Елена
Городская детская больница №3 встретила Елену гулким эхом коридоров. Воздух был пропитан запахом антисептика и сладковатым ароматом детских капель от кашля, напоминавшим ей липкий сироп на ложке из детдомовской столовой. Она прошла мимо плаката с улыбающимися детьми, чьи лица казались ей теперь пародией на счастье. «Здоровье - наше всё!» - гласила надпись. Елена усмехнулась. Здоровье - это когда тебя не бросают на морозе в пять лет, не оставляют дрожать в углу столовой, не обливают молоком, чтобы «отбелить» кожу. Она резко дернула дверь своего кабинета, как будто хотела оторвать ее от петель. Внутри пахло старым деревом и лекарственной тоской.
Первой пациенткой оказалась Алиса, девочка лет четырех, с клубничным йогуртом, застывшим неопрятным каскадом в её светлых кудряшках. Ее мать, женщина в кожаном плаще, пахнущем дешевым парфюмом с нотками спирта, тыкала в ребенка экраном телефона:
- Елена Анатольевна, ну посмотрите на нее! Опять! Не слушается, не ест полезное, орет как резаная! Как будто я ее мучаю кашей! - Голос матери визжал, словно тормознувшая колодка.
Елена медленно натянула тонкие латексные перчатки, стараясь поймать взгляд девочки, прятавшей лицо в складках материнской юбки. Алиса смотрела не на неё, а на рисунок брахиозавра на стене - того самого, большого и спокойного.
- Он добрый? - прошептала девочка, ее голосок был едва слышен.
- Да, - ответила Елена, опускаясь на корточки, чтобы быть с ребенком на одном уровне. Пол был холодным даже через брюки.
- Он ест только облака. А еще... он очень не любит громких криков. От них у него болит голова. Прямо как у меня иногда. - Она бросила быстрый, но весомый взгляд на мать.
Женщина фыркнула, отведя глаза к окну, но крикливость в ней поутихла, будто сдулся шарик. Девочка же, уловив сочувствие, робко улыбнулась.
- Мама кричит... - пробормотала Алиса.
- Мама, наверное, очень устает и переживает за тебя, - осторожно продолжила Елена, ощущая знакомую горечь на языке. Как легко врать о хорошем.
- Но, знаешь, даже большие динозавры разговаривают тихо, когда хотят, чтобы их услышали. Попробуй и ты. И мама тоже.
Последнее было сказано уже прямо в сторону женщины, которая нахмурилась, но кивнула, неожиданно смущенная. Осмотр прошел тихо. Когда они уходили, Алиса помахала рисунку рукой. Маленькая победа, крохотное тепло в груди, но оно тут же утонуло, как только за дверью раздался хриплый, раздраженный окрик: «Где этот чёртов педиатр?! Двадцать минут ждем!»
Следующие часы слились в череду простуд, аллергий и нервных матерей. Усталость накатывала тяжелыми волнами, оседая свинцом в костях. В короткой передышке между приемами Елена зашла в крошечную комнату отдыха. Там медсестры, Татьяна и Ольга, бурно обсуждали выходные планы. Их оживленный смех оборвался, когда она вошла, сменившись натянутыми улыбками и ледяным: «Здравствуйте, Елена Анатольевна».
Воздух наполнился неловкой тишиной. Елена налила себе стакан горячего, горького кофе из автомата - глоток одиночества и бунта против собственных правил о здоровье.
- Елена Анатольевна, к вам! Пациент Глеб Сорокин! - голос медсестры Татьяны, всегда звучавший как притворно-вежливое эхо Машки из детдома, донёсся из коридора.
"Барашек, выходи!"
В кабинете их уже ждали. Мальчик лет девяти, Глеб, сидел на краешке стула, съежившись, словно стараясь стать невидимым. Его пальцы судорожно сжимали потрепанный подол футболки. Рядом стоял отец - плотный мужчина в спортивном костюме, с наколкой «Без правил» на смуглой шее, выдававшей любителя солярия. Он швырнул на стол листок с рецептом, как ненужную бумажку.
- Это чё за хрень? Ингалятор опять? С каких это пор дышать надо химией?
Его голос гремел, заполняя маленькое пространство кабинета, пахнущее теперь еще и перегаром.
