Demon) аж горят воодушевлением. Приходится сдаться.
Он вздыхает:
— Плевать, делай что хочешь, — Кравчик подходит к киборгу и самостоятельно достает пачку сигарет из его кармана джинсов, без всяких вам «а можно», «дай» и «пожалуйста», — поставь себе только будильник, — закуривает, отходя к холодильнику, — если не найдешь чего тебе надо, не страшно, — достает ингредиенты, чтобы приготовить бутерброды. Для этих двоих:
— Не хватало, чтобы вы застряли, — намазывая пасту на серый хлеб, — не собираюсь вас пасти в квартире целую вечность, — пара шматков отрезанной «докторской—3000» бело—розовой массой легли на эти намазанные куски, — и слюни вам вытирать, катетер вставлять, задницу подтирать не собираюсь.
Он поворачивается к обоим и протягивает каждому по тарелке, на которой было по бутерброду:
— Подкрепиться перед поездкой тоже надо. В общем, я буду на стреме. Рекомендую вам свалить в комнату Витька и врубить музон, а то мало ли что... Хотя бы, стол мне тут не сломаете. Сделаете вид, что у вас интим, — Юлий улыбнулся механически неискренне, — хотя, интимнее не придумаешь.
От облегчения Витька готов был воздеть руки к небу и завопить «Алилуйя!», но на деле пришлось сделать лицо попроще, чтобы не дай боже товарищи не передумали при виде его самодовольных щей. Хотелось в приступе дружелюбия стиснуть Кравчика до костного хруста и звонко чмокнуть в макушку, но провоцировать новую порцию гейских шуток со стороны Павликовского было слишком опасно.
В этот момент Витя вспомнил, что ничего не ел уже больше суток. Больше всего в питании нуждался его непревзойденный мозг, остальное работало от аккумуляторов, так что Лоз мог есть один раз в день как птичка и чувствовать себя отлично. Но здесь был уже перебор, плюс наложился стресс. Так что Лозицкий сглотнул слюну, проводил Юлика негромким «Спасибо, бро» и только тогда набросился на бутерброд. Газета с легким привкусом мяса, а не колбаса — Витька сморщил нос, достал из холодильника бутылку минералки и щедро отхлебнул. Теперь можно и на подвиги.
Телефон завибрировал, когда Юлий вышел с кухни (чего там смотреть, как человеки уплетают по—человечьи свои бутерброды, правда?). Он активировал экран и отметил сообщение от Лоза «прочитанным», после чего уведомление пропало, и всплыло вверх следующее, от Киры. Иконка «фотография». Открыв сообщение, Кравчик стал рассматривать обнаженное тело девушки, после чего отправил ей в ответ «класс» вместе с иконкой «палец вверх».
«Еще?»
«Давай»
«[Изображение]»
«Моя дверь для тебя всегда открыта»
— «А, так вот о чем она постоянно бормотала,» — облегченно вздохнул V—positive.
По мнению Павликовского, кое в чем Юлий еще был прав. Ситуация слишком интимна, это вам не игра в «правду или действие», и далеко не «7 минут в раю». А Витя вполне мог приукрасить свои таланты, и, кто знает, может даже поплатиться за это в будущем. Или поплатятся они оба.
Саша покорно бредет в чужую комнату, ставшую, за последние сутки, почти родной, садится на диван, на Витю глядит взглядом загнанного в угол зверя. Это, конечно, не хорошо. В прошлый и единственный раз с ним вели долгие беседы и объясняли, что для Наблюдателя мозг напуганного человека — настоящая ловушка, полная опасностей. А Сашин мозг — он отдавал себе в этом отчет, — слишком старательно блокирует неприятные мысли и воспоминания даже от него самого, ради мнимого ощущения безопасности.
«Цэ—шка» Павликоский выглядел напуганным, не как вчера. Вчера ему было настолько плохо, что уже по барабану, кто с ним и что делает, лишь бы не болело. Сейчас же парень прекрасно осознавал, что ему грозит, но не сопротивлялся. Витька чувствовал себя неловко. Ну да, он профи. Незачем говорить об этом так, будто это плохо:
— Ох, не выйдет из этого ничего хорошего, — констатирует он и вытягивает ноги, устраиваясь поудобнее.
Не похоже, чтобы Витя нервничал. Или Саше просто очень не хочется, чтобы это было так. Насчет игл он не соврал, и вторая за день, теперь для общей анестезии, становится прям—таки вишенкой на торте сегодняшнего дня. Павликовский с усилием отворачивается к мягкому изголовью дивана и принимается разглядывать пуговицы стягивающие ткань. Чувствует он себя по—дурацки, как будто пришел на прием к психотерапевту и разочарован сеансом еще до его начала:
— Постарайся покончить с этим побыстрее, — он тихо усмехается, — профессионал.
— Язви побольше, — фыркнул Лозицкий, набирая транквилизатор в шприц. Фыркнул беззлобно, с улыбкой, даже помог Саше лечь поудобнее на его овер—твердом диване. Груз ответственности давил, бесспорно, так что Витька был даже чуточку слишком аккуратен. Учитывая, что их обоих ждет, не хотелось доставлять больше неудобств, чем придется.
Прежде, чем мир накрывает мутной пеленой спокойствия и тишины, Саша успевает подумать о том, что ему жаль, что убийца — не он. После всего, что Витя о нем узнает, было бы неплохо сжить его со свету.
Саня уснул. Витька щелкнул его по мочке уха, чтобы убедиться, что транквилизатор действует как надо. Такой дозы хватает на час—полтора, но лучше бы не рассусоливать.
— Так, не ссым, — скомандовал себе Витя и взялся налаживать портативный аппарат ИВЛ. Загашники бывших докторишек «А» класса всегда полны полезных ништяков, и данный аппаратец — один из них. Лоз надел маску на Сашу, а затем вытащил из руки шнур и воткнул его в разъем на затылке Павликовского.
Глаза среагировали мгновенно — подключение прошло успешно, но четыре окна с ошибками закрыли весь обзор. Добрых десять минут Витя потратил на то, чтобы изолировать поврежденные участки чипа и настроить подключение именно к блоку памяти. Он, к счастью, был цел. Витя сел на пол,привалившись спиной к дивану и дал команду подключения. Комната стремительно, с механическим треском пропала из виду.