Сводная любовь

Вечер. Дом семьи Миллер.

Звонок в дверь.

Кетрин, с огненным макияжем и вызывающим нарядом, открывает дверь и широко улыбается.
— Входи, Кол. Не стесняйся, тут все уже привыкли к моим сюрпризам.

В дом заходит высокий, татуированный парень с дерзким взглядом. Все в гостиной замолкают.

Джон, держа в руках газету, сдвигает очки:
— Это ещё кто?

— Это Кол. Мой новый... знакомый, — с улыбкой говорит Кетрин. — Надеюсь, он понравится вам больше, чем предыдущие.

Девид, стоящий у стены с перекрещёнными руками, бросает на неё взгляд, полный ненависти и боли.
— Ты серьёзно?.. — шепчет он и уходит, хлопнув дверью так, что трясутся стены.

Ночь.

Снова начинается. Шумы. Стены дрожат.
Тот же ритм. Та же страсть. Та же безумная энергетика.
Только имя другое.

Утро. Кухня.

Все с чёрными кругами под глазами. Дженни пьёт кофе с видом, будто готова вызвать экзорциста.
Элизабет просто не говорит ничего.
Дилан — каменное лицо.

Кетрин влетает на кухню в одной рубашке Кола, сияя как солнце после грозы.

— Доброе утро, мир! — заявляет она с довольным видом.

— Ты что, с ума сошла?! — взрывается Дженни. — Сколько ещё ты собираешься водить сюда мужиков?! Тебя вообще волнует, как на это реагируют младшие?! Отец?! Мы?!

Дилан встаёт:
— Ты спишь с каждым, кто тебе улыбнётся, просто чтобы что? Самоутвердиться?

Кетрин ставит чашку на стол и, не моргнув, говорит спокойно:

— Я просто пробую каждого на вкус...
(пауза)
— Может, наконец и ребёнок получится. С третьего-то раза.

Молчание.
Все в абсолютном шоке. Даже Джон не находит слов.
Дилан смотрит на неё с таким разочарованием, что даже Кетрин на секунду теряет весёлость.

— Ты не шутишь, да? — тихо спрашивает он.

— А ты сам как думаешь? — холодно бросает она и уходит обратно вверх по лестнице.

Две недели. Двадцать мужчин.
Каждый вечер в доме звучали новые голоса, новые стоны, новые имена. Сначала семья молчала. Потом пыталась игнорировать. Но на пятнадцатом уже никто не мог делать вид, что ничего не происходит. Это стало слишком.

Вечер был тихим, тревожно напряжённым. Вся семья — Джон, Дженни, Элизабет, Дилан — сидели за столом. Кетрин вошла, вся сияющая, в коротком шёлковом халате, на шее засос, под глазами блестящий след бессонной ночи.

— Доброе утро, — усмехнулась она и села рядом с Элизабет, выливая себе кофе.
— Нам нужно поговорить, — жёстко сказал отец.
— О, папа, только не ты, — закатила глаза Кетрин.
— Ты живёшь как... — начала Дженни, но запнулась.
— Как кто? Как ты в молодости, мама? — ядовито парировала Кетрин. — Или как кто-то, у кого была первая любовь и он умер? Ах да, умер! Прямо во мне!
— Прекрати, — прошептала Элизабет, сжав руку сестры.
— Нет. Это уже слишком, — сказал Дилан хриплым голосом. — Это не ты, Кэт... Ты разрушила себя. И ты рушишь нас.
— А ты кто, а? — Кетрин медленно встала. — Мой спаситель? Мой судья? Ты ночами с Лорой трахался, и никто не вмешивался!

Звук разбившейся чашки отразился эхом по всему дому. Кетрин со всей силы метнула её об стену.
— Оставьте меня в покое! — крик сорвался с её губ, будто вся боль мира вылетела с ним.
Она выбежала из кухни, захлопнула за собой дверь, и через пару секунд в доме воцарилась тишина.

Но Дилан встал. Он не мог не пойти за ней.

Он подошёл к её комнате, постучал.
— Уходи, — услышал он.
— Нет, — тихо ответил он, прислонившись лбом к двери.
— Ты чего хочешь? Видеть, как я себя убиваю медленно? Или хочешь быть следующим, с кем я лягу в постель? — прошипела она.
Он не ответил. Он просто молчал. А она, сжав кулаки по другую сторону двери, сдерживала слёзы.
— Я не хочу жалости, Дилан.
— А я не хочу терять тебя.

Они оба замолчали. Он по-прежнему не говорил, что любит её. Она — по-прежнему не знала, что чувствует к нему.

Их связывало что-то большее, чем просто "брат и сестра", но никто не осмеливался назвать это вслух.