Елена сглотнула ком в горле, ощущая, как знакомый холод страха пробегает по спине. Витька с гнилым яблоком: «Барашек, ешь! Ты же травоядная!» Она посмотрела на синяк под глазом Глеба - старый, желтеющий, но отчетливый.
- Без ингалятора приступы будут чаще и сильнее, - проговорила она, стараясь держать голос ровным, глядя не на отца, а на мальчика.
- Следующий приступ может... может быть очень опасным. Ему трудно дышать, это не каприз.
- Опасным? - отец фыркнул, шагнув так близко, что Елена почувствовала на себе его тяжелый, спёртый взгляд.
- Может, он просто слабак? В школе тренер говорит, что "мужик" не тянет, задыхается. Может, и ты из таких? Не можешь нормально лечить?
Вид съежившегося Глеба, его белеющие костяшки пальцев
- всё слилось с воспоминанием о собственном униженном детстве. Что-то внутри Елены сжалось, а потом резко распрямилось.
- Выйдите, - сказала она тихо, но так, что слова повисли в воздухе, как лезвия. Отец замер, удивленно подняв брови.
- Выйдите из кабинета. Сейчас. Я провожу осмотр без посторонних. Даже отцов. Это правило.
Он засмеялся - короткий, грубый звук, полный презрения.
- Правила? Ха! Ладно, докторица. Но учти...
Он не договорил, развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что задрожали стаканы с карандашами на столе. Глубокий вдох. Выдох. Тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Глеба.
Осмотр подтвердил обострение астмы. Елена выписала новый рецепт, объяснила мальчику, как пользоваться ингалятором, её голос был спокоен, почти мягок. Когда она вручила ему рецепт, их пальцы ненадолго соприкоснулись. Глеб поднял на неё глаза. В них стояли слёзы, но не от страха, а от чего-то другого.
- Спасибо, - прошептал он так тихо, что Елена скорее прочитала это по губам.
Это «спасибо» обожгло сильнее любого крика, любого упрека. Оно было искренним и потому невыносимо тяжелым. Ответственным. Она кивнула, не в силах найти слов.
После Глеба был еще один прием, потом бумаги. Когда Елена наконец вышла из больницы, вечер уже сгущался, окрашивая небо в грязно-сиреневые тона. Воздух был прохладен и влажен.
Триста семьдесят восемь шагов до метро. Она начала считать автоматически, как делала это годами, превращая путь домой в ритуал, в попытку упорядочить хаос дня.
Сто двадцать шагов до перехода под шумной магистралью. Запах выхлопных газов смешивался с городской пылью.
Пятьдесят шагов до старого синего киоска с вывеской «Кофе-Стар». Она остановилась. Знала, что кофе на ночь - плохо. Знала, что этот кофе был отвратителен, похож на жидкую грязь. Но она купила стакан. Горячий картон обжег пальцы. Глоток горькой, обжигающей жидкости - её маленький, ежедневный бунт. Бунт против правил, против правильности, против этой бесконечной ответственности, которая душила. Она стояла у киоска, наблюдая, как спешат люди, и чувствовала себя островком неподвижности в бурном потоке.
Дорога заняла сорок три минуты. Квартира встретила её глухой тишиной и знакомым запахом пыли и одиночества. Она скинула туфли, которые жали с самого утра, и почувствовала, как каменная усталость поднимается от ступней вверх. Прошла в маленькую комнату - спальню, кабинет, приют.
На полке, рядом с бронзовой лампой, стояла пластиковая фигурка тираннозавра - подарок от Светки, найденный год назад в старом ящике при переезде. «Чтобы помнила, куда бежать, когда станет невмоготу», - писала Светка в последнем письме из Кении, где работала ветеринаром в заповеднике. Письмо пахло пылью дорог и свободой, которой Елена никогда не знала.
Она включила компьютер. Синий экран загрузки сменился буйством зелени и криков доисторических птиц. «Меловой период: Выживание». Её аватар - «Копьё», девушка с густыми кудрями, как у нее самой, и острым копьем из черного обсидиана, стояла на краю скалы, глядя на долину, кишащую опасностями.
