Принятие
«Принять одиночество — значит найти в нём свободу, а в тишине — услышать самого себя.»
Прошло больше недели — или, возможно, намного больше, — и Виктор уже не пытался считать дни. Все они слились в одно длинное, непрерывное мгновение, лишённое привычного хода времени. Мир вокруг стал тихим, как глубокий, спокойный сон, из которого невозможно пробудиться.
Каждое утро начиналось одинаково. Виктор просыпался в гостиничном номере, подолгу смотрел на улицы за окном и на бесконечно спокойное море. Он обходил знакомые места: кофейню, парк, пустые улицы, — постепенно, шаг за шагом, признавая, что всё это теперь только его. Стены, дома, памятники стали напоминать ему призраки прошлого, которые уже не оживить. Надежда найти кого-то угасала, и чувство одиночества стало частью его повседневности.
Сначала он ненавидел эту пустоту, а теперь она начала казаться чем-то неотъемлемым. Он принял её, как неотъемлемую часть своей новой реальности, словно в этом мире никогда не существовало никого, кроме него.
• «Может, я всегда искал уединение и покой?» — думал он, шагая по городу. — «И вот, теперь у меня есть всё это... но какой в этом смысл?»
Его дни теперь напоминали ритуалы. Он вставал с первыми лучами солнца, совершал обход, заглядывал в здания, иногда забирался на крышу, чтобы окинуть взглядом город. Всё было неизменно и молчаливо, словно и не существовало времени. И с каждым днём он всё меньше чувствовал боль одиночества, находя в этом странное умиротворение.
Иногда, сидя в кофейне за своим любимым столиком у окна, он закрывал глаза и представлял, как слышит голоса, смех, разговоры вокруг, шорох и стук чашек. Ему казалось, что он ещё помнит, как это было — быть окружённым людьми. Но, открыв глаза, он видел только пустые столы и тишину.
• «Теперь этот город принадлежит мне... или, возможно, я — его часть,» — прошептал он однажды, глядя в отражение окна. И в этих словах было больше принятия, чем горечи.