Прошло всего пару дней после последней сцены, когда Кетрин метала чашки и орала на всех. Но на этот раз она была молчалива. Настолько молчалива, что это пугало. За утренним столом она сидела тихо, смотрела в чашку кофе. Тени под глазами не были макияжем — это были последствия бессонных ночей, пустоты и боли.
— Мне нужно поговорить, — наконец нарушила она тишину. Все повернулись к ней.
— Я чувствую... что со мной что-то не так, — выдохнула она. — Я записалась к врачу. И хочу, чтобы вы все... поехали со мной.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил отец.
— Я не знаю, — пожала она плечами. — Просто... мне страшно.

Все молча собрались. Никто не задавал лишних вопросов. Поездка в больницу прошла в напряжённой тишине. Кетрин держала Элизабет за руку. Дилан сидел сбоку, сжав кулаки до белых костяшек.

Через полчаса врач вышел в холл с бумагами в руках и пригласил их в кабинет.
— Мы провели предварительные анализы, — начал он, глядя на Кетрин. — И есть некоторые отклонения. Я не хочу пугать раньше времени, но...
— Говорите прямо, — сдержанно потребовала Дженни.
— У нас есть подозрение на ВИЧ.

В комнате повисла мёртвая тишина. Словно воздух исчез.

Кетрин побелела.
— Подозрение? — выдавила она.
— Мы отправили кровь на повторный анализ. Через 48 часов будет точный результат. Но если это подтвердится... — врач сделал паузу, — шансы на выживание зависят от того, как быстро начнём терапию. Чем раньше, тем больше шансов, что вы будете жить нормальной жизнью. Но если не начать — риск смерти в ближайшие годы крайне высок.
Кетрин молчала. В её глазах не было ни слёз, ни страха. Только бескрайняя пустота.
— Хорошо, — сказала она почти шёпотом. — Я подожду.

Она встала и вышла из кабинета.
Отец, мать, Дилан, Элизабет — все остались, парализованные шоком.

Дилан первым встал.
— Я пойду за ней.
— Что нам делать, Джон? — прошептала Дженни, впервые дрогнув.
— Надеяться, — глухо ответил он. — И быть с ней. Что бы там ни показал анализ.

48 часов.
Двое суток.
Время будто застыло.
Каждая минута была наполнена тревогой, как будто воздух в доме стал гуще, тяжелее. Никто не поднимал голос. Никто не включал телевизор. Даже Элизабет ходила тише обычного.

Дженни готовила любимые блюда Кетрин, хотя та едва притрагивалась к еде. Джон отвозил её на прогулки — просто посидеть на берегу у реки, чтобы отвлечь. Элизабет прятала в карманах стикеры с надписями «Ты сильная», «Ты справишься», «Мы любим тебя» — и оставляла их в её комнате.

Дилан не отходил далеко. Он всё время держал расстояние, но и не уходил. Просто... был рядом. Смотрел. Ждал. Боялся.
Ночами он не спал. А когда слышал, как Кетрин плачет в подушку, сжимал кулаки и чуть не ломал собственную дверь.

Настал день.
Результаты были готовы.

— Пошли, — тихо сказала Кетрин, надев простое платье и собирая волосы в пучок. Она выглядела бледной, но спокойной.

В больницу поехали всей семьёй.
Врач уже ждал их в кабинете, документы лежали на столе. Он посмотрел на Кетрин внимательно, затем улыбнулся.
— У вас нет ВИЧ, — сказал он. — Все анализы чисты. Просто... у вас гормональный сбой и задержка. Ваш организм под огромным стрессом.

Кетрин резко выдохнула, как будто держала воздух всё это время.
— Что?
— Вы здоровы. Но вам нужно заняться психоэмоциональным восстановлением. Ваша психика измотана.

И вдруг она заплакала. Сначала просто слёзы, потом — рыдания. Словно рухнула бетонная стена внутри. Джон подскочил первым и обнял её крепко.
— Всё хорошо, детка... всё позади.
— Я думала... я думала, что всё... — всхлипывала она.
Даже Дженни, обычно строгая и отстранённая, подошла и погладила её по голове.
— Ты глупенькая. Но ты наша. Мы рядом.

Уже дома, за вечерним чаем, она впервые улыбнулась. Настоящей улыбкой. Элизабет сидела у неё на коленях, обнимая крепко. Джон включил музыку. Дженни даже предложила спеть.
— Вы можете не верить, — сказала Кетрин, — но я впервые за долгое время чувствую себя живой.

И только Дилан, смотря на неё из кухни, тихо произнёс про себя:
Слава Богу...