В игре не было матерей с синяками усталости под глазами, отцов с наколками и перегаром, медсестёр с ядовитыми полуулыбками. Не было этих тихих, режущих «спасибо». Там всё было ясно: враг виден, ловушка очевидна, цель понятна. Смерть приходила быстро и без этих долгих, мучительных лет, когда жизнь медленно утекает, как песок из перевернутых часов.
Копьё прыгнула вниз, в заросли папоротников, уверенно уворачиваясь от когтистой лапы выпрыгнувшего раптора.
- Вот бы сейчас туда, - прошептала Елена, откидываясь на подушку, чувствуя, как напряжение понемногу отпускает спину.
- Никаких «Без правил». Никаких рецептов, которые не хотят выполнять. Никаких... спасибо. Просто выжить. Быть сильной. По-настоящему.
Её взгляд скользнул по полке. Бронзовая лампа с трещиной у основания стояла как обычно. Но ей показалось... нет, точно - лампа слегка дрогнула. Как будто от легкого толчка изнутри. Елена замерла, прислушиваясь. Тишина. Наверное, проехала тяжелая фура, - подумала она, отводя взгляд обратно к экрану, где Копьё уже пробиралась к темной пещере, где, по слухам, скрывался портал домой.
В час ночи её разбудил звук разбитого стекла. Сердце забилось так, будто пыталось вырваться из груди. На полу лежала лампа, а над ней висела фигура, сотканная из лунного света и теней.
Анисия.
Её кожа переливалась, как вода под полярным сиянием. Волосы, сплетённые в сотни тонких косичек, светились звёздной пылью, и в них мерцали крошечные кристаллы, похожие на замёрзшие слёзы. Платье, сотканное из тумана и теней, обвивало тело, то исчезая, то проявляясь вновь, словно джинн балансировала между мирами. Но больше всего Елену поразили глаза - без зрачков, сплошная синева, глубокая и холодная, как океан подо льдом.
- Приветствую, - голос Анисии звучал как эхо из глубокого колодца. - Благодарю за чистку.
Елена впилась ногтями в край одеяла. Рука нащупала телефон - 112? Сумасшедший дом примет звонок о джинне из лампы?
- Ты... из лампы? - спросила она, чувствуя, как смешно это звучит.
- Я оттуда, где желания, - Анисия провела пальцем по воздуху, и за ним потянулся шлейф искр.
- Ты звала. Много раз.
- Я... я думала, это игра. Тёрла для смеха.
- Смех - тоже молитва. - Джинн приблизилась, и воздух запах грозой и пеплом.
- Но теперь ты готова. Одно желание.
Елена встала, ноги подкашивались. Лампа лежала на полу, трещина на её боку светилась тусклым голубым.
- Правила? - спросила она, вспомнив слова Ивана Петровича: «Желания - они как огонь».
Анисия улыбнулась. Её губы не шевельнулись, но морщинки у глаз дрогнули.
- Ты умнее других. Обычно не спрашивают. - Она подняла руку, и между пальцами заплясали искры, складываясь в знаки, похожие на клинопись.
- Желание не может менять прошлое. Не может убивать. Не может... - она запнулась, - ...делать меня свободной.
- А что может?
- Всё остальное. За цену.
Елена посмотрела на экран, где её аватар стояла перед пещерой с порталом. В игре это был финал. Награда.
- Я хочу в игру. В «Меловой период». Туда, где я сильная.
Анисия замолчала. Её синие глаза сузились, будто рассматривая что-то вдали.
- Ты уверена? - спросила она, и в голосе прозвучала нота, которую Елена не могла определить. То ли грусть, то ли зависть.
- Да! Там всё просто. Выжить. Сражаться. Не надо... - она махнула рукой в сторону больничного халата, - этого.
Джинн вздохнула. Её платье заколебалось, как вода от брошенного камня.
- Желания - не дверь, Елена. Это лезвие. Оно режет в обе стороны.
- Ты ведь не можешь отказать мне?
- Не могу. - Анисия подняла руку, и искры слились в шар света.
- Но запомни: каждое желание оставляет шрам. Даже если ты его не видишь.
Елена кивнула. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться и остаться здесь одновременно.
- Тогда...
- Как пожелаешь.
Анисия щёлкнула пальцами. Искры сгустились в портал, затягивая Елену в воронку света. Последнее, что она услышала, - голос джинна:
- Ищи трещины!
Но было поздно. Всё вокруг растворилось в пикселях.